История Спарты (период архаики и классики) - Лариса Печатнова

Однако если брать только формальную сторону дела, то Плутарх и Аристотель вместе дают соответственно terminus post quem и terminus ante quem, т. е. определяют тот отрезок времени, в пределах которого мог иметь место закон Эпитадея. Столь широкий временной диапазон (70-80 лет) способствовал появлению нескольких гипотез, различно датирующих закон Эпитадея. Так, например, О. Шультесс считал, что из-за состояния наших источников более или менее точная хронологическая привязка ретры Эпитадея вообще невозможна. По его словам, закон относится к первым десятилетиям IV в., после Лисандра, но в любом случае до "Политики" Аристотеля[022_21]. Того же мнения придерживался и В. Г. Васильевский. Коль скоро, пишет он, о законе Эпитадея нет упоминаний ни у Ксенофонта, ни у Плутарха в его биографиях Лисандра и Агесилая, значит, он был принят "в промежуток времени между Агесилаем и Аристотелем"[022_22].

Приведем и другие, отличные от традиционной версии, датировки закона Эпитадея. Самая ранняя из них принадлежит Б. Низе. Не отвергая в целом свидетельство Плутарха, сам закон Б. Низе относит к началу Пелопоннесской войны, отождествляя эфора Эпитадея со спартанским командующим, погибшим в 425 г.[022_23]

Другой крайностью следует считать слишком поздние датировки ретры Эпитадея. Правда, в какой-то степени в пользу более поздней датировки можно привести следующий аргумент: если учесть, что эфор Эпитадей, возможно, был правнуком Молобра и внуком Эпитадея, участника Пелопоннесской войны, то вряд ли он мог иметь уже взрослого сына ранее 70-50 гг. IV в. К сторонникам поздней датировки ретры Эпитадея относятся М. Кери, А. Тойнби и Г. Мараско. А. Тойнби, исходя из посылки, что в Спарте вплоть до битвы при Левктрах и потери Мессении не происходило никаких существенных социально-экономических сдвигов, датирует ретру Эпитадея приблизительно 357 г., считая ее "окончательным признанием того факта, что status quo в Мессении изменился и что четыре тысячи тамошних клеров были полностью потеряны для спартанского государства"[022_24]. М. Кэри так же, как и А. Тойнби, датирует ретру Эпитадея сер. IV в., но из других соображений. Принятие ретры, как он думает, было непосредственно связано с развитием наемничества, пик которого в Спарте, по его мнению, приходился как раз на середину IV в.[022_25] Итальянская исследовательница Г. Мараско полагает, что ретра была издана сразу после битвы при Левктрах как попытка остановить катастрофическое падение численности спартиатов. Таким образом, ретра, по ее мнению, имела своей главной целью разрешить проблему спартанской олигантропии[022_26].

И Аристотель в "Политике" (II, 6, 11, 1270 a), и Плутарх в биографии Агиса (5) отмечают любопытный факт - прямую зависимость численности спартиатов от закона, разрешившего отчуждать клеры. Попробуем разобраться, в какой мере закон Эпитадея мог повлиять на численность гражданского населения Спарты. Ведь отмеченное древними авторами уменьшение числа полноправных граждан в Спарте началось задолго до ретры Эпитадея.

История военной организации Спарты позволяет проанализировать с большей или меньшей точностью ход и скорость развития этого хорошо известного феномена. В архаической Спарте, по-видимому, никакой значительной убыли гражданского населения не наблюдалось. Во всяком случае, у нас нет данных, которые подтверждали бы, что олигантропия (ojliganqrwpiva - досл. "малолюдство") уже тогда воспринималась как тяжелая социальная проблема. Традиция скорее свидетельствует об обратном: общее количество спартиатов призывного возраста оставалось более или менее неизменным на протяжении всего периода архаики. Так, согласно Аристотелю, во время первых царей в Спарте было 10 тысяч граждан[022_27] (Pol. II, 6, 12 1270 a 37). Предание, сохраненное Плутархом и указывающее на наличие 9000 гражданских клеров, не очень далеко отстоит от этой цифры и, возможно, основано на ней.

Эпоха Греко-персидских войн - одновременно и высшая точка и рубеж, от которого берет свое начало процесс постепенного вымирания спартанского гражданства. Все полноправное население Спарты в начале V в., по-видимому, составляло 8-10 тысяч граждан призывного возраста. Геродот, в чьих данных мы менее всего можем сомневаться, дает цифру 8 тысяч для времени вторжения Ксеркса в Грецию (VII, 234; см. также: Arist. Pol. II, 6, 12, 1270 a 35-39; Plut. Lyc. 8)[022_28]. Достоверность этих данных подтверждает и то соображение, что в битве при Платеях (Her. IX, 10) участвовало 5 тысяч спартиатов, причем в это число, по-видимому, не входили ни старшая, ни младшая возрастные группы (IX, 12).

Но уже к началу Пелопоннесской войны количество спартиатов резко сокращается. При почти полном отсутствии статистических данных об этом свидетельствует, например, очень нервное отношение спартанцев к возможным, даже небольшим, потерям своих граждан. Когда, например, в 425 г. Спарта предложила Афинам мир, то основным побудительным мотивом, скорее всего, был страх за судьбу 120 спартиатов, попавших в плен на острове Сфактерия (Thuc. IV, 38, 5; V, 15). В отличие от конца века, в его начале демографическая ситуация была, по-видимому, иной. Тогда, в 491 г., гибель 300 спартиатов (вместе с царем Леонидом) при Фермопилах не сказалась существенно на численности спартанского гражданства и не вызвала такого сильного резонанса в обществе.

Спустя 60 лет после битвы при Платеях, в 418 г., общее число полноправных граждан в Спарте составляло по максимальным расчетам 4-5 тысяч человек, а по минимальным - 3 тысячи. Обе цифры основаны на данных Фукидида (V, 64, 68, 74). По его сообщению, в 418 г. спартанцы, торопясь оказать помощь Тегее, "с небывалой поспешностью со всем своим войском (pandhmeiv)... выступили в поход" (V, 64, 2). Фукидид, по-видимому, не имел точных данных о численности спартанской армии, поскольку, по его собственным словам, "о числе лакедемонян официально ничего не известно из-за скрытности, господствующей у них всюду" (V, 68, 2). Поэтому он был вынужден произвести собственный расчет (logismov"), основываясь на числе полков и на том порядке, в котором они были построены (V, 68). В. Г. Васильевский и Е. Кавеньяк, специально занимавшиеся этим вопросом, принимают цифру, взятую у схолиаста Фукидида, - 3584 человек - для спартанской армии, сражавшейся в 418 г. при Мантинее (Schol. Thuc. V, 68, 2-3). Однако если В. Г. Васильевский считал, что в эту цифру входили только спартиаты без периеков, то, по мнению Е. Кавеньяка, по крайней мере половина общей численности спартанского войска приходилась на периеков. Отсюда разница и в общей оценке числа всех спартиатов в данный отрезок времени[022_29].

Больше вплоть до битвы при Левктрах никаких прямых указаний на численный состав спартанского гражданства у нас нет. Однако постепенная замена спартиатов в армии на неодамодов, периеков и союзников продолжалась по нарастающей в течение всего периода Пелопоннесской войны и спартанской гегемонии[022_30]. Судя по качественному составу спартанской армии, спартиаты составляли в ней только офицерский корпус. Даже в такую важную экспедицию, как поход Агесилая против персов (396 г.), было послано всего несколько десятков спартиатов, главным образом в качестве штабных офицеров (Xen. Hell. III, 4, 2; Plut. Аges. 6, 5). Все это свидетельствует об очень бережном отношении государства к своим гражданам, что, как нам кажется, предполагает их большой дефицит.

Следующие статистические данные после 396 г. относятся уже ко 2-й четверти IV в. Так, к моменту битвы при Левктрах (371 г.) численность спартиатов по максимальным подсчетам составляла около 2400 человек, а по минимальным - около 1 тысячи. Эти цифры основаны исключительно на сообщении Ксенофонта о численности собственно спартиатов в спартанской армии, сражающейся при Левктрах: всего 700 спартиатов, набранных из всех возрастных групп до 55 лет (Hell. VI, 4, 17). Все расхождения в оценке общего числа спартанских граждан на этот период зависят только от того, как тот или иной историк понял текст Ксенофонта. Максимальную цифру в 2400-2300 человек вполне аргументированно, как нам кажется, отстаивают В. Г. Васильевский и К. Краймс[022_31]. Основываясь на данных Ксенофонта, они считают, что спартанская армия при Левктрах включала в себя менее одной трети всех граждан призывного возраста. Ведь сразу после понесенного поражения Спарта без особого труда смогла скомплектовать новую армию (Xen. Hell. VI, 4, 17-18), и в ближайшие годы после Левктр набор проводился только силами самого гражданства, так как периеки в этот момент отказались нести военную службу в спартанской армии (Xen. Hell. VI, 5, 25; 32; VII, 2, 2). К минимальной оценке общего количества граждан (не более 1 тысячи) склоняются те исследователи, которые, подобно Е. Кавеньяку и Н. И. Голубцовой, ставят знак равенства между количеством спартиатов, сражавшихся при Левктрах, и общим их числом[022_32].

Как мы уже говорили, в спартанском войске, сражающемся при Левктрах, было всего семьсот спартиатов (Xen. Hell. VI, 4, 17). Потеря в этой битве четырехсот из них[022_33] оказалась, по словам Ксенофонта (Hell. VI, 4, 15), таким тяжелым ударом, что Спарта так никогда и не смогла от него оправиться. Ему вторит Аристотель, утверждающий, что "одного вражеского удара государство не могло вынести и погибло именно из-за малолюдства" (Pol. II, 6, 12, 1270 a 34-35)[022_34]. Ксенофонт, рассказывая о нападении Эпаминонда на Спарту, объясняет панику, начавшуюся в городе, крайне малым числом защитников: "Спартиаты же, заняв посты в разных частях своего неукрепленного города, стали на караул; они производили впечатление крайней малочисленности - так было и в самом деле (mavla ojlivgoi kai; o[nte" kai; fainovmenoi) (Hell. VI, 5, 28; cp.: Xen. Lac. pol. 1, 1, где он называет Спарту одним из самых малонаселенных городов). Именно в этот момент, когда речь шла о самом существовании Спартанского государства, власти приняли радикальное по своей смелости решение и впервые в своей истории единовременно освободили и вооружили 6 тысяч илотов (Xen. Hell.VI, 5, 28-29)[022_35]. Это, конечно, прямое свидетельство того, что защитить Спарту силами одного гражданства было уже абсолютно невозможно.