Психосоматика. Психотерапевтический подход - Геннадий Аверьянов

Выше уже шла речь о том, что нарушение динамического стереотипа, изменение привычных жизненных обстоятельств вне зависимости от того, хороши или дурны эти изменения, являются для психического аппарата человека серьезнейшим испытанием. Возникновение негативных эмоциональных реакций в этом случае, каким бы он ни был, неизбежно. Но представим себе иную, особенную ситуацию – ситуацию, при которой происшедшее травматично не только как нейрофизиологический катаклизм, но и само по себе, потому что становится настоящей жизненной катастрофой. Примерами таких ситуаций могут быть гибель родителей несовершеннолетнего ребенка, гибель родного ребенка, гибель любимого человека или супруга.

Та боль, которую испытывает человек, сталкиваясь с подобной трагедией, тот ужас, который ему приходится пережить, та пронзающая его тревога, когда он узнает о случившемся, не поддаются никакому описанию. Интенсивность этих ощущений и чувств почти фатальна, напряжение оказывается запредельным, а потому психика решается задействовать самые жесткие, самые, может быть, грубые, но в то же время и самые эффективные защиты: запредельно-охранительное торможение.

Как выглядит, как ведет себя человек, оказывающийся в ситуации остро развившейся реактивной депрессии? Он может непрерывно рыдать, он может стонать и взывать о помощи, он может, напротив, оказаться в своеобразном ступоре. Он выглядит бездеятельным, перестает как-либо реагировать на адресованные ему слова и жесты. Он может вести себя и так и этак, однако общим остается одно: спустя какое-то время, иногда даже считаные часы, он не может вспомнить, что же происходило в этот период с момента сообщения ему о трагическом событии. Поразительно, кажется, как можно забыть, например, что ты был на похоронах любимого человека, что ты там делал, как все это происходило?! Но оказывается, можно. Можно, потому что в это время было включено запредельно-охранительное торможение.

Конечно, нервные клетки головного мозга человека, пережившего подобную трагедию, не перегорели, не выдохлись, не успели истощить свой ресурс, просто психика обеспечила организму защиту. Впрочем, подобный механизм реагирования имеет и свои издержки – он может закрепиться, стать стилем и формой жизни, которая теперь четко разделится на жизнь «до» и «после» трагедии. И все это обязательно произойдет, если параллельно с интенсивным фармакологическим лечением такому пациенту не будет оказана кризисная психотерапевтическая помощь, если ему после происшедшей трагедии не за что будет уцепиться в этой жизни, если, не дай Бог, судьба не подкинет ему еще какие-то дополнительные, пусть даже и незначительные на первый взгляд, сюрпризы.

Профессору Д.Н. Исаеву принадлежат многочисленные исследования в области детской психиатрии. В одной из его работ приведена статистика психогенных реакций несовершеннолетних детей в ответ на потерю родителя. Из 28 детей у 17 развились аффективные расстройства, у 12 – депрессия с диссомнией и устрашающими сновидениями, у 5 – тревога, страх одиночества, темноты и двигательные расстройства, 5 детей отреагировали мутизмом, гемипарезами, «истерическими приступами» или галлюцинациями, отражающими ситуацию, у 3 детей реакция была в виде отказа от еды, суицидальных попыток и высказываний о нежелании жить, 2 ребенка были агрессивны в отношении оставшегося в живых родителя.

Характер реакции в значительной степени зависел от возраста ребенка. Дети до 5 лет реагировали сниженным настроением и тревогой, от 5 до 10 лет – очерченными неврозами с депрессивной и фобической симптоматикой. Среди более старших детей – от 10 до 14 лет – в структуру реакции была включена дополнительно к прочему еще и суицидальная активность.

В другом исследовании, где изучалось состояние (но в отдаленном периоде) 75 детей, утративших родителей, выяснилось, что все они, без исключения, то есть каждый обследуемый ребенок, страдают той или иной психической патологией, которая или возникла непосредственно после трагедии и впоследствии зафиксировалась, или развилась чуть позже и постепенно перешла в хроническую форму.

К сожалению, необходимой помощи такие пациенты, как правило, не получают. Постепенно, с течением времени интенсивность душевной боли снижается, но защитные механизмы, продолжая действовать, приводят к постепенной хронизации депрессивного аффекта, формированию тяжелого психического расстройства длиною во всю оставшуюся жизнь. Впрочем, эта группа пациентов не самая безнадежная, и, как гласит популярная ныне формулировка, «все люди несчастны, но некоторые более несчастны, нежели другие».

Предел работоспособности нервных клеток

После того как нами обсуждены вопросы генетической предрасположенности, функционирования процессов возбуждения и торможения в нервной системе, а также роль и место психотравматизации в развитии депрессивного расстройства, мы можем перейти к другим, весьма затруднительным для понимания депрессивным расстройствам – к тем, что носят название «униполярной депрессии», «дистимии» и «депрессивного невроза» (существование последнего долгое время дискутировалось, а потом было и вовсе упразднено); в целом во всех перечисленных случаях мы имеем дело с так называемыми эндо-реактивными состояниями.

Как уже говорилось, генетическая предрасположенность при униполярной депрессии играет меньшую роль, нежели при биполярном аффективном расстройстве, да и возникает она в более позднем возрасте. Все это свидетельствует о том, что психотравмирующие факторы играют при униполярной депрессии весьма и весьма существенную роль. Как показывают подробнейшие исследования профессора П.Г. Сметанникова, психиатры, как правило, недооценивают роль латентной, как он выражается, или «мягкой», психотравматизации в формировании тяжелых депрессивных расстройств.

Действительно, психологический стресс далеко не всегда бывает явным, очевидным, острым. Зачастую, и многие из нас хорошо это знают по собственному опыту, его сила определяется не интенсивностью, а длительностью. Что может быть хуже перманентного служебного конфликта или пролонгированных семейных неурядиц? Часто мы свыкаемся с неизбежностью подобных жизненных тягот: «А кому сейчас легко?» Но весь этот пессимистический пафос вовсе не означает, что мы перестаем на них, на эти тяготы, реагировать – тревожиться, раздражаться, переживать. В конечном итоге подобная внутренняя работа приводит к переутомлению, которое в ряде случаев расценивается психиатрами как неврастения.

Роль психотравматизации в развитии тяжелой депрессии в ряде случаев очень велика, о чем свидетельствует жизнь многих известных исторических персонажей. Ветхозаветный царь Саул, мучимый утратой своего авторитета, постепенно превращается в раздражительного меланхолика, а потом неоднократно порывается убить своего соперника, будущего царя иудейского – Давида.

В «Илиаде» Гомера мы встречаем аналогичный случай: здесь двоюродный брат Ахилла, герой троянской войны – Аякс – после длительных и многократных стрессов, вызванных боевыми действиями, впадает в краткосрочное помешательство с галлюцинозом, а потом у него развивается меланхолия, приведшая героя к самоубийству.

Такие пациенты демонстрируют все необходимые признаки этого заболевания: повышенную возбудимость, раздражительность, нарушения сна, короче говоря, налицо признаки срыва высшей нервной деятельности. Но что это за болезнь такая – «неврастения»? Принято думать, что баловство, капризы, вздорный характер. И потому пациенты длительное время, как правило, оказываются без надлежащей помощи. Однако нельзя не учитывать не только латентной психотравматизации, но и латентной эндогенности, которая всегда готова выйти из тени, если «предел работоспособности нервных клеток» достигнут и перейден.

Каждый человек несет в себе хороший запас отнюдь не безобидных с точки зрения психического здоровья генов, но обычно они – эти гены – или спят, или же их слабые проявления благополучно компенсируются тем или иным способом (в любом случае здесь можно говорить о «латентной эндогенности»). Если же существует хроническая психотравматизация, которая неизбежно приводит к срывам высшей нервной деятельности и возникновению депрессивных расстройств невротического покамест круга, то постепенно и последовательно формируется подходящая конъюнктура для пробуждения этих неблагоприятных сторон нашей наследственности или же для декомпенсации найденного прежде психикой баланса их проявлений.

Артур Шопенгауэр нес, по всей видимости, существенный «генетический груз» (его отец покончил жизнь самоубийством и, скорее всего, страдал эндогенной депрессией, а свою мать он сам описывал как отчаянную истеричку). Сначала Шопенгауэр демонстрировал очевидно психопатическое поведение, назначая свои лекции в одном университете и в одно время с необычайно популярным тогда Гегелем, оставаясь таким образом без слушателей. Потом страдал от различных параноидных соображений и закончил, по словам Б. Рассела, как «самый пессимистичный из всех пессимистичных философов».