Московская книга - Юрий Нагибин

Но до этого еще далеко. Пока что Сергею предстоит окончить семилетку. Школа находилась в другой деревне, Сугутьево, в восьми километрах от Глыбочек. Может, и не особо велико расстояние, но походи-ка осенью под дождем и ветром по раскисшему суглинку в латаных-перелатаных башмаках! Учился он во вторую смену и домой возвращался в кромешной тьме, нередко в полном одиночестве. Кругом воют волки, на старом погосте ведьмы зажгли зеленые огоньки, в глубоком овраге, заросшем ольхой и крапивой, упырь облизывает красные губы. Но что поделаешь, надо ходить, и Сережа ходил и приучил сердце не трепыхаться собачьим хвостиком, ноги — не сбиваться на рысь, а волосы — не шевелиться под шапкой. Он и сам еще не догадывался, что чувство страха никогда не будет управлять его поступками. И невдомек ему было, какое преимущество дает человеку умение признаться себе в своем страхе. Позже он научится понимать и чужой страх и будет помогать людям превращать страх в здоровое и полезное чувство самосохранения, работающее не против человека, а на него. Это и есть настоящая храбрость. Нерассуждающая же, отчаянная, слепая храбрость сорвиголовы непоучительна и зачастую вредна для дела.

Только зимой, когда заворачивали лютые морозы, кончались его странствия между двумя деревнями: мать устраивала его на постой к какой-нибудь сугутьевской старушке, выдавала на три зимних месяца мешок картошки и полмешка муки.

Семилетку ему тоже не удалось окончить в срок — переболел сыпняком. А вскоре после выздоровления он провалился под лед, когда вместе с дядей ехал через реку на возу с сеном. Ловкий дядя соскочил, вытащил племянника на крепь, потом и лошадь с возом, проявив в борьбе с водной стихией столько же находчивости, как и в борьбе с огнем. Поскидав с себя одежду, быстро переодел племянника в сухое. Ледяная закалка неожиданно пошла на пользу ослабленному сыпняком Сергею. Он не только не заболел, напротив, с той поры стал набирать здоровья и выносливости.

Через год Сергей окончил школу и, уже крещенный огнем и водой, решил пройти медные трубы. Почти все ребята, желавшие продолжать учение, поступили в находившийся поблизости целлюлозно-бумажный техникум, а Постевой отправился в Ленинград, в пожарно-техническое училище. Да еще друга с собой прихватил, юного деревенского богатыря Антона Краснолобова.

Двинулись в далекие края друзья, сроду не выезжавшие дальше Трубчевска, добрались, подали бумаги в училище, расположенное в Стрельне, живописном пригороде Ленинграда, сдали вступительные экзамены и предстали перед мандатной комиссией, которую возглавлял веселый и грозный начальник училища полковник Верин. С богатырем Краснолобовым затруднений не оказалось, а при виде крошечного Постевого Верин выразил такое же удивление, как житель Страны великанов при виде Гулливера.

— Это что такое? — спросил полковник.

— Постевой Сергей Игнатьевич! — звучным мужским голосом отозвался малыш.

— И что же ты хочешь? — поинтересовался Верин.

— Учиться.

— Где?

— У вас. Я экзамены сдал.

Верин взял со стола ведомость, пробежал глазами:

— Неплохо!.. Смотри ж ты!.. Но какой из тебя пожарный, голубчик? Кто тебя в огонь пустит? Ни роста, ни стати.

— Откуда же стати взяться? — развел руками Сергей. — С картошки да пустых щей? Бедная у нас деревня, товарищ полковник, очень бедная.

Разумная и спокойная повадка его понравилась Верину, но был он человеком памятливым и сразу поймал Постевого:

— Краснолобов Антон из вашей деревни? А вон какой вымахал!

— Это верно! — вздохнул Постевой. — Нет правил без исключений. А пойти к вам я его надоумил. Я всю жизнь мечтал стать пожарным.

— Неужто всю? — усмехнулся Верин. — Прямо-таки всю свою долгую жизнь только об этом и мечтал?

— Да, всю, какая есть, — подтвердил Постевой.

Есть люди, чья яркая, размашистая личность с ходу покоряет окружающих. Постевой таким никогда не был и не стал. Но чем дальше контактируешь с ним, тем отчетливее чувствуешь его волевую заряженность. И полковник Верин с легким раздражением обнаружил воздействие силового поля хилого паренька, которого он от души пожалел за физический недобор. Но, будучи человеком справедливым, он хотел, чтобы тот сам забрал свое заявление.

— Разве нет других хороших профессий? — спросил он упрямца.

— Есть, только не для меня. Пожарный — самая благородная и самая-самая нужная людям специальность.

— Чепуха! — рассердился Верин. — Каждая профессия нужна и… — «К чему эта болтовня? — оборвал он себя. — Я же и сам так думаю…»

Он глядел на маленькую фигурку в ковбойке с залатанными рукавами, и пришелец из далеких бедных Глыбочек уже не казался ему ни таким хилым: крепкие, чуть покатые плечи, грудь — соколком, твердый постав ног, ни даже таким низкорослым. Ладно и прочно был он скроен и, видать, ловок, такой в любую щель проскользнет. И главное, эта непоколебимая вера в свое призвание. «Да ведь такие люди нужнее в пожарном деле, чем здоровяки-губошлепы, — думал Верин. — Мы готовим командиров, и тут мозги, характер, воля куда важнее физических данных».

— Ну как, товарищи? — обратился Верин к членам комиссии. — Принимаем?.. Добро! Но все-таки подрасти, дружок, — попросил Постевого.

— Я подрасту, товарищ полковник, — серьезно заверил тот.

И сдержал свое слово, как и всегда в жизни: подрос природе вопреки на целых двадцать сантиметров!

— Сергей Игнатьевич, дорогой, сколько ж в вас было роста? — вскричал я, заподозрив, что стал предметом дружеского розыгрыша.

— А вот считайте: сейчас во мне метр шестьдесят шесть, отнимите двадцать.

Я посмотрел на серьезное, твердое и надежное лицо моего собеседника: нет, он не был из породы игривых шутников.

— Вы на сантиметр выше Пушкина, — вспомнил я.

— Правда? — Он сдержанно улыбнулся. — Вот не знал, спасибо!

…И началась учеба. Нелегкая — предметов было много: общеобразовательных и специальных, среди последних — пожарная тактика, пожарно-техническое вооружение, пожарно-строевая подготовка. Большое значение придавалось физкультуре: пожарный должен быть ловок, вынослив, обладать чувством баланса, не бояться высоты, уметь преодолевать препятствия, подымать большие тяжести.

Сергей Игнатьевич сохранил благодарное и теплое воспоминание о стрельненском училище — и о товарищах-курсантах, и о преподавателях. Хотя, похоже, не так уж все было гладко у него, особенно поначалу. Вспоминая годы учения, Сергей Игнатьевич раз-другой обмолвился, что он происходил «не из бойкой деревни». Видать, остальные курсанты, кроме Антона Краснолобова, были побойчее и по правилам юношеского общежития «подсыпали перчика» простодушным сынам трубчевской глубинки. Впрочем, толстая кожа и пудовые кулаки Краснолобова — в самой фамилии есть что-то богатырское — служили ему хорошей защитой от переборов курсантского остроумия. Сергею Постевому, не сразу набравшему росту выше пушкинского, приходилось, надо думать, куда сложнее. Впрочем, тут нет большой беды, это прибавляло душевного опыта, учило жить среди людей, воспитывало волю и сопротивляемость.

Но как добреет взгляд Постевого, когда он вспоминает о преподавателях! До чего же ответственное дело быть учителем! Сколько людей повидал на своем веку Постевой — и на родине и на чужбине, и в мирные и в военные дни. Были среди них герои, большие командиры и просто умные, душевные люди, были натуры страстные, открытые, были затаенные, до сердцевины которых мудрено добраться. К одним он привязывался, от других отталкивался, с одними приятельствовал, дружил, с другими враждовал, боролся, но через всю эту человечью несметь нежно светят ему далекие милые лица первых наставников: Рыжова, преподававшего военную технику, физика Войцеховича, стремившегося подводить курсантов к открытию важнейших законов, а не вкладывать им в головы готовые знания, преподавателя литературы Крылова, человека глубоко штатского, который при входе в аудиторию в ответ на зычный рапорт дежурного растерянно просил: «Ладно, ребята, успокойтесь!» — и семенил к своему столу, прижимая к груди потертый портфель с книгами.

На втором году обучения к теории присоединилась практика. У школы была своя пожарная команда, и курсанты участвовали в тушении пожаров, сперва в качестве рядовых, потом командиров отделения (прежнее звание — брандмейстер) и, наконец, начальников караула. Первый пожар запомнился, как первая любовь. А горел всего-навсего небольшой сараюшко под боком у пожарного училища в Стрельне.

Ребята по-разному относились к пожарам. Курсанту Постевому, воспитанному с детских лет в уважении к огню, поначалу было очень страшно, потом «нормально» страшно. «Нормально» — это когда предстоящая опасность и бодрит, и пощипывает кожу легким морозцем, и собирает в твердый ком все телесные и душевные силы. С самых первых шагов Постевой исключил из своего обихода такие проявления «романтизма», как плохо подогнанное снаряжение, незащелкивающийся карабин, затупившийся топорик, неисправный противогаз. Он выезжал на пожар безукоризненный, как жених на свадьбу. А вот у иных его товарищей, начавших с полного пренебрежения опасностью, в дальнейшем отношения с огнем весьма осложнились.