От Пушкина до Цветаевой. Статьи и эссе о русской литературе - Дмитрий Алексеевич Мачинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исполнились сроки, и Волошин мощно и неизбежно вливается в поток творящейся истории Земли, становясь важным фактором новой волны кристаллизации личности в России, оказывая реальное воздействие на духовное созревание и способ жизни многих. Испытание человеческих душ поэзией — дело таинственное и ответственное, как сказал Блок перед лицом Пушкина и собственной надвигающейся смерти. В случае же Волошина испытание производится Поэзией, Судьбой и Местом жизни, единство которых неслучайно и нерасторжимо. И надо позаботиться о том, чтобы огромный трагический и светлый феномен Волошина, столь насущно необходимый сейчас в России, не был бы измельчен некоторыми толкователями, не был бы снижен до ранга «явления культуры» или «явления искусства». Важно восстановить то глубоко религиозное отношение к повседневной жизни, творчеству и истории, которое было присуще Волошину, и помочь читателю увидеть бездны, высоты и дали, пути нисхождения и восхождения, бесстрастно-страстные странствия его души, поэзии и судьбы и затем предоставить читателю бродить и расти на этих путях — одному. Это эссе порождено единством любви, долга и заказа — и да поможет мне То, что хочет, чтобы всё было…
Поэт безжалостной Божественной любви
(Об образном строе поэзии Волошина в связи с текстом «Россия распятая»)
Бог есть любовь.
Любовь же огнь, который
Пожрет вселенную и переплавит плоть.
В начале был мятеж,
Мятеж был против Бога,
И Бог был мятежом.
И всё, что есть, началось чрез мятеж.
…Единственная заповедь: «ГОРИ»…
Я сам томлюсь огнем в твоей крови.
Как Я — тебя, так ты взыскуешь землю.
Сгорая — жги!
Замкнутый в гроб — живи!
Таким Мой мир приемлешь ли?
— «Приемлю…»
Максимилиан Волошин
Строки, выбранные в качестве эпиграфов, выражают суть мировоззрения зрелого М. А. Волошина. В период полного раскрытия его творческих потенций (1915–1923) сжигающая и преображающая Божественная любовь-огонь становится стержневой темой его поэзии. В хронологическом центре этого периода стоят стихи и комментарий к ним, образующие текст «Россия распятая» (1917–1920).
Максимилиан Волошин родился 16 мая 1877 года, в День Святого Духа. Это совпадение отмечено самим Волошиным как важное для него в кратком тексте о себе, написанном в 1910 году к десятилетию своей сознательной духовной жизни и сознательного поэтического творчества.
В библейской традиции труднопостигаемое понятие «Дух Божий», при соотнесенности с Богом во всей полноте Его или с Богочеловеком, проявляется в благостном образе, напоминающем птицу («Дух Божий носился над водами», нисхождение Духа Божия в виде голубя (голубицы) на Иисуса). В случаях же когда сила Божественного творческого вдохновения не обращена на людей, она соотносится чаще всего с грозными образами ветра (бури) и (особенно в Новом Завете) огня (при нисхождении Святого Духа на апостолов поднялся ветер и над ними явились «как бы разделившиеся языки пламени», слова Иисуса о крещении «Духом Святым и огнем»).
Не решимся судить, насколько волошинский образ огня, переплавляющего всю вселенскую плоть в иное (духовное?) состояние, соотносим с огнеподобными проявлениями Святого Духа в Новом Завете. Два описанных нисхождения Святого Духа (на Иисуса и апостолов) дают при сопоставлении обобщенный образ сначала некоего движения в воздухе (полет спускающегося голубя и «шум ветра»), а затем как бы трепетания над головой осеняемых благодатью либо крыл садящегося голубя, либо разделившихся языков пламени. Этот физический образ духовного феномена более всего напоминает цветаевский «легкий огнь, над кудрями пляшущий, — / Дуновение — Вдохновения!», а никак не волошинский всепожирающий пожар. В другом новозаветном речении (Мф 3, 11–12): «Он будет крестить вас Духом Святым и огнем; лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым» — сжигающий огонь хотя и сопоставлен со Святым Духом, но отнюдь не тождествен ему. Святой Дух дан здесь как энергия, аккумулирующая все духовно ценное, а огонь — как сопутствующая ему сила, уничтожающая все, непригодное для житницы Духа[61].
Вот с этим евангельским сжигающим огнем, таинственным спутником Святого Духа, пожирающий огонь волошинской поэзии образно куда более родственен, нежели с неуловимыми огнеподобными проявлениями собственно Духа Святого. Близок волошинский образ Божественного пожара, бушующего в мире и в человеке, и к образу грозного Еди-ного Бога Ветхого Завета, явления которого часто сопровождаются огнем, грозой и бурями, смертельными для грешников, ужасными для обычных людей, но наполняющими избранных трепетом, восторгом и священным пророческим безумием.
М. Волошин не столько «верил в Бога», сколько «верил Богу». Верил Его абсолютной полноте, объемлющей всё (включая и Дьявола), верил в благой замысел и благой итог, верил в необходимость и скрытую благостность любых (в том числе и самых жестоких) средств, ведущих к достижению этого итога. Более того, при довольно редких и неразвернутых образах Божественной полноты, Божественного замысла и итога образы безжалостного Божественного творчества, сжигающего и преображающего огня являются доминирующими в его зрелой поэзии. Можно сказать, что лучше всего знаком ему был Бог Огонь, что он верил Богу Огню, что, когда он говорит о Едином Боге и даже о Боге Сыне, в Их ликах также проступают «огненные черты».
Не тот ли, кто принес «Не мир, а меч»,
В нас вдунул огнь, который
Язвит и жжет, и будет жечь наш дух…
Осознание своего «огнепоклонства» произошло в поэзии Волошина не сразу. Достаточно определенно (хотя и не достигнув сжатости и убедительности формулы) оно впервые прозвучало лишь в 1912 году:
Так странно, свободно и просто
Мне выявлен смысл бытия,
И скрытое в семени «я»,
И тайна цветенья и роста:
В растеньи и в камне — везде,
В воде, в облаках над горами,
И в звере, и в синей звезде
Я слышу поющее пламя[62].
Итак, суть бытия, физически ощущаемая в любом его проявлении, — это «поющее пламя», то есть ревущее пламя, пламя, раздуваемое ветром. Замена ревущее на поющее подчеркивает благостный и творческий характер огненной стихии. Соотнесенность этого всеприсутствующего огня с мировым творческим духом выражено в стихотворении, приблизительно датируемом 1911–1913 годами:
Неистощимо семя духа,
