Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены - Светлана Багдерина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эт-то… что?
Костей удивленно окинул окрестности взглядом в поисках необычного предмета, способного вызвать изумление его пленницы, но не нашел, и перевел вопрошающий глаз на Серафиму.
– Что – что?
– Вот это. На что я бы показала пальцем, если бы не мое хорошее воспитание. Нечто. Ихтиологического происхождения.
– Ихтио… чего?
– Вот этот ерш с руками, ваше недогадливое величество! – не выдержала царевна.
– А что с ним? – непонимающе захлопал глазом царь. – Халат чистый, колпак отглаженный, поднос серебряный– я сам лично проверял. Шеф-повар его своими руками выпорол два раза: вчера вечером и сегодня утром, чтобы он ничего не напортачил, поэтому ведет себя он смирно и молчит, как ему положено. В чем проблема, я не понимаю?
«Ах, выпорол. Ах, своими руками,» – угрюмо прищурилась Серафима. – «Ну, хорошо, милейший работник кнута и поварешки. Я это запомню.»
– Ваше величество, – повернулась она к Костею и сделала брови домиком, – проблема в том, что во время завтрака я рыбу только ЕМ. Рыба, ПРИСЛУЖИВАЮЩАЯ за завтраком, для меня полностью и целиком неприемлема.
– А-а, – поморщился царь. – Это опять ваша тонкая натура. Сначала служанка,
потом этот мальчишка… Кажется, я понимаю, чего вы хотите. Но это невозможно. С вашим появлением во дворце количество людей, похожих на обычных, с улицы, стало стремительно увеличиваться.
– Стремительно? – возмутилась Серафима. – Одна горничная!
– А раньше не было никого! А сейчас вы хотите, чтобы их стало двое! Это в два раза больше, чем было!
– Да. Хочу. Пожалуйста?
Услышав от гордой пленницы волшебное слово, противостоять которому иногда не мог даже он, Костей растерялся, покривился, пожал плечами и кивнул:
– Ну, хорошо. Только для вас. Но в последний раз. Потому что такими темпами,
дорогая царица, у меня замок скоро ничем не будет отличаться от проходного двора какой-нибудь трущобы. Для Елены Прекрасной я могу пожертвовать многим, но не системой безопасности, над которой трудился полвека. Везде шпионы, везде заговорщики, везде предатели. Доверять нельзя никому и никогда. Советую и вам
это запомнить, ваше доверчивое величество. Эй, ты, – обратился он к поваренку. – Поставь поднос на стол и подойди ко мне.
Тот кинулся исполнять приказание.
Костей легко щелкнул пальцами, вспыхнул Камень, и поваренок охнул и схватился за голову.
За человеческую голову.
– Сгинь отсюда, уродец, – брезгливо махнул рукой царь, и мальчик бегом, пока его величество не передумало, кинулся туда, откуда появился пару минут назад рыбой.
– Спасибо, – опустив глаза, чтобы царь не прочитал в них ее настоящих чувств, проговорила Серафима. – А теперь приступим к трапезе. Вы, насколько я поняла, больше не используете свою магию, чтобы накрывать и подавать на стол?
– Нет, – сухо подтвердил Костей. – У меня за эти дни накопилось много работы, и я экономлю силы.
Царевна слегка встрепенулась. «Ага. Так мои усилия не пропали даром? И наши силы
теперь нуждаются в экономии? И это радует», – почти оживилась она. – «Но что это
значит? Это значит, что сегодня мне надо постараться еще больше. Вот над этим мы
и будем работать. Так… Что там у нас по списку вредительства на этот день? Хуо-ди.
Ремонт в коридорах. Инспекция сада. И внеплановые мероприятия. Программа-максимум
– поссорить его с советником и генералом, если получится. Или хотя бы заронить недоверие. Или ревность. Для устранения угрозы Лукоморью и всему Белому Свету в моем положении все способы хороши. Конечно, меня саму от них то тошнит, то просто подташнивает, но выбора у меня не остается. Естественно, можно было накинуться на них на всех с мечом, ножом или просто табуреткой и погибнуть, пришибив одного-двух-трех-десяток, как это, наверняка, сделал бы на моем месте Иванушка. Или сделать морду кирпичом, засесть в башне на голодовку, изображая гордость и презрение, как повела бы себя, без сомнения, Елена Прекрасная. Но беда в том, что я не могу себе позволить такую роскошь, когда от меня одной может зависеть будущее всего Белого Света… А, может, у меня просто воспаление мании величия? Ха. Хотелось бы мне, чтобы все было так легко и просто. Повезло Елене Настоящей – сидит себе сейчас, небось, тихонько на терраске, чай пьет с боярынями и вишневым вареньем… Косточки через перила на клумбу выплевывает… Пока я не вижу… Наверное… Невозможно ведь быть такой занудой постоянно – по
себе сейчас сужу – просто невозможно! Этому ж тридцать лет учиться надо, чтобы с непривычки с ума не спятить! А тут все за день осваивать приходится…».
Так, незаметно, под мыслительный процесс, процесс утреннего принятия пищи дошел до своего логического завершения – чаепития и десерта.
Поваренок со смесью счастья и ужаса на лице – так, наверное, себя чувствовала бы Муму, спасенная академиком Павловым – на цыпочках подбежал к столу с подносом с чайным прибором и серебряными тарелками, быстро составил свой груз и умчался,
пока царь не передумал насчет его внешности в частности или существования в этом мире вообще.
– А это что? – сделав большие, но непонимающие глаза, Серафима осторожно, как в клетку с крокодилом, потыкала изящно оттопыренным мизинчиком в направлении тарелки, поставленной поваренком посредине стола.
Судя по ее дислокации, это просто обязано было быть десертом.
– Бутерброды с селедкой с луком? – полный дурных предчувствий, представил любимый десерт Костей.
Десерт был для уроков этикета полем нетоптаным и непаханым до сих пор, потому что все это время к концу третьей перемены блюд ни у учителя, ни у ученика не хватало сил на десерт.
И вот, случилось.
Это сладкое слово «десерт»…
– ЧТО??!!! Селедка? Лук? С чаем? Фи! Ваше величество. Да будет вам известно, что у вас вкусы как у вамаяссьского крестьянина! – Серафима отпрянула от стола, как
будто бы царский бутерброд мог внезапно вскочить с тарелки, наброситься на нее и провонять селедкой.
– Но что вы предлагаете? – беспомощно окинул взглядом стол Костей. – Я есть колбасу с чаем не привык…
– И очень хорошо, – терпеливо, как не особо сообразительному ребенку, заглянула в глаз царю Серафима. – Потому что в лучших домах Лукоморья и Забугорья с чаем на завтрак едят не селедку и не колбасу, а пастилу, эстетически намазанную на тонкий сухой кусочек хлеба.
– Пластилу?! Едят?!
– Да. Пастилу. Едят. Все. И не вижу в этом ничего страшного, – сурово остановила его от дальнейших словоизлияний царевна. – И называется это изящным иноземным словом «тост».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});