Гонка за счастьем - Светлана Павлова

На его «Ну, и как я тебе в моем новом образе?» — я ответила что-то невразумительное, типа — «СвоеОбразно (с ударением на втором „о“), но к этому нужно привыкнуть». Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Значит, не понравилось. А все прочие — хвалят.

— И мама — тоже?

— Ну, на нее угодить сложно. Да я и не пытаюсь… с некоторых пор…

И, как не раз бывало, призвав на помощь Пастернака, закончил цитатой:

— Не забывай, «все живо переменою»!..

Он как-то слишком оживился, стал непривычно игривым и кокетливо-общительным — очевидно, старался вписаться в свой новый образ эстрадной звезды.

Вся эта шлягерно-попсовая деятельность новой волны и публика, вращающаяся вокруг отца, были не во вкусе матери. Но теперь он двигался только в этом направлении, и она уже ничего не могла тут поделать — причудливые изгибы отцовского преображения не были попыткой бунта, откуда было взяться бунтарскому духу после стольких лет систематического подавления и безоговорочной добровольной капитуляции? Это было единственное проявление его творческой независимости, которая вдруг развернулась неожиданной стороной — теперь ему не требовалось одобрения всегдашней конечной инстанции, ведь контакты завязывались на тусовках и от заказов отбоя не было. Мать даже и не пыталась возражать, поняв, что сейчас писать иначе он уже просто не мог — или так, или никак…

Как-то в переходе метро я увидела афишу Театра теней с названием спектакля — «Вакхические радости. Музыкально-хореографическая драма для мужчин». Режиссер — А. Рогов, композитор — С. Загорский.

Я решила, что композитор — однофамилец отца. Мне и в голову не могло прийти, что он связал себя с известным скандальной репутацией театром, руководитель и режиссер которого не сходили со страниц бульварных газет, расписывая эпатажный репертуар театра и всячески выставляя на всеобщее обозрение свою нетрадиционную ориентацию. Столь откровенная демонстрация подробностей личной жизни наводила на мысль, что делается это исключительно рекламы ради и привлечения публики для — главным образом, специфической… Рогов был не дурак — прекрасный бизнесмен, при нем дела в театре пошли в гору… Скорее всего, он нашел свою нишу и срочно изготовил успешно продаваемый на рынке зрелищных услуг требуемый продукт. Понять это было можно — каковы времена, таковы и песни. Принять — труднее…

Придя в офис, я рассказала об увиденной афише матери и от нее узнала, что автор музыки — отец, закончил опус за неделю.

— Он теперь ничем не способен долго заниматься.

Впервые она позволила себе столь критическую оценку, но событие было действительно экстраординарным.

— Просмотрела так называемый сценарий, все от начала до конца — фрейдистски-гомосексуальные завихрения, сплошные комплексы… вульгарно, даже грязновато, абсолютно безвкусно и невероятно пошло. Все декорации — условны, пустая черная сцена с гигантскими цветными фаллосами на заднем плане…

— А знаешь, я уже раньше видела во сне похожие картинки. Прямо — сон-вещун… Надеюсь, приличная публика на это ходить не станет, так что краснеть не придется…

— Зря надеешься. Билеты раскуплены заранее, все было умело разрекламировано по телевидению и в газетах. Знакомые звонят каждый день, просят посодействовать с билетами — полный ажиотаж.

— Да зачем это им?!

— Неужели не понятно? Приятно же посмотреть, как у Загорского, выражаясь современным языком, крыша поехала.

— Может, ты преувеличиваешь, ориентируешься на свой взыскательный вкус, а это — просто острый материал, с игривым подтекстом?.. Профессионально рассчитанное заигрывание с публикой?

— Тут ты права — острее не бывает, но без всякого подтекста, прямиком — в лоб. Можешь сама полюбоваться началом арии главного героя, выпала одна страница. Дальше — все в таком же духе. А отец утверждает, что это — ирония-буфф, эпикурейский юмор, что и Моцарт сочинял, веселясь, импровизируя, развлекая себя и публику. Мог играть, например, носом и считал, что нет такой глупости, которую нельзя было бы спеть… Утверждает теперь, что высокое и одухотворенное в творчестве не противоречит казарменному юмору и плебейским замашкам его создателя…

Я прочла и опешила — это было нечто…

— И как же звучит музыка к таким ариям?

— Не знаю, да музыка здесь и не важна, в данном случае используется только его имя — он им нужен для наживки. Изобрел новый метод работы — сразу с оркестром, читая строки, развивает тему, импровизирует на фортепиано, дает инструментальные советы… его записывают на магнитофон, а потом какой-то их спец расшифровывает запись, и после этого идет отдельная, уже без него работа с оркестром. Короче, полный бред… А он доволен, уверен, что нашел себя и говорит — проглотят…

И он оказался прав — действительно, с восторгом было проглочено и это, и последовавшее за ним тесное сотрудничество с театром. И не просто проглотили — он сделался суперпопулярным, замелькал на телеэкране, на радио, в светской хронике, в интервью.

К таким событиям он готовился самым тщательным образом, начиная с внешнего вида, появляясь в очередном плейбойском облачении. Образы менялись — то ковбойский, в замшевых куртке и брюках, в американских сапогах и широкополой шляпе, то командорский — в белоснежной пиджачной паре и белой с золотом фуражке, а то и в шикарно-мафиозном новорусском обличии, где кошелек сразу бьет прямо в глаз, поражая уникальностью роскошного костюма и блеском дорогих запонок и перстней. Это тоже было частью его творческой независимости, призванной работать на образ, но теперь мать не могла проконтролировать и этого — все было в продаже, в открытом доступе, и он сам, в содружестве с визажистом, руководил своими преображениями.

Последнее его появление на телевидении в программе у известного ведущего Андрея Бардова было весьма показательным — отец, затянутый в черную кожу, сидел, откинувшись на спинку кресла, и, положив ногу на ногу, небрежно покачивал кончиком остроносой туфли. В руке он картинно держал инкрустированную трубку, которую периодически посасывал, хотя на самом деле отродясь не курил, всегда берег голос и безумно боялся респираторных заболеваний.

Сорокапятилетний ведущий, умная и тонкая штучка, немало повидавший за свою достаточно долгую жизнь в эфире, в явном шоке от просмотренной очередной премьеры, умело заводил отца, который старался вовсю, пытаясь произвести впечатление приобщением к новому мышлению суперпродвинутостью и раскованностью взглядов. Его заключительным откровением на вопрос об оценке состояния музыки сегодня и прогнозов на будущее было категорически заявленное:

— Великая, истинная музыка кончилась, новых имен нет и не предвидится, а все, что сегодня сочиняется, — упражнения для самих музыкантов, в основном бездарные и беспомощные.

— А что скажет ваше дирижерское начало?

— Не лучше обстоит дело и с дирижированием — остались считанные великие дирижеры, а за ними — выхолощенность, серость, а то и полный мрак. Многочисленные фестивали и конкурсы, в которых я полностью разочаровался и никуда никогда больше не поеду, доказывают лишь одно — все погрязли в коррупции, повязаны круговой порукой, оценка судей необъективна, поэтому все не только усреднено, а абсолютно обезличено…

Единственное, что после такой безапелляционной декларации смог выдавить из себя ведущий, было:

— Мрачновато мы что-то разобрались с высоким искусством… Зато уж точно повезло эстраде — пополняется именами самой высокой пробы…

Наверное, отец и сам не до конца осознавал, на кого и за что ополчился, но видеть и слышать его таким было довольно тяжело, я-то понимала, что за этим эпатажем и бессмысленной напористостью не стоит ничего, кроме желания скрыть боль и собственное бессилие.

Может быть, это немного и возвышало его в собственных глазах, но мне было ясно — ему плохо. Его мысли стали мельчать и оскудевать… Мне казалось, что и душа его тоже постепенно опустошается, и это было похоже на преждевременное старение. Неужели самое горькое человеческое состояние уже незаметно подкралось к нему, так рано? Мне не хотелось в это верить, ему было всего шестьдесят шесть лет. Но что же тогда это такое? Он меняется на глазах, неадекватно воспринимает реальность и даже внешне, несмотря на все ухищрения, выглядит старше своего возраста…

Иногда приходится смиряться с фактами и смотреть правде в глаза. Сколько угодно можно призывать себя к тому, что стареть нужно с достоинством, но это, увы, не у всех получается — по разным причинам, у каждого свой путь…

ГЛАВА 7

Моя новая серия понемногу начала запускаться — вышел первый том с романом известной английской писательницы Камиллы Глостер, автора бестселлера этого года «Вторая жизнь». На подходе было еще три новых зарубежных и два российских имени…