Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Я уселся на ковре перед самой кафедрой. Впереди меня в первом ряду сидели моллы, уважаемые люди города и представители новой власти. Знакомых лиц среди них не было.

Но человека, который оказался моим соседом, я знал. Это был местный водонос Мамедали. С утра и до позднего вечера он наполнял бурдюки то у одного, то у другого источника, разносил по домам воду, этим зарабатывая себе на пропитание. Родом водонос был с той стороны Аракса и более двадцати лет назад перебрался с семьей на этот берег. Продажей воды не разбогатеешь, но Мамедали благодарил аллаха денно и нощно за то, что он дает ему постоянный кусок хлеба. Иногда Мамедали заходил и в дом Вели-бека, был словоохотлив и набожен. Сидя рядом со мной, он тихонько поведал мне, что ему снился имам Гусейн, убитый в седьмом веке и похороненный в Кербеле. Имам Гусейн будто бы призывал водоноса к себе.

— Этой осенью, как только управлюсь с делами, присоединюсь к паломникам и направлюсь в священный город, — сказал он мне.

Я не стал спрашивать Мамедали, на какие деньги он собирается совершить это паломничество, а только прошептал, так как в мечети вдруг наступила тишина:

— Ты не знаешь, кто этот большой начальник, который приехал из Баку?

Водонос молча покачал головой.

Я разглядывал мечеть и сидевших в ней людей. Купол мечети был значительно выше, чем в вюгарлинской. По стенам развешаны тридцатилинейные керосиновые лампы. Скука вдруг напала на меня, я пожалел, что пришел сюда, но выйти из мечети невозможно, так тесно люди заполнили все свободное пространство.

Одни в нетерпении перебирали четки, другие пытались изменить положение, чтобы дать отдых уставшим коленям. Моллы, сидевшие передо мной, бормотали молитвы, покачиваясь в такт словам из стороны в сторону, и перед моими глазами ритмично качались белые кисти из шелковых нитей, прикрепленные к белой чалме в знак того, что их обладатель является ахундом — высшим духовным лицом.

Я вспомнил старого Абдулали из нашего Вюгарлы, который учил нас молитвам и чтению Корана. Когда он рассказывал о мученической гибели имамов, бил себя кулаком в грудь и искренне плакал, и мы плакали вместе с ним. Потом я почему-то вспомнил канатоходцев, которые выступали на деревенской площади рядом с мечетью. Счастливое было время в Вюгарлы!.. Я так размечтался, что не заметил, как на кафедру поднялся коренастый, плотный человек с чисто выбритым лицом. Люди инстинктивно поднялись со своих мест, некоторые зааплодировали. А он улыбался, его глаза как будто кого-то отыскивали в толпе: он переводил внимательный взгляд с одного лица на другое неторопливо, словно стараясь запомнить всех. Белая рубашка под черный европейским костюмом еще более подчеркивала бледность его одухотворенного лица.

Кто-то крикнул из задних рядов:

— Да здравствует Ленин!

Большинство присутствующих неистово аплодировало.

Мужчина, сидевший неподалеку от меня и до того читавший книгу, неожиданно зычным голосом пророкотал:

— Да здравствует товарищ Нариманов!..

И снова все рукоплескали гостю.

Прошло несколько минут, прежде чем люди успокоились и расселись по местам. Кто-то стоявший рядом с человеком, приехавшим из Баку, то поднимал руку, то звенел в колокольчик, но никто не обращал на него внимания.

Когда народ успокоился, человек этот все-таки сказал свое слово:

— Жителям Шуши выпало большое счастье принимать у себя такого уважаемого всеми человека, как Нариман Нариманов! Вождь Востока приехал в Карабах повидаться с нами, шушинцами!.. — И начал хлопать в ладоши, и снова мечеть взорвалась аплодисментами.

Потом начал говорить Нариман Нариманов. Его речь звучала негромко, неторопливо; сказав что-нибудь, с его точки зрения не совсем понятное слушателям, он повторял сказанное, но уже другими словами. Он так интересно говорил о том, что волновало меня, что в какой-то момент мне показалось, что мы с ним одни и что говорит он специально для меня. Меня поражало, откуда он догадался о том, что меня мучает и на что я сам не мог дать ответа?

Он говорил о том, что ханы и беки еще пользуются отсталостью и невежеством трудящихся, их слепым поклонением власти беков и молл, религиозными предрассудками. Но Советская власть давно заявила, что ни один человек не может присваивать себе труд другого человека, и если Советская власть сейчас пошла на то, чтобы разрешить предпринимателям открывать небольшие фабрики и заводы, то это временная мера, имеющая целью скорейшее восстановление промышленности, разрушенной войной и междоусобицей. Первейшая забота новой власти — интересы трудящихся!

Нариманов говорил уже больше двух часов. Он чуть наклонился вперед над кафедрой, обводил взглядом присутствующих и на какой-то миг, как мне показалось, встретился со мной глазами.

— Никто не позволит, чтобы трудящийся человек был угнетен и унижен, ибо наш строй — самый справедливый строй. У нас главными чертами человека стали честность, любовь к своей стране, добросовестность в труде! — И снова обвел глазами сидящих. — Смотрите, как странно получается, оглянитесь вокруг, и вы увидите, что в этой огромной мечети всего несколько женщин… А если вспомнить, кто построил эту замечательную мечеть Гехар-ага, которой вправе гордиться Шуша? Женщина построила! А кто провел в ваш город воду с гор Сары-баба? Снова женщина! И какая! Сама Хуршидбану Натаван, наша славная поэтесса, чье имя на устах у всего нашего народа!.. — И еще говорил он: — Будет трудно, может быть, и вообще невозможно укрепить нашу народную власть, если женщины, наши матери и жены, сестры и дочери не будут полноправными членами общества, не начнут работать рука об руку с мужчинами. А сегодня они намного отстали в своем развитии от нас, мужчин. Хочу поговорить с вами не только как представитель Советской власти, а и как врач по образованию, как писатель. Люди, лишенные солнечного света и свободы действия, обречены на медленное увядание. Давайте пожалеем их и вспомним, что женщины — это более половины всех живущих на земле людей! Я убежден, что женщины вашего города, в котором жили и творили такие выдающиеся деятели нашей культуры, как Молла Панах Вагиф, Касум-бек Закир, Хуршидбану Натаван, Мир Мохсун Навваб, — я бы мог назвать еще многих, но и этих имен, думаю, достаточно, — в скором будущем обрадуют нас своей общественной деятельностью на благо своего, народа!.. — Нариманов немного помолчал, быть может желая, чтобы его слова получше отложились в наших сердцах, и продолжил: — Проходя по вашему городу, я видел сожженные дома, покинутые очаги, развалины целых кварталов… Проклятьем истории будут заклеймены палачи, убившие невинных людей, поджигавшие их дома. Те, кто сеял рознь между армянами и мусульманами, кто надеялся удержать в руках