Три цвета знамени. Генералы и комиссары. 1914–1921 - Анджей Иконников-Галицкий

Скорее всего, это была судьба, карма. Свирепый демон, таившийся в нем, вырвался наружу – одним, пока еще малым языком своего разрушительного пламени.

Суд приговорил есаула Унгерна к двум месяцам тюремного заключения. По отбытии наказания, в январе 1917 года, постановлением старших офицеров полка он был отправлен в резерв чинов, то есть удален со службы. Уехал в Ревель.

Следующий год, роковой для России, в биографии Унгерна представляет собой белое пятно. Путь есаула не прослеживается в сумбуре революционных событий. Февральская революция застала его, по-видимому, в Ревеле. Конечно, усидеть дома, в тишине и покое, он никак не мог. Есть отрывочные сведения о его поездке на Дальний Восток, о возвращении на фронт в Румынию, об отбытии в корпус Баратова, в Персию. Все эти сведения приблизительны и малодостоверны. Из тьмы неизвестности худощавая фигура барона Унгерна появляется вновь лишь в конце 1917 года и, неожиданно, – в Иркутске. В конце ноября он встретился со своим бывшим однополчанином есаулом Семеновым на станции Даурия, близ маньчжурской границы. Здесь Семенов и Унгерн собрали несколько десятков офицеров и казаков, сколотили отряд. В декабре ими был захвачен и расстрелян проезжавший из Харбина в Иркутск некий комиссар Аркус. С этого расстрела началась короткая, яркая и кровавая история властвования атамана Семенова в Забайкалье.

Здесь, в Даурии, черно-желтый барон расправил крылья для своего последнего огненного полета.

К этому времени революционным пожаром охвачена не одна только Россия. Большевики были отчасти правы, говоря о надвигающейся мировой революции. Тяжелый затяжной революционный кризис переживал огромный и разнородный Китай. Свержение маньчжурской династии Цин, вторжение японцев, слабость пекинского правительства, столкновение коммунистических и националистических идей, этническая и религиозная вражда – все это, вместе взятое, создавало на огромной территории от Желтого моря до Памира и от Тибета до Саян ситуацию хаоса и политического вакуума. Унгерн увидел это, и увиденное вдохновило его. Здесь, в Даурии, его ум и воля созревают для реализации титанического плана.

Европейская цивилизация изжила себя, она лишена боевого напора, проникнута еврейским торгашеским духом, бессильна и потому достойна только презрения. Химерами социализма она увлекла в бездну и Россию. Русский народ (как и другие славянские племена) слаб и податлив, не знает упоения борьбы и смерти, он – навоз истории. Культурный Восток давно обветшал, одряхлел. Но есть сила, которая способна совершить великое дело огненного очищения вселенной. Новый мир родится в центре Азии. Его религия – воинствующий буддизм. Его средоточие – край кочевников, Великая Монголия. Политический строй – военно-теократическая монархия; закон – суровая Яса Чингисхана. Новый мир – держава без границ; Роман Унгерн, офицер, воин, рыцарь незакатной звезды, должен пробудить спящие силы, поднять их на решительный бой.

Барон набирает войско, названное им Азиатской дивизией, преимущественно из бурят, монголов, казаков. Командуя туземным контингентом, он скоро становится независим от Семенова. Последний счел за благо произвести Унгерна в генералы и дать ему в управление область Даурию, на стыке границ России, Монголии и Маньчжурии. Унгерн делает своей столицей маленький пристанционный поселок Даурия у начала Китайско-Восточной железной дороги.

Полет Фаэтона

Идейно-политическая программа Унгерна на фоне общего безумия XX века не должна восприниматься нами как паранойя, бред обезумевшей личности. Большевистское «мы наш, мы новый мир построим» и пангерманистские истерики Гитлера нашли путь к сердцам миллионов и воплотились на практике. А чем идея Унгерна хуже? Для многих благодетелей человечества это очень соблазнительная перспектива – разрушить и выстроить заново; выпустить старую кровь и влить новую; всех переделать, постричь под одну гребенку. К тому же начало прошлого века – это «Закат Европы» Шпенглера, повальная мода на опиум как дань увлечению Востоком, соловьевское «Панмонголизм. Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно…». Культура представляется обреченной, дикие, неуправляемые инстинкты в почете, сила и выпуклость мускулов вызывают восхищение…

Из неполных тридцати шести лет жизни Унгерн не менее пятнадцати лет провел в Ревеле и Петербурге; около десяти лет – в Забайкалье, Даурии, Монголии. Тут ключ к пониманию его личности и его идей. Ревель, с его старинными стенами и башнями, феодальными гербами на фасадах домов, баронскими надгробиями в сумраке готических соборов, пробудил в маленьком потомке рыцарей романтическое преклонение перед силой и блеском оружия. Северная Пальмира, столица огромной евразийской империи, сочетающая в своем укладе и облике европейскую жесткую упорядоченность с широтой восточного размаха, вскормила в юном кадете страстное влечение к образу всемирной империи. Величественность просторов Центральной Азии, где горы и степи являют собой равнодушную вечность, где небо слепо и прозрачно, где время течет по-иному (и есть ли оно?), где личность человеческая и жизнь теряют смысл и цену перед беспредельностью, – выковала душу хорунжего (сотника, есаула, генерала). Испытания войны и революции закалили в нем качества: бесстрашие, беспощадность, безоглядность в достижении цели. Задача поставлена. Он приступил к ее осуществлению в 1919 году.

К этому времени он создал в Даурии сплоченное государство. Основу непререкаемой власти составляли две силы. Первая – войско, Азиатская дивизия, небольшая, но беспрекословно преданная. Вторая, как ни странно, – поддержка значительной части населения. Впрочем, что ж тут странного: барон защищал и русских, и казаков, и кочевников от революционной анархии; беспощадно уничтожал воров, бандитов (по крайней мере, тех, кого считал таковыми), а заодно – большевистских комиссаров. Действовал приказ: дезертиров, саботажников, нечистых на руку торговцев, воров и коммунистов – уничтожать вместе с семьями, а имущество их конфисковывать. В Даурии чеканили свою монету, из вольфрамового сплава. Среди буддистов – бурят и монголов – мало-помалу стало распространяться мнение, что в генерале Унгерне воплотился дух очистительного разрушения и войны, карающий Махагала.

Летом 1919 года Унгерн предпринимает решительный шаг к осуществлению генерального плана: он вступает в брак.

Со своей законной женой, именуемой Еленой Павловной (подлинное маньчжурское имя неизвестно), Роман Федорович прожил менее месяца. О его личных чувствах к ней мы ничего не знаем. Знаем другое: она принадлежала к одной из ветвей того же маньчжурского ханского рода, из которого происходили богдыханы, императоры Китая династии Цин. Женитьба на ней, даже формальная, вводила Унгерна в ханский род и давала, пусть и призрачное, право на маньчжурский и китайский престол. Получив желаемое, он отправил супругу обратно в родительский дом – мирная форма развода, принятая у кочевников Центральной Азии.

Как мы не знаем ничего о его личных чувствах к женщинам, так не знаем и о его религиозных взглядах. Но с 1919 года он оказывает явное покровительство тибетско-монгольскому буддизму. Опять политический расчет: сплотить вокруг себя под желтым знаменем грядущего Будды монголов, бурят, урянхов; а в будущем – тибетцев, калмыков, буддистов Китая.

В начале 1920 года ситуация вокруг осложняется. Колчак (одновременно враг Унгерна и невольный его защитник от красных) разбит и убит. Большевики в Иркутске, Семенов готов заключить с ними союз. В Пекине – нечто вроде военной хунты, китайские войска вторгаются в Монголию и захватывают Ургу. Богдо-гэген, священный правитель буддийской Монголии, в руках оккупантов; буддийские храмы осквернены пролитием крови. Монголы ненавидят врага, но у них нет знамени, нет предводителя. События подталкивают Унгерна к действию. Осенью 1920 года он бросает Даурию навсегда и отправляется в поход на Ургу.

Взятие Урги 2–3 февраля 1921 года – самый блистательный эпизод в жизни барона. Его двухтысячное войско трижды штурмует город, обороняемый двенадцатитысячным китайским корпусом. Два штурма отбиты с немалыми потерями; Унгерн отступает, собирает новые силы – монголов, русских, бежавших из России колчаковцев – и вновь подходит к священному центру Монголии. Важен моральный фактор, и он разрабатывает отчаянную операцию по похищению Богдо-гэгена из осажденного города. Группа монголов и казаков, переодетых ламами, проникает в жилище священного правителя, уничтожает китайский караул – и наутро Богдо-гэген уже в ставке барона. «Живой Будда» отблагодарил генерала: Унгерн обретает титул «Великий батор, восстановитель улуса, командующий», получает право носить священные желтые одежды и украшать конскую сбрую желтой материей. На палец его надет рубиновый перстень со свастикой, по преданию – наследие Чингисхана. Монголы приветствуют его как национального героя, освободителя. Воодушевленное войско в третий раз идет в бой – и город взят. Три тысячи китайцев убито, остальные во главе с генералом Чу Лицзяном отошли на север.