За синей птицей - Ирина Нолле

— Это мерзость! — возмущенно крикнула Галя. — Вы не смеете говорить так о капитане Белоненко! Вы не смеете оскорблять Горина! Все, что написано в этих грязных доносах, — это ложь и клевета… Как вам не стыдно верить сплетням? Как вам не стыдно расследовать такую грязь?..

Она не замечала, как что-то меняется в лице Тупинцева, как все быстрее и быстрее вращается в его длинных, нервных пальцах карандаш, какое недоброе выражение приобретают его глаза.

— Значит, — холодно спросил Тупинцев, дав Гале вдоволь накричаться, — значит, вы отказываетесь помочь мне в расследовании этого дела? Я не требую, чтобы вы подписывались под этими, как вы их называете, доносами. Я прошу вас скрепить своей подписью то, что говорили вы сами. Ведь вы же не отрицаете, что между начальником колонии и заключенной Вороновой существуют отношения, выходящие за пределы дозволенного?

Галя закусила губы. О, как это подло! Воспользоваться ее неопытностью, ее доверчивостью и вызвать ее на «дружеский разговор», за которым скрывался самый настоящий опрос свидетеля! Он начал этот разговор издали. Спрашивал о порядках в колонии, о тех трудностях, которые приходится испытывать в работе с несовершеннолетними; зачем-то спросил о деревьях и кустарниках, которые рассаживают в зоне; потом перешел к вопросам культработы и производства. И Галина, тронутая и польщенная вниманием самого полковника Тупинцева к таким мелочам, как озеленение колонии, внеочередные письма Марины Вороновой домой, совместные совещания вольнонаемных сотрудников и воспитанников, рассказывала не только о том, что в действительности происходит в колонии, но и о своем отношении к происходящему. А он слушал, изредка задавая ей вопросы, что-то записывая на лежащем перед ним листе бумаги, иногда открывая какие-то папки и делая пометки там. И только когда он задал ей осторожный вопрос: «А как вам кажется, колонистка Светлова действительно питает какие-то нежные чувства к воспитателю Горину?» — Галя насторожилась и стала ощущать смутное чувство беспокойства и неловкости. «Значит, заключенная Воронова пользуется неограниченным правом посылать письма домой?.. И как часто посещает она квартиру Белоненко?.. До приезда в колонию Риммы Аркадьевны Голубец обсуждался вопрос о назначении Вороновой инспектором? Это значит — вместо вас?..».

Ответы Гали становились все невнятнее, все больше росло в ней чувство протеста и возмущения. А когда он, мельком взглянув на нее, стал читать то, что записывал («с ваших слов!»), — она, оскорбленная и взволнованная, стала говорить ему, что все записанное им звучит совсем не так, как было сказано ею; что она не ожидала «допроса»; что это нечестно — записывать сказанное в частной беседе… И тогда она увидела перед собой лицо совершенно незнакомого ей человека. Этот человек бесстрастно смотрел на нее и ровным голосом произносил совершенно чудовищные слова — о связи начальника колонии с заключенной, о разложении воспитанниц, которые влюбляются в воспитателей, о фантазии капитана Белоненко превратить исправительно-трудовую колонию в детский сад, о нарушении элементарных правил, существующих в системе исправительно-трудовых учреждений… Больше всего была потрясена Галя Левицкая тем, что все мелочи, все детали, имеющие отношение к Белоненко и Вороновой, собранные и записанные Тупинцевым, приобретают характер, действительно компрометирующий Белоненко. Это казалось Гале каким-то фокусом: берут тонкий шелковый платочек, прячут его в коробочку, и через секунду оттуда вылетает птичка. В устах полковника Тупинцева даже такое, казалось бы, невинное дело, как кустарники в зоне, принимало неожиданно грозное и таинственное звучание.

— Какое право вы имеете допрашивать меня? — в запальчивости повторила Галя.

Тупинцев с холодным неодобрением взглянул на нее и снова опустил глаза в свои бумаги.

— Это не допрос. Я не следователь, и меня интересует только то, что имеет отношение к нарушению инструкций и приказов центра. Вы поняли это?

— Нет! — крикнула Галя. — Ничего я этого не поняла и понимать не желаю! Мне понятно только одно: вы занимаетесь собиранием сплетен и хотите из этой мерзости что-то сделать! Но вам это не удастся! Слышите? Не удастся! Кроме вас есть здесь другие люди, и они не позволят, не позволят…

Больше говорить Галя не могла и выбежала из кабинета, хлопнув дверью. Торопливо сбегая по лестнице, она решила обязательно зайти к секретарю партбюро Богатыреву.

Дверь его комнаты была закрыта. Наверное, бюро уже началось, и Галя опоздала. Из соседней комнаты вышла инспектор отдела Раиса Марковна, кивнула Гале.

— Ты к Василию Ивановичу? Он на бюро. Что это, какая ты красная? Как из бани… Заходи к нам, я сейчас вернусь.

— Нет… — Галя расстроилась еще больше. — Я пойду, Раиса Марковна… До свидания.

Раиса Марковна проводила ее до конца коридора, рассказывая о сотруднице отдела Ниночке, которая выходит замуж за офицера из подшефного Управлению военного госпиталя. Галя почти ничего не слушала и рада была, когда Раиса Марковна оставила ее.

Проходя мимо последней у выхода двери, Галя остановилась: «Может быть, есть письма?» — и вошла в комнату. Пожилая женщина в очках и с усталым лицом повернулась на скрип двери. Узнав Левицкую, сняла очки и приветливо сказала:

— Вот хорошо, что не забываешь старуху… Проходи, Галочка. Я о тебе соскучилась.

Они поздоровались. Анна Максимовна сказала, что работы прибавилось, потому что теперь дано разрешение чаще писать письма, и что совершенно невозможно проверить вдвоем с Мусей такое количество почты.

— Вон возьми в ящичке, — показала она на высокий стеллаж с делениями. — Вам тоже там что-то есть. Кстати, для вашей Вороновой есть новость! Ее дело или пересматривается, или уже пересмотрено, я точно не запомнила, но, во всяком случае, что-то в этом роде. А ты что — заболела? — почти повторила она вопрос Раисы Марковны. Меньше всего хотелось сейчас Гале быть предметом внимания и забот сотрудниц — людей не настолько близких ей, чтобы рассказать о том, что произошло в кабинете Тупинцева. А рассказать было просто необходимо, потому что ей было трудно разобраться во всем одной. Анна Максимовна — хорошая, милая женщина, но она была не тем человеком, который помог бы Гале. Поэтому, взяв небольшую пачку писем и ответив Анне Максимовне, что она здорова, но просто немного устала, Галя попрощалась и поспешно вышла из комнаты.

У небольшого навеса, где останавливалась теплушка, Галя увидела женщину в светлом платье и с небольшим чемоданчиком в руке. Занятая своими мыслями, она прошла было мимо, но услышала, как ее окликнули по имени.

— Вы не узнали меня?

— Гайда! А я думала, что вы уже освободились. — Галя поздоровалась с Лизой.

— Освободилась, уже полгода. Теперь работаю вольнонаемной. А вы здесь по делам?

— Да, — нахмурилась Левицкая. — Была в Управлении.

Гайда внимательно посмотрела на нее:

— У Тупинцева?

— У него… А вы почему догадались?

— Так ведь, — Гайда слегка пожала плечами, — здесь у нас почти все становится известным… Знаете что, пройдемте немного вон туда. Теплушка будет минут через пятнадцать. Мне хочется поговорить с вами. Нет, не думайте, что я собираюсь вас расспрашивать о том, что явилось предметом разговора полковника Тупинцева. Впрочем, и об этом нетрудно догадаться…

Они подошли к молодым березкам, и Гайда предложила сесть.

— Здесь хорошо — тень… Я хочу попросить вас, Галина Владимировна, передать от моего имени капитану Белоненко несколько слов. Вы исполните мою просьбу?

— Пожалуйста, — несколько удивленно ответила Галя.

— У Белоненко много друзей, — продолжала Гайда, — но есть у него и враги. — Она немного помолчала, покусывая зубами сорванную травинку. — Полковника Тупинцева я знаю очень давно, — медленно произнесла она. — Еще до того, как я попала в эти места. Этот человек никогда не останавливается на полдороге… Не думайте, однако, что он какой-то зверь и что в нем все дышит злобой и жестокостью. Нет, он просто убежден только в своей правоте и давно уж разучился прислушиваться к голосам окружающих. А ведь когда-то это был настоящий человек, только разве немного больше, чем нужно, эгоистичен и властолюбив. Ну, это — дело прошлое… Может быть, — задумчиво добавила она, — ему следовало бы родиться во времена крестовых походов. Так вот, Галя… Полковник Тупинцев и капитан Белоненко — это противоположные полюсы. Все, что делает Иван Сидорович, о чем он думает и к чему стремится, — чуждо Тупинцеву и представляется ему чуть ли не враждебным. Понимаете, Галя, они говорят на разных языках и мыслят различными категориями.

— Да, — нерешительно ответила Левицкая, — мне теперь это тоже кажется. А ведь раньше я просто преклонялась перед Тупинцевым…