Государь (сборник) - Никколо Макиавелли

Глава XXII

Манлий Торкват своей твердостью, а Валерий Корвин мягкостью заслужили одинаковую славу

В Риме в одно и то же время жили два полководца, Манлий Торкват и Валерий Корвин; оба они обладали равной доблестью и снискали себе одинаковые триумфы и одинаковую славу. В сражении с врагом они отличались одним и тем же мужеством, ибо Манлий был суровым командиром и не задумываясь обременял своих солдат любыми трудами или наказаниями; Валерий же, в свою очередь, обращался с ними мягко и человечно, с дружеской простотой. Один, чтобы привести солдат в подчинение, умертвил своего сына, другой не нанес никому ни малейшей обиды. И при такой противоположности в образе действий каждый из них пожинал одинаковые плоды как на военном поприще, так и в гражданских и своих собственных делах. Ибо никто из их солдат ни разу не покинул поле боя, не затеял бунта и вообще не оказал какого-либо противодействия их желаниям, хотя суд Манлия был столь суров, что все приговоры, хватавшие через край, называли «Manliana imperia» [76] . Тут следует рассмотреть, во-первых, что принуждало Манлия к таким жестоким поступкам; вовторых, почему Валерий мог проявлять такую человечность; далее, по какой причине два разных образа действий привели к одинаковому результату и, наконец, какой из них лучше и заслуживает подражания. Если присмотреться к характеру Манлия с того момента, как Тит Ливий начинает о нем упоминать, можно увидеть, что это был человек могучий, преисполненный глубокого почтения к своему родителю и к отечеству и уважения к начальству. Это видно по тому, как он вел себя в поединке с французом, по тому, как защищал отца от нападок трибуна, и по словам, сказанным им консулу перед схваткой с французом: «Iniussu tuo adversus hostem nunquam pugnabo, non si certam victoriam videam» [77] . Когда подобный человек занимает командный пост, он хочет, чтобы все остальные были похожи на него. Сила его души диктует ему соответствующие приказы и требует, когда они отданы, их неукоснительного исполнения. Существует обязательное правило: если отдают суровые приказы, исполнять их следует с твердостью, в противном случае ты рискуешь попасть впросак. По этому поводу следует заметить, что кто хочет, чтобы ему подчинялись, должен уметь командовать, а командовать умеют люди, правильно соразмеряющие свои качества с качествами подчиненных, и если они находят соответствие, тогда они могут командовать, в противном случае им следует от этого воздержаться.

Один разумный человек говорил, что управлять республикой путем насилия можно тогда, когда есть соответствие между применяющим силу и подвергающимся насилию. Когда такая соразмерность соблюдается, можно ожидать, что этот насильственный режим продержится долго, но если притесняемый сильнее притесняющего, можно в любое время ожидать перемены ролей.

Возвращаясь к нашему рассуждению, я скажу, что для управления трудными предприятиями необходимо обладать твердостью, и кто ею обладает и берет на себя это бремя, не может потом сменить жесткость на снисходительность. Но кто не располагает такой душевной крепостью, должен избегать чрезвычайных мер, а в обычных делах может руководствоваться присущей ему мягкостью, ибо обычное наказание вменяют в вину не государю, а законам и установлениям. Итак, следует полагать, что Манлий был вынужден поступать столь сурово вследствие чрезвычайности своих суждений, к которой побуждала его натура; для республики они полезны, потому что позволяют возвратить ее обычаи к истокам, проникнутым старинной доблестью. Если бы какой-либо республике выпала такая удача, что кто-либо из граждан, как мы говорили выше, своим примером помогал бы обновлению законов и не только предупредил бы ее крушение, но и возвратил ее к началам, – такая республика существовала бы вечно. Таким образом, Манлий был одним из тех людей, кто благодаря твердости своего нрава укреплял воинскую дисциплину римлян, побуждаемый сначала своей натурой, а впоследствии желанием заставить соблюдать порядки, подсказанные ему его природными наклонностями. В то же время Валерий мог проявлять человечность, ибо для него было достаточно обеспечить соблюдение обычных правил, принятых в римском войске. Присущего ему добросердечия было достаточно, чтобы завоевать Валерию почет и уважение; ему было нетрудно сохранить это качество и не проявлять жестокости к нарушителям, как потому, что их не было, так и потому, что если бы таковые отыскались, считалось бы, что их карают государственные установления, как уже было сказано, а не жестокость вождя. Так что Валерий мог упражняться в своем мягкосердечии, обеспечивавшем ему расположение и довольство солдат. Вот почему оба полководца пользовались одинаковым послушанием и, действуя разными способами, пришли к одинаковому результату. Но те, кто пожелает им подражать, могут не уберечь себя от презрения или ненависти, о которых я говорил выше по поводу Ганнибала и Сципиона; избежать этого помогает только исключительная доблесть, если она тебе присуща, и ничто другое.

Теперь остается рассмотреть, какой образ действий заслуживает большей похвалы. Я думаю, что это вопрос спорный, ибо многие писатели хвалят как один способ, так и другой. Впрочем, те, кто наставляет государя в управлении, сочувствуют скорее Валерию, чем Манлию; вышеназванный Ксенофонт, приводя многие примеры человечности Кира, очень близок к тому, что говорит Тит Ливий о Валерии. Когда последнего назначили консулом для войны с самнитами, в день сражения он обратился к своим солдатам с тем же добросердечием, с которым всегда командовал ими, и после его речи Тит Ливий высказывается таким образом: «Non alias militi familiarior dux fuit, inter infimos milites omnia haud gravate munia obeundo. In ludo praeterea militari, cum velocitatis viriumque inter se aequales certamina ineunt, comiter facilis vincere ac vinci vultu eodem; nec quemquam aspernari parem qui se offerret; factis benignus pro re; dictis haud minus libertatis alienae, quam suae dignitatis memor; et (quo nihil popularius est) quibus artibus petierat magistratus, iisdem gerebat» [78] . Равным образом и о Манлии Тит Ливий говорит с уважением, показывая, что суровость, проявленная им по отношению к сыну, привела войско в такое повиновение консулу, что это явилось причиной победы, одержанной римским народом над латинами. И похвалы, расточаемые Титом Ливием Манлию, простираются настолько, что, рассказав о победе и описав весь ход сражения, все опасности, которым подвергался римский народ, и все преодоленные им трудности, историк приходит к следующему выводу: только доблесть Манлия позволила римлянам победить. Сопоставляя силы того и другого лагеря, Ливий утверждает, что победу одержала бы та сторона, чьим консулом был Манлий. Так что, подводя итоги всему тому, что говорят об этом разные писатели, трудно составить определенное суждение. Однако дабы не оставлять этот вопрос нерешенным, я скажу, что для гражданина, подчиняющегося республиканским законам, образ действий Манлия менее опасен и более похвален, ибо он целиком исходит из интересов общественного блага и не принимает во внимание честолюбивых устремлений отдельных лиц. Действуя таким образом, невозможно приобрести приверженцев, ибо всякий видит, насколько ты суров и тверд в преследовании исключительно общего блага. И поступающий так не обзаводится особыми друзьями, которых мы и называем, как можно было заметить выше, приверженцами. Следовательно, этот образ действий самый полезный и желательный для республики, потому что он обеспечивает общественную выгоду и устраняет угрозу возвышения отдельных личностей. Поступки Валерия противоположны, и если общество получает от них такую же точно пользу вследствие особого расположения, приобретаемого полководцем у солдат, то возникают опасения, что со временем отсюда может возникнуть угроза свободе.

И если правление Публиколы не привело к таким печальным последствиям, причина этого в том, что римские нравы не подверглись еще разложению, а кроме того, этот консул не находился постоянно и слишком долго у власти. Если же речь пойдет о государе, что и имеет в виду Ксенофонт, то мы предпочтем Валерия и отвергнем Манлия, ибо государю от солдат и подданных нужны любовь и послушание. Послушание позволяет ему соблюдать установления государства и пользоваться репутацией доблестного правителя. Любовь наделяет его обходительностью, человечностью, милосердием и другими качествами, которыми обладал Валерий и которые Ксенофонт приписывает Киру. Ведь особенная любовь к государю и особая приверженность к нему войска вполне совместима со всеми другими сторонами его положения, но приверженность войска к одному из граждан является такой чертой, которая неуместна в сочетании с другими обязанностями его положения, заставляющими его соблюдать законы и подчиняться должностным лицам.

В старинных хрониках Венецианской республики можно прочитать о том, как однажды, когда венецианские галеры вернулись домой, между народом и матросами вспыхнула ссора, которая переросла в мятеж и вооруженные столкновения, причем их не могли успокоить ни усилия городской стражи, ни уважение к гражданам, ни страх перед должностными лицами. Но как только перед экипажами галер предстал некий дворянин, за год до этого бывший у них капитаном, моряки унялись и сложили оружие. Их покорность внушила Сенату такое подозрение к этому человеку, что вскоре после этого венецианцы обезопасили себя от него, то ли заточив в тюрьму, то ли расправившись с ним. Таким образом, я заключаю, что образ действий Валерия полезен для государя и пагубен для гражданина, принося вред не только его отечеству, но и ему самому: отечеству – поскольку такой путь ведет к тирании; ему самому – потому, что вызываемые этим гражданином опасения заставляют правителей города избавиться от него. Наоборот, образ действий Манлия, по моему мнению, вреден для государя, а гражданину выгоден, и еще более его родине; к тому же он не опасен, если только ненависть, вызванная твоей суровостью, не умножается подозрениями, связанными с другими твоими добродетелями и влиянием, как будет показано ниже на примере с Камиллом.