Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь - Михаил Шкаровский

В приходах не существовало самообложения, и все их доходы состояли из добровольных пожертвований. Необходимо указать также, что, не желая материально обременять доведенное до крайней нужды русское население, экзарх издал 1 мая 1942 г. распоряжение: «Священник, который требует за совершение служебных действий гонорар или установил определенную плату за эту деятельность, подлежит отстранению». В октябре 1942 г. начальник Миссии просил германскую администрацию запретить налогообложение церковных общин и устроенных для пользы Церкви предприятий, но, вероятно, безрезультатно[775].

Главную роль в финансово-хозяйственной деятельности играл К.И. Кравченок, с октября 1941 до весны 1944 г. он был казначеем и заведующим хозяйством Миссии. В этом качестве он управлял свечным заводом и иконописной мастерской. В его обязанности входило и восстановление церквей, ремонт жилых и хозяйственных церковных построек. Кравченок имел незаконченное высшее богословское образование и уехал из Риги в Псков, как и многие светские члены Миссии, стремясь избежать проводившейся в Латвии мобилизации в германскую армию. Согласно свидетельствам знавших его людей, Кравченок всегда «действовал не в интересах немцев»: устраивал на работу в мастерскую и на свечной завод людей, которым грозил вывоз в Германию, отправлял собранные в церквах продукты питания в лазарет для раненых военнопленных, собирал в храмах обувь, одежду и деньги для нуждающихся, давал в Миссии приют бездомным детям и т. д. Вначале он часто выступал с докладами, особенно перед молодежью. Но затем последовал донос в СД об антигерманском выступлении Кравченка на учительской конференции в Пскове, где он, приводя пример св. князя Александра Невского, «говорил о великой моральной силе русских людей, о любви к Родине и служении своему народу». После этого случая нацисты запретили Миссии посылать Кравченка с докладами[776].

Выполняя директивы Берлина, германская военная администрация прямо не содействовала, но и не препятствовала возрождению храмов. В то же время известны неоднократные случаи занятия церковных зданий под казармы и даже — как в селе Выборы в 1943 г. — размещения воинских частей для проживания в действующих храмах. В сентябре 1941 г. вышло распоряжение германского командования, по которому все материальные затраты по содержанию культовых зданий должно нести местное население. Военная и гражданская администрация ограничилась демонстративной передачей верующим некоторых церковных ценностей. Особенное значение имела передача в январе 1942 г. в Троицкий собор Пскова чудотворной Тихвинской иконы Божией Матери, написанной, по преданию, евангелистом Лукой и вывезенной немцами из Тихвина. А в декабре 1942 г. экзарху были вручены 1026 русских Библий, Евангелий и церковных рукописей XVI–XIX веков. Во время торжественного акта передачи представитель ведомства Розенберга заявил: «Я передаю сегодня спасенные Библии и молитвенники Православной Церкви; она — под защитой германских военных сил — снова может совершать богослужения… Мы ведем одинаковую борьбу! Поэтому разрешите… вручить вам еще одно духовное оружие борьбы, являющейся также и нашей борьбой»[777]. Подобные акции были рассчитаны прежде всего на пропагандистский эффект.

С первых дней своего существования Миссия стала вести и большую благотворительную работу. Заметную роль в ней играл Псково-Печерский монастырь. Уже 19 августа 1941 г. его наместнику игумену Павлу (Горшкову) из Пскова поступила записка: «Отец Павел! Умоляю Вас, посетите богадельню, окажите милосердие несчастным, никому не нужным людям. Ведь подумайте, от голода один выбросился из окна, вчера умер, а другие просят отравить их». И вскоре из хранившихся в монастырских кладовых и собранных среди паломников и прихожан продуктов был составлен и отправлен в Псков обоз из 4 подвод. Оказывалась помощь и советским пленным военнослужащим. Так, 24 августа игумен Павел получил еще одну, на этот раз благодарственную записку: «Больные, раненые военнопленные и персонал госпиталя лагерного пункта 134 в городе Пскове выносят глубокую благодарность за присланные продукты — муку, хлеб, яйца и другие пожертвования»[778]. В ноябре 1941 г. Миссия выпустила обращение к населению: «Тронутые любовью к нашим в плену находящимся братьям, мы желаем им помочь и удовлетворить их нужды… Мы знаем, что русский человек не будет стоять в стороне, когда надо помочь своему ближнему… Дайте что можете: одежду, обувь, белье, одеяла и т. д. Все будет принято с благодарностью и будет роздано военнопленным: „Рука дающего да не оскудеет“». Заботой были окружены и дети-сироты. Так, в Пскове при храме Димитрия Солунского был создан приют, в котором содержались 137 детей 6–15 лет. Только в этом городе благотворительные сборы Миссии составляли 10 000–12 000 рублей ежемесячно[779].

Первым начальником Миссии стал протоиерей Сергий Ефимов, в октябре 1941 г. его сменил прот. Николай Коливерский, после смерти которого в ноябре 1941 г. новым начальником был назначен заслуженный протопресвитер Кирилл Зайц с предоставлением ему права совершать литургию по архиерейскому чину. Его помощником стал священник И. Легкий, членами управления Миссии — протоиерей Н. Шенрок, священник Г. Бенигсен, секретарем — священник Н. Жунда. Для связи с местами и наблюдения за духовенством в 1942 г. организовали институт благочинных в округах: Псковском, Новгородском, Порховском, Гдовском, Дновском, Островском, Гатчинском, Славковичском, Солецком, Ушаковском, Карташевском[780]. Миссия стремилась взять управление всей церковной жизнью края в свои руки, она не только наблюдала за храмами, но и назначала вновь рукоположенных священников.

В упоминавшемся обращении в октябре 1942 г. к германской администрации о. К. Зайц просил сообщить всем немецким ведомствам и русским органам самоуправления: «а) что учрежденное экзархом управление Миссии признано в качестве руководящего Миссией и представляющего ее органа, б) что на территории, которая предоставлена Миссии соответствующими германскими органами власти, все приходы и клирики подчиняются управлению Православной Миссии… г) что в качестве благочинных отдельных благочинических округов и настоятелей отдельных приходов признаются только священники, назначенные управлением Миссии… д) что на территории Миссии к совершению богослужений могут быть допущены только личности, которым… управлением Миссии… были выданы необходимые для этого свидетельства»[781].

В приходской жизни соборное начало было почти совершенно отменено. Циркуляром экзарха от 16 марта 1942 г. устанавливалась единоличная форма управления приходом с настоятелем во главе, запрещался созыв общих собраний в приходах. Как совещательный орган мог существовать попечительский совет, но члены его, а также церковные старосты и ревизионные комиссии подбирались всецело по усмотрению настоятеля[782].

За короткий срок число действующих церквей в западных районах Ленинградской области выросло в десятки раз. Согласно сведениям журнала «Православный христианин», к началу 1943 г. на территории бывшей Псковской и части Петроградской губерний имелись: 221 приходской храм и 84 священника, в том числе 14 миссионеров из Прибалтики. Кроме того, в течение 1943 г. количество церквей значительно выросло, например в Псковском районе с 6 до 23 (в том числе в самом Пскове — до 10), а в целом в Псковской епархии примерно до 150. Необходимо учитывать также 52 храма западной части Новгородской епархии, не менее 18 в Великолуцкой и 81 в Калининской епархиях[783]. Таким образом, общее число их в оккупированных районах Северо-Запада России составляло как минимум 409 (из них 108 в Ленинградской епархии), увеличившись по сравнению с довоенным временем примерно в 15 раз. Цифру в 400 приходов называла и издававшаяся в Печорах газета «Новое время». Рост количества храмов сильно затрудняла необходимость восстановления зачастую полуразрушенных церковных зданий. Особенно тяжелая ситуация существовала в Новгороде, который находился на линии фронта. Здесь сильно пострадали почти все храмы, даже знаменитый собор Святой Софии. Новгородцы организовали Церковно-археологический комитет для охраны и реставрации древних церквей, но ему было не под силу все восстановить[784]. Особо следует отметить возникновение в п. Вырица Ленинградской епархии двух монашеских общин — мужской и женской, насчитывавших вместе несколько десятков насельников. Их духовно окормлял о. Серафим Вырицкий — бывший духовник Александро-Невской лавры.

Количество священников к началу 1944 г. достигло 175. Их острейшая нехватка была серьезной проблемой. Местных священнослужителей и миссионеров было относительно немного, поэтому Миссия в ускоренном порядке посвящала мирян в диаконов и иереев. Появлялись и «самосвяты»[785]. На территории собственно Ленинградской епархии миссионеров почти не было, и важными источниками пополнения духовенства служили клирики, освобожденные перед войной из мест заключения или снявшие в 1930-х гг. сан. Например, протоиерей П. Жарков с 1929 до начала 1940-х гг. отбывал заключение на Соловках, затем работал санитаром в Обуховской больнице, жил в Вишере, а с конца 1941 г. стал служить в Любани, Ушаках, Тайцах. В Гдовском районе возглавили приходы протоиерей В. Ирадионов и иеромонах Лин, также отбывшие 10-летнюю ссылку, причем первый снимал сан[786]. Однако священников все равно не хватало, и весь период оккупации существовала практика, «когда один служитель культа обслуживал по 3–4, а иногда и по 5 приходов»[787].