Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

Читатели, вероятно, ждут рассказа о развитии отношений Миклухо-Маклая с дамами из семейства Лаудон. К сожалению, об этом деликатном предмете приходится судить лишь по нескольким коротким фразам и туманным намекам в дневнике, который Николай Николаевич вел во время путешествий по Малаккскому полуострову. В них упоминаются Л. (очевидно, Сюзетта Лаудон) и Л.Л. (Луиза Лаудон).

За время отсутствия исследователя на Яве Сюзетта повзрослела и похорошела. На ее портрете, сделанном Николаем Николаевичем 1 ноября 1874 года, она выглядит старше своих лет, миловидной и несколько надменной барышней. Похоже, ее платоническая влюбленность в Миклухо-Маклая нашла ответный отклик у русского путешественника, так как в дневнике упоминается «обещание, обоюдно данное»[580]. Между тем продолжался его роман с Луизой Лаудон, и эта щекотливая ситуация привела к взрыву накануне отъезда Николая Николаевича из Бейтензорга. На драматические события намекает следующая дневниковая запись: «Воспоминание о Богоре наполняет меня иногда очень горьким чувством. Урок: не привязываться ни к кому и не верить в других»[581]. Эта книга — не роман, а документальное повествование, что заставляет автора ограничивать полет фантазии. И все же возможны два варианта. Либо Луиза, приревновав дочь к Николаю, нашла возможность их поссорить, либо Сюзетта случайно стала свидетельницей интимных отношений матери с путешественником; потрясенная, она круто изменила свое отношение к «белому папуасу».

Несмотря на ссору, в дневнике Миклухо-Маклая несколько раз повторяется запись: «Думал о Л.». Увидев в джунглях красивые горы, он предался романтическим мечтаниям: «Этой ночью мне пришла фантазия купить для медового месяца (??) скалы Двух влюбленных»[582]. А вспоминала ли Сюзетта своего ветреного героя? Не вспыхнуло ли вновь ее чувство к нему, когда прошел шок от ссоры? Следуя викторианской морали, она едва ли делилась сокровенными мыслями на этот счет даже с сестрами. Во всяком случае, ей не довелось больше увидеться с русским ученым. В 1875 году отставной генерал-губернатор с семьей вернулся в Голландию. Лаудон вспоминает в автобиографии, что Сюзетта вышла замуж лишь в 1893 году — «перестарком», на тридцать четвертом году жизни, — за солидного господина аристократических кровей. Брак был недолгим, так как через три года Сюзетта скончалась. Причина ее смерти неизвестна.

Миклухо-Маклай, по-видимому, получил от РГО телеграфный перевод, конвертированный примерно в 200 фунтов, накануне своего отъезда с Явы. Но, не рассчитывая на серьезную финансовую помощь из Петербурга, путешественник еще до этого одолжил у X. Я. Анкерсмита, главы батавской фирмы «Дюммлер и К°», 150 фунтов стерлингов, оставив в залог коллекции, привезенные с Новой Гвинеи. Теперь у него набралось достаточно денег, чтобы отправиться в новую экспедицию. 20 ноября в сопровождении двух слуг — верного Ахмата и сунданца Сайнана, нанятого в Батавии, — Николай Николаевич отплыл из этого города на пароходе «Намоа» в Сингапур, который он решил сделать отправной точкой и базой своих путешествий по Малаккскому полуострову.

Глава одиннадцатая.

В ДЖУНГЛЯХ МАЛАККИ

«В бананово-лимонном Сингапуре»

24 ноября 1874 года пароход «Намоа», на котором плыл Миклухо-Маклай, вошел в гавань Сингапура — порта на небольшом островке того же названия, находящегося у южной оконечности полуострова Малакка. Сингапур был основан в 1819 году одним из выдающихся создателей Британской империи Томасом Стэмфордом Раффлзом на месте деревушки, населенной малайскими рыбаками и пиратами. Через пять лет англичане купили весь остров у его владельца — султана Джохора. В Сингапуре сразу же стали селиться европейцы (главным образом англичане), малайцы, китайцы, индийцы, персы, арабы и люди многих других национальностей. По распоряжению Раффлза они размещались компактными группами, по национальностям, но состоятельные торговцы не были обязаны жить в кварталах своих соотечественников. В результате на центральной городской площади соседствовали дома и лавки богатых европейцев и азиатов: цвет кожи отступал перед властью денег.

Выгодное географическое положение, гибкая торговая и иммиграционная политика английских властей обеспечили быстрое развитие города-порта Сингапура. «Солнце блещет, и все блещет с ним. Какие картины вокруг! Какая жизнь, суматоха, шум! Что за лица! Какие языки! Кругом нас острова, все в зелени, прямо, за лесом мачт, видны городские здания. Джонки, лодки, китайцы и индийцы приезжают с берега на суда и обратно, пересекая друг другу дорогу» — такой увидел в 1853 году И.А. Гончаров гавань Сингапура с возвышающимися в ней островками[583]. По словам писателя, в городе и его окрестностях насчитывалось тогда около шестидесяти тысяч жителей. За два десятилетия, прошедших со времени захода в Сингапур фрегата «Паллада» до прибытия туда Миклухо-Маклая, его население удвоилось, в центре появились массивные здания, возведенные в английском колониальном стиле, открылись филиалы европейских банков, была построена большая верфь с сухими доками, на многие километры протянулись торговые склады.

Высадившись на берег, Николай Николаевич решил прежде всего поближе познакомиться с Сингапуром, который он впервые мельком увидел в 1873 году, следуя на «Изумруде» из Гонконга в Батавию. На холме, откуда открывалась великолепная панорама города и его окрестностей, размещалась резиденция губернатора. Европейский квартал состоял из уютных домов, окруженных тенистыми садами, административных зданий, банкирских контор и лавок наиболее зажиточных торговцев. Вдоль берега была проложена широкая эспланада, по которой утром и после захода солнца, когда спадал тропический зной, катались в ландо дамы из богатых семейств и прогуливались джентльмены в пробковых шлемах; они вели на поводках, словно собачек, потешно кувыркающихся обезьянок.

Но стоило путешественнику перейти по горбатому мосту через речку, впадающую в сингапурскую гавань, как он попадал в иной мир — в китайский квартал, где длинными рядами теснились друг к другу двухэтажные домишки с лавками и мастерскими внизу и жильем наверху, изобиловали харчевни и лавки менял, попадались опиекурильни, были открыты «кумирни» — буддийские и синтоистские храмы. Казалось, вся жизнь обитателей квартала проходила на улице. Здесь они стриглись и брились, обливались холодной водой, стирали белье. В тенистых закутках сидели прорицатели, писцы, которые степенно выводили причудливые иероглифы на рисовой бумаге, повсюду выступали бродячие фокусники и музыканты. Вдоль улочек были прорыты узкие канавы, по которым грязная вода и нечистоты стекались в речку или на берег моря. В устье реки скопились сотни китайских джонок, которые служили жильем и транспортным средством как источником заработка. По другую сторону от европейского квартала располагался малайский квартал с легкими домиками на сваях; стены и пол у них — из расщепленного бамбука и тростника, кровля — из сплетенных пальмовых листьев. В Сингапуре появилась и «маленькая Индия», где вокруг индуистского храма селились, преимущественно в глинобитных хижинах, неимущие единоверцы из Индостана. Сингапур чем-то напомнил Николаю Николаевичу столицу Нидерландской Ост-Индии. Но в отличие от полусонной Батавии жизнь здесь била ключом и откровенно правил бал золотой телец.