Средневековая Европа. 400-1500 годы - Гельмут Кенигсбергер

Но республиканские традиции во Флоренции были столь сильны, что Козимо и Лоренцо приходилось править государством под маской рядовых граждан и сохранять республиканские учреждения почти в прежнем виде, однако обмануть им удалось немногих.

В течение всего XV в. то одно, то другое итальянское государство легкомысленно носилось с идеей изменить сложившийся баланс сил при помощи войск какого-либо из великих европейских государств. Долгое время Италию спасала от подобных интервенций слабость ее соседей, которые были поглощены собственными делами. Но в последнее десятилетие XV в. положение изменилось. Французская монархия одержала победу над Англией и упрочила свои позиции в борьбе с герцогами Бургундии и другими могущественными вассалами. Испанская монархия, возникшая в результате объединения корон Арагона и Кастилии, завоевала Гранаду – последний оплот мавров на полуострове (1492). Швейцарцы на волне военных успехов – серии блестящих побед над герцогом Бургундским (1476–1477) – вынашивали планы относительно Ломбардии. Император Максимилиан I, встретивший ожесточенное сопротивление в Нидерландах и в самой Германии, собрал все свои маломощные силы, чтобы завоевать славу и земли Адриатического побережья.

При всей своей нелюбви к чужеземным «варварам» разобщенные итальянские государства и политически, и психологически не были способны объединиться для отпора. С того времени внутренняя история итальянских государств оказалась неразрывно связанной с захватнической внешней политикой крупных европейских держав; итальянцы все больше и больше теряли контроль над развитием ситуации на своей территории.

Это стало ясно уже в 1494 г., когда флорентийцы обнаружили, что армия Карла VIII Французского вторглась в Италию, чтобы подкрепить старинные претензии Анжуйского дома на Неаполитанское королевство. Медичи совершили первую ошибку, вступив в противоборство с Карлом VIII, а вторую – начав пресмыкаться перед ним; в результате «народная партия» и все сторонники республики, объединившись, свергли и изгнали семейство Медичи. С этого момента республике пришлось полагаться на поддержку Франции, а Медичи – на поддержку ее врагов.

В конце XV в. во Флоренции огромной популярностью пользовались проповеди доминиканского монаха Джироламо Савонаролы. Однако этому «безоружному пророку» (как называл его Макиавелли) не удалось создать ни политической партии, ни армии для институционализации своей власти. Благодаря усилиям папы, нравы которого он обличал, Савонарола был свергнут и сожжен на костре (1498); это событие в цивилизованнейшем городе тогдашней Европы стало предвестником разгула страстей, захлестнувших Европу в следующем столетии.

Полтора десятилетия Флорентийская республика с трудом лавировала между великими державами; в особенно трудное положение поставила ее разорительная и политически не оправданная война против мятежной Пизы. В 1512 г. Медичи вошли во Флоренцию во главе папских и испанских войск. В 1527 г. они вновь были изгнаны после того, как Климент VII, папа из рода Медичи, оказался пленником Карла V.[120] Едва лишь папа и император примирились, последний республиканский режим пал. Папские и испанские войска, и на этот раз окончательно, восстановили власть Медичи в городе, который раздирали внутренние интриги и классовые конфликты (1530). Через несколько лет Медичи почувствовали себя настолько сильными, что порвали со всеми прежними традициями и приняли титулы суверенных правителей – сначала герцогов Флорентийских, а затем великих герцогов Тосканских.

Флоренция, центр культуры Возрождения, была родиной и выдающегося интеллектуального анализа драматических перипетий своей политической истории. В своих письмах, трактатах, политических диалогах и исторических сочинениях лучшие умы Флоренции обсуждали проблемы своего города и причины падения республики. Непревзойденным политическим мыслителем был Никколо Макиавелли (1469–1527), одно время занимавший высокие посты в республиканском правлении и возглавлявший дипломатические миссии Флоренции до первого возвращения Медичи в 1512 г. В своем самом знаменитом трактате «Государь» (1513) Макиавелли разбирает те условия и способы действий, которые позволяют правителю успешно приобретать и удерживать власть в государстве: он должен, по мысли Макиавелли, повиноваться только голосу рассудка, а в случае необходимости – пренебрегать любыми моральными соображениями. Под неизгладимым впечатлением падения Савонаролы он писал:

…Многие люди измышляли такие государства и владения, которых никто никогда не знал в этом мире. Правила, по которым мы живем, и те, по которым нам следовало бы жить, так сильно отличаются друг от друга, что человек, бросающий уже сделанное ради того, что он должен был бы делать, скорее губит себя этим, чем спасает…

Поэтому правителю нужно поступать надлежащим образом, когда это возможно, но он должен знать, как пойти на зло, если это необходимо[121].

Не удивительно, что и современники Макиавелли, и последующие поколения находили его совет шокирующим. Разумеется, вероломство, обман и жестокость в политике были вещами обычными, однако они традиционно считались отступлением от христианских добродетелей, к которым подобало стремиться всем людям, включая королей и принцев. Макиавелли не просто вывел на общее обозрение скрытые принципы повседневной политики, но и поставил их выше христианских заповедей: ведь он писал о том, как следует вести успешную политику. Подобная форма была непростительна, но игнорировать содержание общество не могло. В поздних сочинениях Макиавелли стал высказывать некоторые сомнения в успешности политики настоящего «макиавеллиевского» правителя: ведь, в конце концов, сам он был республиканцем и почитателем Римской республики.

Примерно с середины XVI в. итальянские политические мыслители стали разрабатывать теорию «здравого смысла в государственном управлении», которая несколько ослабила вызывающие предписания Макиавелли и придала им легитимность, связав с идеей государственного блага. Мыслители этого направления подчеркивали рациональные основы государственной власти и проводили различие между моральными нормами, обязательными для отдельного человека, и принципами государственной политики. Тем самым привычное значение таких знакомых всем понятий, как «долг» и «общественное благо», существенно изменилось. В конце XVI в. и в XVII в. теория «здравого смысла» приобрела откровенно религиозное и моралистическое звучание.

«Если оказывается, что люди неразумны, – гласит анонимный английский памфлет того времени, – то правителю нужно на некоторое время примириться с этим, а затем мало-помалу использовать их для своих целей, – либо силой, либо святым обманом»[122].

В течение двух десятилетий после падения последней Флорентийской республики историки и писатели вели страстные дискуссии о причинах этой неудачи. Большинство из них были едины в осуждении безжалостной борьбы партий и группировок. Но поколение авторов, переживших этот кризис, не имело интеллектуальных наследников. Медичи, подобно большинству владетельных особ Италии XVI в., ввели строгий и формализованный придворный ритуал по испанскому образцу. Их политика становилась все более авторитарной: она устранила все стимулы и побуждения, которыми свободное республиканское правление питало активную политическую мысль. Столкновение партий и политических принципов сменилось придворными интригами, а защита свободной республики против иностранного деспотизма – лавированием испанских сателлитов, претендующих на сомнительную независимость. Исторические и политические сочинения Флоренции, в которых были слышны отголоски свободных дружеских диспутов в патрицианских домах и садах, выродились в чопорное академическое доктринерство и тривиальное восхваление христианских добродетелей герцогов Медичи.

Победа немецких князей над императором в XIII в. дала возможность городам Германии сохранить автономию, вместе с тем она же препятствовала расширению ими своих владений, как это делали итальянские города. Правда, Аугсбург, Нюрнберг или Страсбург не имели по соседству мелких городов-государств, которые можно было бы поглотить. Кроме того, в военном отношении немецкие города по большей части занимали оборонительную позицию против своих владетельных соседей. В XIV в. немецкие города стали объединяться в оборонительные союзы, и временами казалось, что Швабский или Рейнский союзы станут серьезными политическими силами в Германии. Действительно, это могло бы случиться, если бы императоры их постоянно поддерживали. Но императоры из династий Люксембургов и Габсбургов в тот период сами были не более чем крупными территориальными князьями. Города рассматривались ими в качестве важных источников финансирования или надежных союзников против того или иного противника. Но планы создания постоянного союза имперской власти и городов, направленного против князей и на восстановление действенной центральной власти в Германии, существование которых предполагали некоторые немецкие историки, оставались вне политического кругозора императоров. Итальянский опыт давал им основания считать, что такой союз не будет очень эффективным. В результате Швабский и Рейнский союзы потерпели поражение и распались, хотя многим немецким городам удалось сохранить фактическую независимость.