Реликт - Василий Головачёв

– Успеем, отсюда к лагерю всего пять минут хода.

– Рисковые молодцы в полигонной команде, – сказал Диего с восхищением. – Любят играть с огнем.

– При чем тут игра с огнем, – обиделся Мансуров. – Работы всего на четверть часа. Или перестраховка – основной принцип работы пограничников? – с сарказмом спросил он.

Диего засмеялся, включил антиграв и умчался к соседней ажурной башне. Мансуров, подождав, тоже прыгнул в небо.

«Игра с огнем, – повторил про себя Диего, шагая от башни к башне и вслушиваясь в зуммер искателя – ему досталась обязанность проверять волновод, соединяющий этажерки антенн на глубине в пять метров. – Именно так: дальнейшее копание в оборотне – игра с огнем. Доводы ученых на совете понятны: такого шанса исследовать спрессованную в одном кубическом километре Вселенную больше не будет! Но и риск велик. Говорили же об этом Пинегин и Торанц. Пожелание серого призрака – не шутка, это очень серьезно. Или ученые мужи почувствовали себя уязвленными? Как же, наука Земли, раскрывшая не одну тайну природы, – и спасует перед каким-то «черным ящиком»? С одной стороны, правильно, если бы людей не влекло неизведанное, человеческой цивилизации просто не существовало бы. С другой стороны, надо же знать, какие задачи в какое время нам по плечу. Неужели год исследований сверхоборотня, год поисков наугад, вслепую, не давший почти ничего, кроме новых вопросов, неужели этот год ничему нас не научил? Что мы можем противопоставить сверхоборотню, не зная, на что он способен еще? Взрыв, стоивший жизни семи изыскателям… кто-нибудь смог его предугадать? Никто! Поведение оборотня не поддается никакому прогнозу, потому что еще не создана теория поведения зародышей сверхразума. А что может предугадать, какие формы примет рождение Конструктора? Если даже серый призрак не знает, что произойдет?»

– Готово, – крикнул Мансуров, кончив возиться на вершине многолопастной решетчатой конструкции. – Подключаем и удираем. А то с высоты вид не очень уютный…

Диего повернул плоский ключ в соединительной коробке на одной из опор антенны, нажал кнопку пуска защиты и закрыл дверцу. Работа была закончена.

– Пошли, – сказал он и первым взлетел в помутневшее зеленое небо.

Ураган над пустыней Эллады бушевал вторую неделю. Но невидимые силовые стены, оградившие полигон от возможных катастрофических действий сверхоборотня изнутри, так же надежно защищали полигон и снаружи. Беснующиеся ветры, поднявшие в воздух миллионы тонн песка и пыли, проносились над силовым колпаком не причиняя вреда. Над территорией полигона, занимавшей восемьдесят квадратных километров, ограниченной тремя слоями защитных сооружений, воздух был тих и неподвижен. Лишь желто-оранжевая, стремительно несущаяся над ним пелена, рассеивающая ровный сумеречный свет, напоминала людям об урагане.

Диего стоял у прозрачной стены наблюдательного пункта и, сцепив руки на груди, рассматривал черную гору сверхоборотня в центре ровного лазурного пустыря. До него было около двух километров, тем не менее выглядел он внушительно и несколько необычно: так и казалось, что сверхоборотень сейчас под собственной тяжестью уйдет в песок, уж очень массивным и тяжелым он казался, не соответствующим своему строго геометрическому телу.

«Сколько же он весит?» – подумал Диего, мельком оглянувшись на чей-то возглас. Кроме него, под куполом наблюдательного пункта находились еще несколько человек: инженеры полигона, устанавливающие пульты дистанционного управления исследовательской техникой, и работники технической бригады отдела безопасности, занятые монтажом спец-оборудования, разработанного в лабораториях УАСС.

Решение научного совета о продолжении исследований сверхоборотня легло на плечи пограничной и аварийно-спасательных служб тяжким грузом ответственности за безопасность ученых. И все действия спасателей сводились к тому, чтобы всем научным работникам были обеспечены все условия безопасности работы. «Вплоть до индекса Ад-ноль, – повторил про себя Диего, – что соответствует ловле бабочек на земном лугу. – Он усмехнулся. – Все, что можно предусмотреть, мы предусмотрим, но можем ли мы в принципе учесть все, вот вопрос?» У купола опустился ярко-голубой флейт, и через минуту в помещение вошли Пинегин и Нагорин. Один контролировал работу безопасников, другой – своих специалистов.

– Тебе привет от Габриэля, – сказал Пинегин, здороваясь со всеми. – Как вы тут?

– Кончаем, – сказал Диего, пожимая руку универсалисту. – Интересно, сколько весит оборотень?

– Пятьсот миллионов тонн, – ответил Нагорин. – Но это здесь, на Марсе. Масса же его – семьсот миллионов тонн. Что это вдруг пограничников заинтересовал его вес?

– Вроде бы он погружен в песок непропорционально весу.

– Вероятно, уперся в скальное основание. Мы проверим. – Нагорин извинился и отошел к группе инженеров.

– Что-нибудь заметил? – спросил Пинегин, понижая голос.

– Просто неспокойно на душе. Интуитивно чувствую, что сверхоборотень приготовил нам еще немало сюрпризов. И если из него начнет вылупляться… как его назвал серый призрак?

– Звездный Конструктор… Да-а, не дай бог, как говаривали в старину. Сверхразум, сверхинтеллект, сверхсозидатель…

– Что-то раньше ты стоял на другой позиции: мол, сверхоборотень – сверхподарок для науки. Надо-де его исследовать, изучать. Говорил?

– Ну, говорил. Это когда было… Язва ты, Диего. Тебе не в погранслужбе работать, а в СЭКОНе [12]. Нет чтобы успокоить…

– Да уж какое там спокойствие. А если наоборот – из оборотня получится сверхразрушитель? Правда, если верить прогнозам серого призрака, спора не прорастет.

– Ученые тоже сделали вывод, что спора мертва. В том плане, что уже не способна прорасти. За миллиарды лет скитаний в космосе механизм воспроизведения наверняка стал нежизнеспособным. Да и для рождения Конструктора нужны специфические условия – это уже не гипотезы, а научно обоснованные выводы.

– Ничего не имею против, – усмехнулся Диего. – Один из ученых деятелей, молодой парень, с которым я недавно имел честь вести спор, ответил мне английской пословицей, когда я сослался на серого призрака: «Черт знакомый лучше черта незнакомого». В том смысле, что оборотень уже знаком, а серого призрака знают единицы, а как к нему относиться – не знает никто. Значит, относиться следует критически.

– Максимализм и