Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы - Герберт Фейс

Ответ турецкого правительства (22 июня) был категоричен. Оно заявило, что не намерено ни в малейшей степени рассматривать вопрос об уступке территорий и учреждении русских военных баз в проливах и что в принятии решения о пересмотре Конвенции Монтрё должны принимать участие и многие другие страны.

Посольство Великобритании в Вашингтоне проинформировало Государственный департамент, что, в соответствии с англо-турецким договором о взаимопомощи 1939 г., британское правительство намерено поддержать Турцию, тем более что советские условия выходят за рамки тех договоренностей, какие Сталин предлагал в Ялте. Политики задавали вопрос, уведомит ли Москву американское правительство совместно с британским, что и другие страны, не только Россия и Турция, имеют свои интересы по всем трем пунктам советского плана? Необходимо было напомнить, по мысли британского правительства, что все территориальные споры должны решаться только законным путем, а не с помощью силы, запугивания и шантажа. Грю попросил предоставить ему время на размышление. В любом случае, сказал он британскому послу, желательно отложить решение до окончания конференции в Сан-Франциско (23 июня, как ожидалось). Еще останется достаточно времени до начала Потсдамской конференции.

В то время как американское правительство заняло выжидательную позицию, Молотов вновь поговорил с послом Турции в Москве, не пытаясь «надавить». Не думает ли турецкое правительство, что ситуация далека от разрешения, и «не могли бы мы попытаться добиться полезного результата при обсуждении упомянутых пунктов»? Но, к сожалению, он привел пример с Польшей. После Первой мировой войны эта страна также, заметил он откровенно, добилась «несправедливого» договора с Советским Союзом, однако недавно загладила эту несправедливость и заложила основы долговременной дружбы между двумя странами.

Опасения турецкого правительства не смогла развеять поступившая от посла информация о его второй беседе. Он сообщал о заявлении Молотова, что советское правительство собиралось также задать некоторые вопросы о взаимоотношениях Турции с Балканскими странами. Однако две недели спустя турецкое Министерство иностранных дел представило новую версию советских планов. Американскому послу было сообщено, что Молотов не делал подобного заявления, произошедшая ошибка была следствием неисправного кабеля, по которому передавалась информация.

Тем временем турецкое правительство сделало запрос американскому правительству, каково его отношение к советским намерениям. Государственный департамент заявил, что ситуация не требует прямого вмешательства. Советское правительство, по его мнению, еще не угрожало Турции и не заставляло ее пойти навстречу его пожеланиям. Поэтому ответ Вашингтона Анкаре рассматривался как жест примирения. Было сказано, что предварительные турецко-советские переговоры проходили, как всем казалось, в дружественной атмосфере и на горизонте не наблюдалось никаких грозовых туч. Почему бы в таком случае не продолжить переговоры, уважая мнение оппонента?

Турецкое правительство не знало, как реагировать на этот совет. Как следовало понимать утверждение, что оно должно уважать мнение советской стороны? Оно рассматривало предложения советского правительства как реализацию части его общего плана. А именно: распространить свое влияние и контроль на всем пространстве от Кавказа и далее через Турцию до Искендеруна и Средиземного моря и через Иран и Ирак — до Персидского залива. И в дальнейшем закрыть проливы, ведущие в Черное море, для всех стран, которые не находятся в орбите его влияния. Министр иностранных дел Сумер высказал надежду, что после обсуждения вопроса на предстоящей конференции американское правительство «займет твердую позицию поддержки равного суверенитета и независимости для всех стран».

Подобный ответ Грю дал на британское предложение. Но английское министерство иностранных дел сочло политику выжидания опасной. Бездействие будет понято как безразличие. Американское правительство сохраняло сдержанность перед лицом турецких предупреждений о зловещих советских намерениях. Оно внимательно следило за идеологизированными статьями в советской прессе, такими как статья о годовщине «славной победы» русских над турецким флотом в 1770 г., и за сообщениями в турецкой прессе, например, о поездке президента Инону и турецкого начальника штаба с целью инспекции турецкой обороны во Фракии.

Политика США в Потсдаме, как считали официальные лица, писавшие указания для американской делегации, должна была быть позитивной, но осмотрительной. Необходимо было дать понять, что американское правительство будет против любых угроз независимости и целостности Турции. Однако было бы желательным воздерживаться от прямого заявления о своей поддержке, в отличие от британских официальных лиц, турецкого правительства; подобные действия Москва сочла бы провокационными. Американские дипломаты должны были держаться отстраненно, не поддерживая открыто советскую и британскую политику, пока она проводилась в соответствии с принципами ООН. Таким образом, продолжая сотрудничество со всеми, США могли бы стать лидером, если бы в мире разразился очередной кризис.

В Потсдаме Черчилль не стал ждать, пока актуальный вопрос окажется на повестке дня. Он высказал свое мнение Сталину о советских требованиях к Турции во время официального обеда, состоявшегося 18 июля. Он повторил то, что уже говорил Сталину во время переговоров в Москве. Что он будет приветствовать Россию как великую морскую державу и что он желал бы видеть, как советские корабли бороздят воды мировых океанов. Россия, сорвалось у него с языка, подобна гиганту, который не мог вздохнуть полной грудью через свои узкие ноздри — проливы на Балтике и в Черном море. Но на Черном море были и турки! У них вызывали беспокойство как те условия, которые выдвинуло русское правительство при заключении нового договора, так и сообщения о концентрации советских войск в Болгарии, вблизи турецкой границы. Сталин отрицал, что Турции предъявлялись угрожающие требования. Он заявил, что, если Турция не собирается заключать договор о союзе, при котором советское правительство становится гарантом ее безопасности и нерушимости ее границ, русские не будут требовать возвращения Карса и Ардагана. И если турки заявили, что они не будут рассматривать ни территориальные вопросы, ни возможности пересмотра Конвенции Монтрё, советское правительство не будет поднимать вопрос о союзном договоре.

Советское правительство, несмотря на свое намерение вести переговоры только и непосредственно с турецким правительством, все же решило открыто заявить о тех изменениях в контроле над черноморскими проливами, которые оно желало осуществить. На заседании 22 июля Сталин попросил одобрить три предложения. Во-первых, действие Конвенции Монтрё, как не отвечающей современным условиям, должно быть прекращено. Во-вторых, управление проливами — единственным морским выходом из Черного моря — должно находиться в ведении Турции и Советского Союза, как наиболее заинтересованных в этом государств. И в-третьих, новые договоренности должны предусматривать необходимость размещения военных баз в проливах для защиты от любого врага держав Черного моря.

Это привело к короткой, но ожесточенной стычке между Черчиллем и русскими, за которой молчаливо наблюдал Трумэн. Черчилль заявил, что он твердо убежден в том, что Конвенция Монтрё может