Правофланговые Комсомола - Сборник

— Лиза, живая! Вот радость-то… Дождались… Пойдем в хату. Я сейчас за мамкой твоей сбегаю, Маню позову, вот обрадуются.

Лиза даже глаза закрыла — мамку увидит и сестру. Тогда их, в последний раз, толком и не повидала. Прощались наспех. Мать посмотрела беспокойно в глаза, спросила: «В партизаны?» Лиза молча кивнула. А потом уже, обнимая мать, шепнула: «Не отдамся я им так, мамка. Сперва в них патроны выпущу, а последний в себя. Только вы не плачьте, не признавайтесь в случае чего». И мать ахнула: «Как же так, доченька, о чем ты думаешь. Не жила ведь еще!» И Лиза спокойно посмотрела ей в глаза: «Жила, мамка, хорошо жила. И радость узнала, и любовь».

Лизе так хотелось в тепло. Но она, борясь с этим желанием, упрямо прошептала:

— Не могу. Нельзя, Маня. Спешить надо.

— Да что ты, — потянула ее Мария. — Обмерзла ведь вся. Даже брови обледенели.

— Меня ждут, — сказала Лиза. — Рассказывай, что тут у вас?

— Страшно, Лиза. Будто сон какой. В Крутом Тоню Михайлову замучили.

— Знаю, — перебила Лиза, — была там.

— В Демьяновке полдеревни сожгли. Дети там со стариками были.

— Видала, — оборвала Лиза. 1

— Неужели это правда про Москву, Лизушка? — придвинулась к ней Маня.

Лиза строго посмотрела ей в глаза.

— Поверила фашистской брехне? — Расстегнула стеганку, достала газету. — На вот. Из Москвы. О параде на Красной площади. Седьмого ноября. Сражается земля наша, Маня. И Москва жива. И Ленинград борется. Листовку возьми, перепиши, чтобы не сомневался никто. Вот слушай: «Фашист ходит по земле твоей, жрет твой хлеб, спит в твоей постели — убивай его!»

Где-то вдалеке залаяли собаки. Маня рванулась, прижала Лизу к себе.

— Пойдем, Лизушка, спрячу, — Лиза почувствовала, как дрожит она. — Облава опять. Третьи сутки из села никого не выпускают. Я тебя в подпол спрячу. Он у меня сундуком прикрыт.

— Нельзя мне оставаться у тебя, Маня, — снова повторила Лиза. — Ждут меня. Идти надо.

— Нельзя тебе идти, Лиза, — шептала Маня и тянула ее, тянула в горницу. — Убьют!

— Пора. Прощай, Маня. — И шагнула в снежную пелену.

— Прощай, Чайка…

Было очень много снега. Лиза пошла, проваливаясь в сугробы, напрягаясь из последних сил, чтобы уйти как можно дальше от деревни, от лая немецких овчарок. Она знала: за околицей начинается овраг — по нему можно добраться до леса.

— Стой! — услышала Лиза короткий окрик. И в тот же миг горячая боль обожгла сзади голову.

Собачий лай послышался совсем близко…

В комендатуре было тепло и тихо. Лиза узнала кабинет первого секретаря райкома партии.

Ее привели сюда ночью. Комендант спал. И пока его ждали, она могла немного отдохнуть и прийти в себя.

Ныли обмороженные ноги, воспалившиеся от выкручивания суставы рук, болела от ударов прикладами спина. Она начала терять сознание в тепле.

Очнулась от телефонного звонка. Дежурный что-то кричал в трубку. Лиза попросила пить. Ей не дали. Она почувствовала, как опять слабеет и теряет четкость ощущений. «Надо заснуть, — подумала она, — чтобы набраться сил, чтобы выдержать, выстоять до конца».

— Кто ты есть? — начал допрос комендант.

— Иванова… Из Ленинграда… — Лиза едва шевелила губами.

Комендант обернулся к кому-то, кто стоял с ней рядом.

— Кто есть она?

— Чайкина она. Чайкина. Комсорг называется. Да вы не сомневайтесь — ее здесь каждый знает. — И встал, злобно глядя на нее: Колосов, узнала Лиза. Тимофей Колосов, местный староста.

— Иванова. Из Ленинграда, — упрямо повторила Лиза.

— Чайкина она, Чайка! — подскочил к ней Колосов, ухватил за куртку, тряхнул. — Лизка… Ты что, издеваешься? Жизни моей не жалеешь? Признавайся, что секретарь райкома.

— Вывести! — приказал комендант. — Не опознают — вместе повешу.

Стук, стук, стук… Плывет толпа людей. Серые лица. Серый землистый лед. Мороз сорок градусов. Все обледенело кругом. Стук, стук, стук… Колонна останавливается. Тишина. Долгая, шаткая. Это она пошатывается: ноги болят, холодно очень.

— Смотреть всем, кто она есть! — командует комендант. — Чайкина? Партизан? Ты! — ткнул он в толпу.

— Не знаю, не здешняя она.

— А ты?

Лиза смотрела на толпу. Она всех узнавала. Всех. Глаза голодных людей. Но смотрели они на нее прямо и спокойно.

— Чужая она. Не знаю.

— Вон! — крикнул на толпу комендант. Стук, стук, стук… Удаляются по льду шаги.

А навстречу из снежной пороши лихая разгульная песня. Лиза думает, что ей это чудится. Нет. На крыльцо, пошатываясь, поднимается пьяная разнаряженная Арина Круглова. Кланяясь офицеру, она обошла вокруг Лизы. Сперва отшатнулась, увидев ее лицо, потом всмотрелась. И вдруг присела:

— Неужели? Вот это птичка попалась. Чайкина. Секретарь комсомольского райкома.

Изменница Круглова — единственная из всех опознала Лизу Чайкину.

Партизанский суд приговорил предательницу к расстрелу. 25 ноября группа партизан во главе с Семеном Ларионовым пробралась в Пено. Они выкрали из рук немцев Круглову и привели приговор в исполнение.

Та же участь постигла и двух других предателей — отца и сына Колосовых. Они были казнены в ту же ночь на основании того же партизанского приговора.

…Она понимала, что идет по улицам родного поселка в последний раз. Ее привели к реке. Волга лежала перед ней, как уходящая в бесконечность белая ширь. Едва приметным откосом спускался к реке берег — снег сровнял землю и воду. Посреди молчаливого белого пространства темнела неподвижная толпа. Люди! Она могла с ними говорить.

Лиза посмотрела на раскинувшийся перед ее взором бескрайний мир, который, знала, через несколько минут покинет навсегда. Было тихо. Ей показалось, что где-то далеко-далеко ударили в колокола, и медный звон их поплыл, касаясь земли и неба, из далекого детства к ней, сюда…

Потом будет тот, последний выстрел, который она еще услышит…

Потом будет Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении секретарю Пеновского райкома комсомола Елизавете Ивановне Чайкиной звания Героя Советского Союза.

Авиационная эскадрилья имени Лизы Чайкиной.

Летящие во врага снаряды с надписью «За Лизу!».

700 пионерских дружин, борющихся за честь носить ее имя.

Улицы Лизы Чайкиной в Москве, Ленинграде, Калинине, Кемерове и других городах страны.

Совхозы и колхозы, бригады имени Лизы Чайкиной.

Будет бронзовый бюст в Пено.

Мемориальная доска в деревне Руно.

А в тот последний миг была только главная мысль — Успеть сказать людям правду, передать им свою уверенность и веру в победу. Показать им, что она — одна из них — не боится фашистских палачей, что и они не должны их бояться, а бороться и уничтожать, чтобы приблизить час свободы.