«Если», 2000 № 11 - Аллен Стил

И еще одну свою ошибку я готов признать с горечью. Ошибка заключается в моем наивном предположении о том, что именно литературные премии определяют процесс развития жанра, и потому, исследуя динамику присуждения «Интерпресскона» и «Бронзовой улитки», можно сделать вывод о том, куда движется русская фантастика.

От обеих иллюзий меня избавили многочисленные критики моих предыдущих статей, а также авторы немногочисленных, к сожалению, аналитических обзоров современной русской фантастики. Один из авторов написал в своей заметке: «За десять лет мы потеряли читателя», и у меня нет оснований это мнение оспаривать — не только потому, что я уже больше десяти лет не живу в России (если быть точным, то я никогда в России и не жил, поскольку Азербайджан, как говорится, «хоть похоже на Россию, только все же не Россия»), но и потому, что мнение этого человека всегда было компетентным и обоснованным.

Проблема, однако, в том, что потеря читателей неминуемо влечет за собой потерю авторов, поскольку между этими процессами существует положительная обратная связь. В начале девяностых на русский книжный рынок вывалилось и продолжает вываливаться огромное количество низкопробной западной фантастики, в подавляющем преимуществе — фэнтези. Вкус у читателя был испорчен, читатель пожелал иметь что-нибудь подобное и от русских авторов. «Рынок требует!», «Клиент всегда прав!» и так далее. Русской фэнтези сейчас на рынке не меньше, чем западной, а уровень (в среднем, естественно, ибо у всякого правила есть счастливые исключения) ниже — повторение всегда хуже оригинала. Читатели впитали и эту продукцию, еще больше испортив себе вкус, после чего… Впрочем, достаточно — тенденция, полагаю, понятна.

Как же судить о литературном процессе и о реальном состоянии русской фантастической прозы?

Одна возможность — выявить консенсус. Если и читатели, и писатели, и компетентное жюри критиков, и сам Б. Н. Стругацкий единодушно называют лучшим некое произведение, может ли человек, желающий понять направление литературного процесса, пройти мимо этого факта? Признание столь разнородных жюри вряд ли может быть случайным совпадением и следствием пресловутой тусовочности.

Итак, факт: «Интерпресскон-2000» (вроде бы присуждаемый фэнами), «Бронзовая улитка» (присуждаемая лично Б. Н. Стругацким) и премия имени Аркадия и Бориса Стругацких (присуждаемая жюри писателей и критиков) достались в нынешнем году повести волгоградского литератора Сергея Синякина «Монах на краю Земли». Троекратное «Ура!», провозглашенное в адрес этого произведения, видимо, предполагает, что независимые жюри и лично Б. Н. Стругацкий нашли в «Монахе…» нечто принципиально важное для современной русской фантастики.[17]

Я с интересом прочитал эту удивительную повесть и полностью согласен — «Монах на краю Земли» действительно стал вехой в развитии фантастики в России за последние десять лет. К чему все шло, к тому и пришло.

В моих словах нет ни тени иронии. Будь я на месте членов жюри и рассуждай я о целях и методах фантастики в том духе, в каком это принято в последнее время, то наверняка тоже отдал бы наиболее престижную премию повести С. Синякина.

Сюжет знаком[18] — и это единственный его недостаток. Нет, господа, сюжет, фабула, композиция — это последнее, по поводу чего я бы бросил в автора камень. Единственная, повторяю, претензия: отсутствие новизны, но разве в фантастических сюжетах непременно нужна новизна?

Так же не нов и часто встречался в литературе герой: романтик, в одиночку борющийся с косной системой. Это тоже не недостаток, ибо такая борьба рождает именно таких героев, и характеру Штерна нельзя отказать в формальном правдоподобии.

Открытие, ради которого герой, по сути, отдал жизнь, тоже не ново, но ведь считается (впрочем, лично мне такое отношение к фантастике всегда казалось нелепым), что в фантастической литературе новые фантастические идеи не обязательны.

При таком подходе к фантастическим идеям неизбежно должно было появиться произведение в своем роде эпохальное, доказывающее самим своим существованием, что жанр научной фантастики в ее русском варианте умер и похоронен.

Вот в чем заключается выдающееся открытие, сделанное героем повести Синякина аэронавтом Штерном: Земля, оказывается, плоская и покоится на трех китах, а небо есть твердь, расположенная на высоте нескольких десятков километров.

Хочется спросить автора: вы это серьезно? Нет, я понимаю, конечно, что на самом деле Синякин не предполагает, что Земля — плоский круг. Это — удачная, на его взгляд и взгляд уважаемых жюри и Б. Н. Стругацкого, метафора. Нужно было взять какую-то идею, способную быть изображенной в качестве открытия мирового значения. Можно было взять другую идею — мировой лед, например. Или теорию флогистона. Или еще что-нибудь столь же выдающееся.

Я так и слышу хор моих оппонентов: ведь повесть-то совсем не о том! Повесть-то о герое-мученике, о его мужественном сопротивлении бездушной машине подавления…

Да-да, конечно. Но я, извините, не верю этому герою, и этому автору, и этому сюжету — по той простой причине, что не могу поверить в то, что это серьезно. А для фарса то, что написано, серьезно вдвойне и потому попросту глупо.

Какие замечательные примеры можно найти в фантастике, где герои-одиночки восстают против косности, идут вперед и побеждают (или погибают, но все равно побеждают, ибо в любом случае новое, неизведанное одерживает победу над косным, отживающим): «Мастера» Ле Гуин, например, или «Стена мрака» Кларка, или «Стена вокруг мира» Когсуэлла! Уж насколько абстрактнее, казалось бы, юноша Шерван из «Стены мрака», насколько он дальше от реальности, чем жизненно выписанный Штерн! Но Шерван запомнился мне на всю жизнь, и подвиг его запомнился, и идея, ради которой он пошел против своих соплеменников, запомнилась своей красотой и необычностью.

Неужели никто не заметил, что повесть Синякина окончательно доказала: в современной русской фантастике новые идеи не нужны никому — ни читателям, голосующим рублем, ни писателям-фантастам? Более того: новые идеи не просто не нужны, они вредны!

А действительно, зачем фантастике новые научно-фантастические идеи, если:

а) фантастика, как и литература «большого потока», пишет о людях, а всякие там звездолеты и планеты суть лишь фон, антураж, сцена, на которой разыгрывается драма жизни;

б) фантастика, в принципе, не может предсказывать или прогнозировать будущее, она лишь конструирует миры — близкие к современности или не очень — с единственной целью: рассказать о неизменных с далекого прошлого человеческих характерах и отношениях;