Черноморские казаки (сборник) - Прокопий Короленко

По представлению графа Ланжерона, на место генерал-майора Бурсака, по Высочайшему указу, 23 марта 1816 года назначен войсковым атаманом непременный член войсковой канцелярии подполковник Матвеев.

Мирное время на границе начало сближать горцев с черноморцами. Для большого распространения сношений русских с азиятцами по Высочайшему повелению прислан был в Черноморию ведомства государственной коллегии иностранных дел надворный советник де Скасси, в качестве посредника между горцами и казаками. Чиновник этот, прибывши в войско 5 декабря, заявил войсковому атаману следующие свои соображения: зная характер, нравы, обычаи и дух черкесского народа, оп предложил правительству восстановить с горцами приязненные сношения посредством торговли, и преимущественно солью, а в замен ея получать от них лес. Для этого надлежало открыть по Кубани меновые дворы. Скасси советовал также допустить черкесов жить на нашей стороне хуторами и селиться аулами при самой Кубани, с левой стороны, для лучшего сближения с русскими. Войсковое начальство открыло с горцами свободную торговлю на меновых дворах, устроенных по пристаням на Кубани. Мера эта оказалась полезною и для края: черкесы, получая запрос на свои товары, охотно пускались в меновую торговлю. Из-за Кубани шел преимущественно лес и сырые продукты и материалы, а из Черномории — соль и мануфактурные товары. Предложение же Скасси селить горцев по обе стороны Кубани войсковое начальство не приняло из опасения грабежей и разбоев азиятцев; но некоторые владельцы сами начали просить о водворении по границе, обещая не допускать вторжений горских разбойников. Просьба их была представлена войсковым атаманом, чрез графа Ланжерона, на Высочайшее усмотрение. По записке управляющего министерством иностранных дел, комитет министров, журналом 10 апреля 1817 года постановил: дозволить закубанским владельцам селиться на их стороне при Кубани, со строгим наблюдением предосторожностей. Император Александр, утверждая это положение, добавил: «Особенно наблюдать, чтобы те владельцы не имели от местного начальства никаких притеснений, и чтобы не было с них сбора денег ни на какие земские повинности или расходы».

Близкие к Кубани поселения не принесли, однако, особенных выгод. Селившиеся горцы, считаясь мирными, имели свободный доступ на нашу сторону и, высмотрев положение кордонной стражи, скорее могли пробираться к ним или указывать путь своим родичам. Воровства и разбои, как и прежде, не прекращались.

Старания де Скасси сблизить горцев с русскими не достигали желанных результатов. Имея в своем распоряжении большие суммы, он угощал горцев, дарил их, ласкал и уговаривал быть мирными. Черкесы по нескольку дней жили у нас целыми десятками, пили и ели вдоволь, брали подарки, внимательно выслушивали советы попечителя и изъявляли мирные расположения свои и за других. Все это происходило на правой стороне Кубани, а на левой горцы думали иначе: видя доверчивость дипломата Скасси, хитрые азиятцы обманывали его, обирали нашу казну и по-прежнему оставались врагами русских. Бывали нередко случаи, что того самого горца, которого сегодня дарили и угощали, как лучшего из наших приятелей, завтра находили убитым или захватывали на хищничестве и разбоях в наших пределах. По поводу таких двуличностей «мирных» между казаками сложилась поговорка: «В день мирний, а в ночи дурний».

Спокойный для Черномории 1817 год был ознаменован проездом в Крым Великого Князя Михаила Павловича. Его Высочество, 14 сентября прибыв в Екатеринодар, посетил войсковой собор и местные войсковые учреждения. Найдя как по военной, так и по гражданской частям отличный порядок, Великий Князь отдал благодарность войску.

Но долгое спокойствие на Кубанской границе наскучило горцам. Подготовленные тайными врагами России, они неожиданно, в 1818 году, открыли враждебные действия. На первый раз удалось им 4 января разграбить Капанскую постовую станцию, но после подкрепления кордонной линии, по 50 человек на каждый пост, дальнейшие нападения горцев не имели успеха.

На письмо войскового атамана к анапскому паше об усмирении хищников Сеид-Ахмет-паша отвечал, что закубанцы без ведома его тревожат Черноморию, и что таких разбойников следует ловить, привязывать им кошель на шею и бросать в воду. В последующей переписке он высказался Матвееву, что черкесы его не слушают, что он не в силах удерживать их от нападений на Черноморию, что атаман сам должен принимать меры предосторожности на границе, но обещал извещать о замыслах горцев.

В конце 1819 года войсковому атаману Матвееву лазутчики передали из-за Кубани сведение, что черкесы условились между собою вторгнуться в Черноморию, как только Кубань покроется льдом.

По уверению лазутчиков, к этому набегу побуждал горцев, угрозами, подарками, ласками и другими мерами, сам анапский паша.

Матвеев выдвинул на границу все льготные строевые части войска. 30 января 1820 года он донес об этом графу Ланжерону, который, зная малочисленность Черноморского войска, потребовал с Дону два конных полка. Подкрепление это подоспело тогда, когда в нем не было уже надобности.

В январе горцы открыли военные действия. Первое покушение их разграбить Васюринское селение не удалось. Встретив сильные пограничные команды есаулов Косовича, Заборы и войскового старшины Гавриша, горцы убрались за Кубань, но не разошлись, а, напротив, усилившись до 7000, 24-го числа двинулись всей массой на нашу сторону, в дистанции Елисаветинского поста, грабить хутора, расселенные верстах в пятнадцати от Кубани. Подполковник Ляшенко, войсковой старшина Порохня, с 800 казаков, стали на перерез скопищу неприятелей. В то время как казаки смело стали на отбой, черкесы одним натиском семитысячной массы прорвали ряды казаков, двинулись далее, разграбили и разорили жилища хуторян, несколько человек убили и до тридцати душ взяли в плен, захватили 700 голов рогатого скота и до сотни лошадей. 1 февраля вторжение повторилось: восьмитысячное скопище двинулось к Полтавской станице. Сиромаха и хорунжий Синьговский, поспешившие с кордонных постов, имели не более двух сот казаков, и потому не в силах были удержать многочисленного неприятеля. Уже горцы вторгнулись в станицу; запылали жилища казаков на окраине селения; упорный бой кипел в улицах станицы; Сиромаха и Синьговский, соединившись с жителями, отстаивали Полтавскую; священник с крестом в руках явился среди защитников… К счастью полтавцев, прибывшие с командами войсковой полковник Стороженко и есаул Животовский смелым и дружным ударом свежих сил принудили грабителей отступить. Тогда Стороженко, пользуясь замешательством черкесов, соединив под свою команду все оборонительные силы, погнал горцев к Кубани, отбил у них часть захваченного у нас скота и два неприятельских значка. При преследовании этом много черкесов было убито и ранено; но и казаки, кроме разграбленных домов, потеряли уведенными в плен пятнадцать душ полтавских жителей, убитыми: хорунжего Синьговского, пять нижних чинов и шесть ранеными.

Чрез несколько дней, собравшись вновь до 2000 человек, черкесы переправились на правую сторону Кубани, в дистанции Петровского поста. Напрасно есаул Кумпан с отрядом своим старался заградить дорогу горцам; отбросив горсть казаков, они направились к казачьим хуторам. Прискакавший с Копыльского поста, с полуторасотенною командою, войсковой старшина Головинский также не мог остановить неприятеля. Горцы разграбили казачьи поселения, сожгли дома, забрали скот, имущество и людей и ушли за Кубань. Головинский и Кумпан, хотя и нападали на неприятеля, но с малым числом казаков, конечно, не спасли хуторян.

Наступившая оттепель разбила на Кубани лед; переправа чрез реку стала затруднительна, и вторжения хищников прекратились.

Хозяйничанье черкесов в нашем крае сильно поколебало доверие черноморцев к своему начальству. Общее мнение говорило особенно не в пользу войскового атамана Матвеева, допускавшего горцев безнаказанно разорять казачьи станицы; даже поговаривали еще и другое, например:

Матвеев проминяв осички [229]

На сребрани жучки [230].

Конечно, такому слишком смелому предположению верить нельзя; да и примеров не бывало, чтобы в Черномории не только атаманская, но простая начальствующая личность изменяла долгу службы и присяге. Но так или иначе, а репутация Матвеева в деле военной обороны вверенного ему края много пострадала. Втянувшись в бесполезную переписку с анапским пашой, он не обращал должного внимания на тревожные известия из-за Кубани; правда, он выставил подкрепления из льготных частей, но, зная недостаточность военных сил на кордонной линии, мог бы вызвать из войска для защиты границы всех, способных носить оружие, подобно тому, как прибегал к этой крайней мере предшественник его, Бурсак, в чрезвычайных случаях. Чтобы не допустить горцев свободно разгуливать на войсковой территории, Матвеев имел возможность сам ходить за Кубань, что всегда и делал Бурсак. Справедливо, что существовало повеление Ланжерона не переходить за Кубань, но такое запрещение было и прежде, однако Бурсакж добился позволения наказывать хищников в их же земле.