Русский гамбит генерала Казанцева - Максим Федоренко

Дополняя приведенные соображения, можно подчеркнуть другие немаловажные детали прошлого. Когда после одной из проигранных битв в годы упомянутой русско-персидской войны 1826–1828 годов предводитель персов Гассан-хан в бессильной злобе хотел предать огню знаменитый Эчмиадзинский монастырь, один из старейших беков бросил горький упрек ему: «Сардарь, русские два раза были в Эриванском ханстве, два раза терпели поражение, но уходя назад, никогда не оскорбляли магометанской святыни…» Через какое-то время, тем не менее, уже сам наследник персидского трона Аббас-Мирза пришел к твердому намерению подвергнуть разрушению эту святыню армянского народа и для достижения цели выдвинул к монастырю большую часть своих сил в 30 тысяч человек и подверг его осаде.

Находившийся неподалеку небольшой русский отряд всего в две тысячи человек во главе с генералом А. И. Красовским, получив известие об этом, несмотря на столь значительное неравенство в силах, не дожидаясь подкреплений, без малейшего промедления 17 августа 1828 года выступил для спасения знаменитой христианской обители. Чтобы успеть, отряд пробивался к ней, неся большие потери, по самому кратчайшему пути через Аштаракское ущелье, склоны которого сплошь были заняты неприятелем. Весь монастырь с напряжением и тревогой следил за тем, как русские воины бились в окружении.

Пока шло сражение, монахи молились, а архиепископ Нерсес, облаченный в святительные одежды, со всем духовенством совершал божественную службу. Он просил «… с коленопреклонением и со слезами победу благочестивому русскому воинству». Но вот бой утих, и остатки русского отряда появились перед Эчмиадзином, не дав врагу ни одного военного трофея, ни пушки, ни знамени.

Огромная армия оказалась бессильной остановить «эту ничтожную горсть русских воинов», которая, невзирая ни на ужасы смерти, ни на страшное утомление людей, довела до конца предпринятую операцию. Монастырь отворил ворота и встретил их колокольным звоном и молебным пением как своих избавителей.

И такие нравственные деяния при укреплении державных позиций России на Кавказе были достаточно многочисленными. В свое время они, несомненно, сыграли немаловажную роль в деле объединения и в значительной мере подпитывали тенденцию добровольности вхождения большинства народов в состав Российского государства.

Но нельзя забывать о широко применявшихся акциях силового принуждения, столь характерных для государственной политики того времени. Две тактики российской экспансии существовали совместно: проявлявших враждебность и непримиримых усмиряли «не единной силою оружия, — а как предписывала еще в 1792 году императрица Екатерина II в инструкции генералу Гудовичу, действовавшему на Кавказе, — паче правосудием и справедливостью».

Эта линия в проводимой Россией политике в этом регионе, как, впрочем, и в других, выдерживалась в целом весьма последовательно, лишь с временными нетипичными отклонениями.

Н. М. Карамзиным был впервые поднят вопрос об особенностях формирования российских территориальных пределов: «…государи московские… восстановив Россию… не алкали завоеваний неверных… желая сохранять, а не приобретать…» Этот вывод, сделанный около 200 лет назад, подтвердил не так давно американский историк Б. Елавич, но уже применительно к началу XIX века По его утверждению, Россия после наполеоновских войн была единственной страной Европы, не имевшей намерений расширять свои границы, подтвердив это в серии международных договоров.

В эпоху завершения колониальных захватов и передела мира, обозначившуюся к середине XIX века, в Западной Европе получила довольно широкое распространение точка зрения, согласно которой решающим обстоятельством в образовании всех видов государств являются завоевания. Ф. М. Достоевский в этом объяснении не без основания увидел некие цивилизационные проявления: «…Насильственное единение человечества — идея, еще от Древнего Рима идущая и потом всецело в католичестве сохранившаяся».

В противовес этому великий писатель выделил такие черты «русского духа», как «…человеколюбие, всеединящее его стремление…» Проблема эта активно обсуждалась и в российской исторической публицистике. Стремление к владычеству, основанному на «нравственной силе», прослеживается в том числе по ходу и на завершающих этапах Кавказской войны.

Однако именно на принуждение, «завоевательную политику царизма», и обращалось как раз преимущественно внимание в многочисленных отечественных и зарубежных исследованиях проблемы. Становление России как многонациональной державы происходило под давлением специфических геополитических обстоятельств. Определяющим их стержнем выступало долговременное совпадение интересов инонациональных сообществ на обширных просторах значительной части Европы и Азии, что и способствовало их преимущественно добровольному единению. Оценивая этот судьбоносный акт для своего народа, армянский просветитель X. Абовян в романе «Раны Армении» в 1840 г. писал: «Да будет благословен тот час, когда русские… вступили на нашу святую землю…» и призывал соплеменников «прославить бога» за то, что услышал молитву и привел многострадальный народ «… под могущественную державную руку русского царя».

П. В. Киреевский в письме к М. П. Погодину в 1845 году поделился таким наблюдением: на основе насильственного подчинения формировались государства на Западе, но не Россия. Н. Я. Данилевский, сопоставляя отечественные и европейские несхожести в формировании геополитических пространств в 1869 году, в свою очередь заметил: «…все показывает… Россия… не завоевательная держава… она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными…» На важность изучения этого указывал из заграничного далека в 1935 году и знаменитый русский гуманист Н. К. Рерих, с надеждой на то, что «когда-то будет написана справедливая, обоснованная история о том, как много в разное время Россия помогала различным народам, причем помощь эта не была своекорыстна, а наоборот, очень часто страдающей являлась сама же Россия».

Непредвзятое изучение фактов неизбежно подводит исследователей к признанию: «Российская империя объективно обеспечила условия для спасения некоторых малых народов Кавказа от физического исчезновения». Укрепление ее позиций в крае способствовало прекращению беспрерывных истребительных войн сопредельных государств, братоубийственных конфликтов, кровавых стычек и распрей между народами.

Завоевания России, следует отметить, в преобладающей степени диктовались настоятельной потребностью защиты безопасности населения и государства в целом. В тех случаях, когда присоединение достигалось посредством принуждения, оно чаще всего вызывалось необходимостью обеспечить безопасность тех рубежей, над которыми нависала постоянная угроза нападения. Наиболее беспокойным в этом отношении на протяжении нескольких столетий оставалось южное направление.

Частые и внезапные набеги на Россию восточных инородцев (крымских татар, ногайцев, горцев и др.), как правило, сопровождались грабежами, захватом людей, скота, имущества. После этих набегов подвергшиеся им области длительное время оставались в запустении, а пленных только в Крым приводили в таком количестве, что при виде их нескончаемых верениц очевидцы спрашивали, остался ли еще кто-нибудь там, откуда их привели. Невольников массами продавали в Турцию и другие страны Востока.

Только в результате не прекращавшихся вплоть до включения Крыма в 1783 года в пределы империи набегов, усилившихся особенно с ХVI века, после того, как Турция с попавшим под ее влияние полуостровом вознамерилась систематически, по словам французского автора второй половины ХIХ века Альфреда де Бессе, «разорять и устрашать Россию», в общей сложности погибли более пяти миллионов восточных славян, преимущественно русских и украинцев. Вследствие этого заселенность южных территорий длительное время была низкой. Посетивший Россию в конце XVI века английский путешественник Дж. Флейтчер даже на дороге между Ярославлем и Волгой обнаружил 50 полностью покинутых из-за набегов деревень.

Если учесть все составляющие демографических последствий, не исключая и снижение естественного прироста населения, цифра потерь многократно увеличится. При подсчете же их на других участках южного приграничья масштабы трагедии России будут выглядеть еще более внушительно.

Например, на Кавказе, по данным Б. В. Виноградова, «разбойные нападения с похищениями людей, имущества, отгоном скота были нередкой действительностью рубежа XVIII—ХIХ веков», хотя местные народы тогда отнюдь «не подвергались насаждению российских порядков». Несмотря на это, по распоряжению высоких правительственных инстанций для того, чтобы не нарушать мирных отношений с горскими обществами, на Северо-Западном Кавказе был наложен даже строжайший запрет на преследования за пограничной рекой Кубань тех, кто предпринимал набеги. Соблюдение этого запрета связывало казаков в их ответных действиях, и грабительские вторжения, ставившие их на грань хозяйственного разорения, производились фактически безнаказанно.