Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника - Александр П. Берзан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Блин! – на ходу, коротко матерюсь я.
Это – вмятина между двух мшистых бугров. В ней, недавно устроил себе лёжку крупный медведь! О его размере свидетельствуют большие, чёрные кучки медвежьего помёта, по окраинам ямы. Мой, настороженный ум, не очень рад этому медвежьему пристанищу.
Пройдя колок насквозь, уже в лопухах, мы вышагиваем к маленькому ручейку. Тормознувшись на месте, Михаил крутится обратно. Три шага вправо, пять влево! Я стою…
И я понимаю, что Дыхан прикидывает место для ночёвки. Он осматривается по сторонам и удовлетворённо кивает головой: «Дрова есть, вода – тоже. Защита от ветра – чудесная. Отличная ночёвка! Вот, только, место поровнее выберем». Вернувшись шагов двадцать назад, под колок, Михаил упирается взглядом в медвежью лёжку: «О! Вот здесь и будем!».
– Отлично! – саркастически хмыкаю я, молча, – Другого места, ведь – не найти! Лес – он ведь, такой маленький!
Я – уставший. И поэтому злой… Мы снимаем свои рюкзаки. По, уже выработанному нашей лесной жизнью правилу, вертикально прислоняем ружья, стволами к стволу ближайшей пихты. Чтоб – только руку протянуть…
Теперь – собирать сухие сучья для костра! Вместе с быстрым сбором дров, я отыскиваю, поблизости, «костровое дерево». Это – старая берёза, с отслаивающейся пластами, толстой, многослойной берестой.
– Вот, он! – хмыкаю я, – Опыт Магнолии! Не пропьёшь!
Тем временем, вокруг нас стремительно темнеет! За водой, к лопуховому ручейку, мы шагаем по колку уже вместе. Котелок с водой, мы уже приносим в темноте…
Ярко пылает костёр. Чернота ночи стоит вокруг. Сегодня – абсолютно чёрная и тихая ночь! Пошарив в своих рюкзаках, мы открываем ножом банку ставриды. Она – единственная. Больше, у нас, ничего нет…
Сидя у костра, время от времени, я всё кошу глазом на медвежью лёжку. Михаил, мой интерес, истолковывает по-своему.
– Представляешь! – замечает он, – Какое удачное место он выбрал!.. Смотри! Когда он туда ляжет, то окажется совершенно заподлицо с окружающими буграми! Он будет хорошо замаскирован от чужих глаз!
– Угу, – нехотя отзываюсь я.
Мне, такое соседство, тревожит душу! И у меня – хорошее воображение. Глядя на мерцающую в отсветах костра, медвежью лёжку, я ярко представляю себе, как, вжимаясь между этими буграми, щурит глаза от бликов нашего костра, большущий медведь.
– А, что он будет делать, если вдруг – человек, неожиданно окажется рядом? – как бы, просто так, спрашиваю я.
– Ну-ууу! – загорается Дыхан, – Это просто! Он – подпустит поближе! А, потом – как вскочит! Как взревёт! Человек – естественно, в шоке! Теряется! А медведь, тем временем, смывается.
– Классно! – взрываюсь я, весь мой сарказм выплёскивается наружу, – А, если он придёт сюда ночью, чтобы упасть на свою лёжку? А, здесь – мы!
– Да, ничего страшного! – Дыхан разговаривает со мной, уже заворачиваясь в свой брезент, – Придёт, увидит нас – и уйдёт…
– Да?! – сам в себе, беззвучно психую я, – Класс! «Придёт, увидит – и уйдёт!». Отлично!
Ночь, сегодня – такая чёрная! Я расстилаю по ковру мелкой, таёжной осочки, у костра под высокими пихтами, свой брезент. Подкатившись к костру поближе, я – даже и не пытаюсь уснуть!
Воображение рисует мне страшную картину:
Ночь. Наш костёр уже прогорел… Мой брезентовый кокон обнюхивает, пришедший на свою лёжку, медведь… Он весь – такой огромный, всклокоченный и злюююющий!
– Ха! – зло вспыливаю я, – Он, просто! Откусит! Мне! Голову! Ведь, из кокона, наружу торчит только голова?! Конечно! Только голова!.. Откусит! Вот и всё, блин, что будет!
И я принимаю решение: «Какой тут, блин, сон?! Уж, я – лучше на кордоне отосплюсь!» Медленно течёт, тянется чёрная, непроглядная ночь. Я полулежу у костра, изредка подбрасывая в огонь сучья. И гляжу на медленные языки пламени. Ветра нет совершенно…
– Шум-шум! Шум-шум! – вдруг, отчётливо слышится шелест низенького бамбука, на границе нашего колка!
Кто-то, размеренным шагом, зашёл в наш пихтарник! Вскочив на ноги, я хватаю своё ружьё. Дыхан – уже, тоже стоит рядом, высоко подняв включённый фонарик над головой. С высоты его гренадёрского роста, луч света хорошо прорезает черноту нашего пихтарника. Но, в стороне звука – никого нет, совершенно пустой лес…
– Никого, – прикидывает Дыхан.
– Что это было?! – недоумеваю я.
– Не знаю, – пожимает он плечами.
Постояв ещё немного и послушав тишину ночного леса, мы расходимся по своим спальным местам. Костёр почти прогорел. Мы подбрасываем в него несколько сучьев. Ветра нет совершенно! Отсветы пламени вяло пляшут по обступившим нас, гладким стволам пихт. Дыхан, опять, спит…
– Шум-шум! Шум-шум…
Вновь, размеренные шаги по бамбуку! Такие явные! Ни с чем не перепутаешь! Я вскакиваю и включаю фонарик. Мой узкий луч света, яркий в черноте ночи, как прожектор, шарит между стволами деревьев.
– Пусто! Никого нет! – недоумённо, сам себе, тихо говорю я – Ведь, только что кто-то шагал!
– Наверно, это соболь нас дурит! – неожиданно отзывается из своего полога, Дыхан, – Скорее всего, это его спаренные прыжки звучат так – будто крупный зверь одиночно шагает.
– Может быть, – соглашаюсь я.
Ночь продолжается…
Я лежу на сырой осочке. Холод от влажной почвы пробирает меня снизу, отнимает последнее тепло. Мне, просто, холодно!
– Не ночь, а каторга! – думаю я, – Надо что-то делать.
Тихо поднявшись со своего спального места, я озираюсь по сторонам: рядом с костром лежит, заготовленный мной с вечера, целый штабель толстых пластов бересты с «кострового дерева». Каждый – сантиметров пять – семь толщиной. Я выкладываю эти пласты бересты матрасиком и укладываюсь на него, завернувшись в этот дурацкий, совершенно не греющий, брезент. Теперь – снизу мне не только не холодит, а даже греет! Береста – как пробковая прослойка между мной и землёй…
– Вот! Теперь – тепло! – радуюсь я, – Надо, это запомнить! На будущее. Не последний раз в лесу ночевать.
Всю ночь, подкармливая огонь дровишками, я лежу, вплотную пододвинувшись к костру…
Под утро сучья заканчиваются и я, изредка выдёргивая из-под себя пласт бересты, разламываю его по кусочкам и подкладываю в ослабевающий огонь. Спрессованный «кирпич» бересты горит долго и очень ярко! Коптящее чёрным дымом пламя, далеко освещает ночной лес. Сегодня, ночь – тихая, безветренная, совсем летняя…
Часов пять утра. Я лежу на спине на бересте и смотрю прямо вверх. Ночное небо стало сереть! Теперь – оно светлее, чем чёрные кроны пихт. Серое небо начинает просвечивать сквозь пихтовые лапы…
Вдруг, прямо над нашими головами, разлилась звонкая дробь птичьей трели!
– Цыррр-блю-бли-зр-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р!
В полнейшей, абсолютнейшей тишине уходящей ночи, эта птичья песня звучит – просто, оглушающе громко! Трель завершается звонкой дробью: «Зр-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р»! Как будто – горсть звонких колокольцев сыпанули по кронам…
– Цыррр-блю-бли-зр-р-р-р-р-р-р-р-р-р!
По громогласной песне, по сочному и грубому голосу, я понимаю, что поёт птица – крупная.
– Это, тебе, не синичка, мелочь пузатая, пищит! – улыбаюсь я.
Потрясённый этими звуками, я, затаив дыхание, вслушиваюсь во, вновь и вновь рассыпаемые птицей, колокольцы…
– Цыррр-блю-бли-зр-р-р-р-р-р-р-р-р-р!
– Как хорошо,
