Там, за горизонтом - Александр Павлович Сапегин

Бояров перевёл взгляд на полковника.

– Полковник, что вам говорят долг, честь и совесть?

– Они говорят, что вы дьявол, Михаил.

– Тю-у, в этом они не одиноки. Хоть бы кто-нибудь святым назвал, все за адскую епархию топят, а я ведь белый и пушистый, правда, Риша?

– Дя!

– Вот, товарищи военные, устами младенца глаголет истина.

– Скотина ты, Бояров, – беззлобно сказал полковник, опускаясь на ближайший стул. – Я от Вали не отступлюсь, сам, наверное, догадался, а ты меня ещё сверху по рукам и ногам вяжешь. Как есть скотина.

– Жизнь такая, – ничуть не смутился Михаил.

– Товарищ полковник, Михаил Павлович! – щенячий взгляд чуть ли не приплясывающего на месте разведчика мог растопить даже каменное сердце.

– Если командир отпустит, найду, куда тебя пристроить, как дедушку на коврике в прихожей, – сдался Бояров. – А насчёт вас, товарищ командир, пойдёмте с Валентиной и Виктором договариваться. Куда вас: под женский бочок или на соседний с бойцом коврик.

– Не хочу на коврик, – скуксился полковник.

Как ни странно, договорились. Валентина, смущаясь, будто девочка, согласилась, что спать на полу неудобно и холодно. Виктор тоже не был против, лишь обещал глаз не спускать…

Михаил никому не признался, что с превеликим удовольствием поделился грузом ответственности с полковником. Теперь его не мучили неизвестность с угрозой вырождения и неминуемого вымирания. Они выстояли, выжили. Впереди не маячили райские кущи, но огонь надежды теперь горел ровным пламенем, а не тлел хилой искрой на конце фитиля. Будущее не обещало быть безоблачным, оно просто обещало быть, не где-то там, за горизонтом, а здесь, рядом.

Никто не обещал лёгкой жизни, постапокалиптичекий мир также скалил зубы, угрожая различными бедами и катаклизмами. Где-то по-прежнему лопались старые гнойники цивилизации: разрушались хранилища, вырывался на свободу атомный монстр, рушились плотины, но жизнь брала своё, упорно цепляясь за всё возможное, а поселенцы цеплялись за жизнь, тем более проблемы топлива взяли на себя гости с большого мира. Ещё они поделились тропическими фруктами и семенным фондом.

Полковник после объяснений с Валентиной порхал окрылённый, оставив Павла на попечение Михаила. Обязанностей на военвраче оказалось больше, чем блох на шелудивой собаке. Определить на постой одних, обеспечив их всем необходимым для успешной зимовки, перевезти на новое место жительства других, снабдив тем же самым, что и первых. Развернуть связь, обеспечить медицину, наладить транспортное сообщение и материально-техническое снабжение. Ага, начать и кончить к осенним льдам и шуге. Михайлов вернулся в посёлок с последним катером, спустившимся с верховьев. Вскоре река оделась в ледяной панцирь, сковавший водную гладь до весны, а весной несколько детей в посёлке на форпосте обзавелись хвостатыми спутниками жизни…

Эпилог

За линией горизонта

– Здравствуй, папа…

Остановившись около каменного изваяния, древняя старуха с исчерченным морщинами лицом, на которое ниспадали редкие седые прядки волос, выбившиеся из стянутой в тугой пучок причёски, на зависть молодым девушкам, по-прежнему отличающейся изрядной густотой, извлекла узловатыми пальцами большой платок из кармана широких брюк и принялась тщательно смахивать с камня пыль.

– Сейчас, папа, сейчас…

Оглянувшись, бабулька протянула руку к столь же древней мурре, почтительным столбиком застывшей у корзины, принесённой ветхой парочкой:

– Ри, воду дай.

Отмерев и стриганув ушами, небольшая седая мурра, на которой прожитые годы оставили такие же следы, как у человеческой старухи, вынула из корзины один из глиняных кувшинов с водой и полила на тряпку в руках морщинистой женщины.

– Согласись, папа, так гораздо лучше, – покряхтев для порядка, старушка ловко отмыла с камня грязь вперемешку с птичьим помётом. – Знаешь, папа, ты сейчас куда моложе, чем я, – старуха смахнула предательскую влагу, покатившуюся из уголков подслеповатых, выцветших глаз, обрамлённых лучиками морщинок.

– Баба Риша! Баба Риша! – по мощёной дорожке, ведущей к изваянию, затопали ножки целой стайки молодёжи, состоящей из нескольких детей и мурр обоих полов.

Оставив друзей и подруг позади, к старухе подбежали невысокая стройная девочка лет десяти и пятнистого окраса мурра, обе одетые в обтягивающие штанишки и свободные, выбеленные летние рубашки из тонкой льняной ткани. – Можно мы на пруд пойдём?

– Идите, – устало отмахнувшись, тяжело вздохнула старуха. Всё правильно, правнучке с друзьями интересней, чем с выжившей из ума бабкой. – Рика, присмотри за Ириной, как бы опять эта бедовая девчонка куда-нибудь не влезла.

Молодая рыжеглазая мурра почтительно муркнула:

– Мр-р, хор-р-ошо. – Уважительно поклонившись старшим, котодевочка шустро припустила за убежавшей симбиотической напарницей.

– Осуждаешь? – мокрая тряпка легла на каменный нос изваяния. – Нет, скорее всего. Ты меня всегда понимал лучше, чем мама и подружки. Да, папа, всё верно, наше время прошло… Твоё время прошло, кануло в Лету. Ха, спроси кого из молодых, что это такое, они и не скажут. Забыли, да и не знают. Неинтересно им.

Они – другие. Ты знал, что мурры в симбиозе с людьми обретут полноценный разум? – Старуха замолчала, повернулась к хвостатой сопровождающей и сполоснула тряпку водой, политой из кувшина. – Вон, полюбуйся, папа, стоит за моей спиной и молчит. Ей слово, а она так молчит в ответ, что и сказать больше нечего. Шестьдесят лет как запечатлела и мучаюсь. У-у, чего глазищами сверчишь, хочешь сказать, что это ты со мной маешься, грымза хвостатая? Видишь, папа, воспитала на свою голову!

Побурчав для порядка, старуха неловко притянула мурру к себе, чмокнув её сухими губами куда-то между вытянутыми треугольными ушками.

– Старая я стала, папа, всё копчу и копчу небо, ещё десять лет, и я в два раза старше тебя буду. Ходячий памятник! Не шипи! – вошедшая в раж бабулька грозно отмахнулась сухонькой рукой от возмущённой мурры. – Знаю я всё, что обо мне за спиной говорят! Карга древняя! Кощеиха! Не живут столько, старики мрут, а я всё никак не сподоблюсь. Как-никак сто десять стукнуло, пора бы уже…

Закончив оттирать памятник пожилому мужчине, сидящему на скамье и смотрящему куда-то вдаль, старуха передала тряпку Ри:

– Держи, займись предками, девочка, что-то умаялась я.

Седая кошкоженщина приняла эстафету, начав отмывать двух громадных котов, устроивших лобастые головы на коленях мужчины, а старуха проковыляла к заботливо расстеленному на газоне пледу, на краю которого мурра поставила корзину с продуктами и водой. Потратив несколько минут на разглядывание со скального уступа утопающего в зелени посёлка, разноцветные черепичные крыши которого то там, то тут вырывались из древесных волн, баба Риша, она же Арина, перебирая руками по клюке, медленно опустилась на плед и блаженно вытянула усталые ноги, облокотившись спиной о ствол абрикосового дерева.

– О-ох, что-то я погорячилась, встать бы ещё потом. – Обернувшаяся мурра покачала головой, давая мимикой понять