Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты - Мари Кордоньер

Очевидно, так оно и было, иначе он не мог бы с таким равнодушным видом ввести ее в большой зал, полированный пол которого был совершенно скрыт от глаз разбросанными по нему душистыми травами. Они хрустели под ногами, и аромат лаванды смешивался с запахом уходящей осени. Это, конечно же, и было причиной того, что она вдруг ощутила жжение в глазах и едва сдерживала слезы.

Дело в том, что легкий аромат лаванды помнился ей с детства, прошедшего в солнечном доме над морем. Здесь, под стропилами крыши, во внутреннем дворике высушивались связки собранных трав. Это был дом, в котором смеялись дети и царило веселое оживление от частых визитов друзей. Дом, мир которого она смогла оцепить только на расстоянии.

Как же давно все это было! Кажется, в какой-то другой жизни, когда она еще верила в сказки и легенды, когда мечтала о любви и сказочном принце, который украдет ее и всю жизнь будет на нее смотреть такими же глазами, какими дедушка смотрел на бабушку Изабель. Значения этих взглядов Флёр тогда не понимала, но они всегда казались ей воплощением любви.

Процессия лакеев вернула ее к действительности. Не успели они с мужем занять свои места за столом, как уже королевский стольник внес в зал на подносе серебряный колпак, под которым лежали столовые приборы Его Величества. Тяжелая ткань скатерти, ароматизированная настоем донника и свисавшая до пола длинными тяжелыми складками, была обсыпана гвоздикой и сахаром. Наполненные водой сосуды для смачивания пальцев стояли наготове около каждого места, как и серебряные тарелки с маленькими сладкими конфетками, которыми Флёр лакомилась особенно охотно.

Контролируемые дворцовыми поваром и пекарем, целые стаи поварят вносили наполненные миски. Король ел, выказывая отличный аппетит и презрительно игнорируя серебряные вилки, на которых настаивала его супруга. По старинному галльскому обычаю, он ел руками.

Королева же, напротив, демонстрировала искусство обращения со столовыми приборами. Поэтому она, в отличие от супруга, могла обходиться без смачивания пальцев и последующего вытирания их о скатерть.

Флёр подражала королеве с потрясающим умением, которое было основано на навыке долгих упражнений. Она не заметила, что на лбу ее супруга прорезалась еще одна морщинка. Он выглядел очень мрачным, а политое соусом оленье жаркое на его тарелке стыло нетронутое.

— Вы не голодны? — задала Флёр первый пришедший в голову вопрос, чтобы хоть как-то прервать тягостное молчание.

Он взглянул на нее так, словно мысли его блуждали где-то далеко и ему приходится с трудом сознавать, кто же обратился к нему с вопросом.

— Нет, — отрывисто бросил он, а потом с неожиданным любопытством поинтересовался: — Где же это вы научились так хорошо обращаться с вилкой?

— Дома! Моя бабушка очень не любила кушать горячее пальцами. Такие вот приборы она привезла, вернувшись из путешествия по Флоренции, когда я была еще совсем маленькая. А вы, видимо, предполагали, что я выросла в свинарнике и готова использовать любой незнакомый инструмент для нападения на вас?

Манера Флёр чуть наклонять голову набок, поднимая при этом золотистые брови, была расценена графом как издевательство, поэтому вызвала в нем сильнейший гнев, который собеседница не могла не ощутить. В этом снова проявилась та таинственная связь между ними, которую Флёр улавливала в глубине души с самого начала. Отгороженная от него стеной ненависти и гордости, она уже думала, что эта связь улетучилась, но вот Флёр опять читала его мысли так ясно, будто он высказывал их вслух.

— Вы приняли решение меня презирать, не так ли? То, что произошло между нами этой ночью, лишило вас уверенности, а теперь, при дневном свете, вы хотели бы оправдать вашу мимолетную слабость…

— А если это и так?

— Вы что же, ждете от меня сочувствия? Забудьте об этом! Мне было бы по душе увидеть, как вы страдаете. Тогда я снова могла бы поверить в божественную справедливость.

Ведшийся в полутонах разговор проходил так конфиденциально, что ни один из соседей не слышал ни слова.

Спор погрузил Флёр и ее супруга, сидевших за королевским столом, в их собственный, отравленный ядовитыми стрелами мир. Целью каждого было причинить боль другому. Доказать, что собственная гордость не сломлена и ничто никогда ее не поколеблет.

— Неужели слова о божественной справедливости не застревают у вас в горле, крошка тщеславная? Имейте мужество честно признаться, что приехали ко двору с целью поймать себе мужа. Выловить на удочку дурачка, который обеспечит вашим деньгам необходимый дворянский титул, чтобы вы могли удовлетворить свои амбиции при дворе. И зря времени не потеряли, примите мои поздравления!

Флёр невольно вспомнила о нежном прощании с матерью, последние слова которой возникли в сознании молодой женщины и показались ей при теперешнем положении просто насмешкой: «Я уверена, что при дворе ты найдешь себе мужа, Флёр! Дворянина, который тебя достоин, которого заслуживает твоя красота. Я ежедневно буду молить Святую Божию Матерь, чтобы она принесла тебе много счастья!»

Задумавшись, Флёр механически откинула со лба непокорную прядь волос, которая все-таки отделилась от тщательно сделанной прически. Сегодня золотая корона ее волос была переплетена только нитками жемчуга. Флёр не сомневалась, что ее мать все еще молится о счастье дочери, хотя, с другой стороны, до нее уже могло дойти то послание, в котором сообщалось о замужестве Флёр.

Однако никакие молитвы на всем свете, наверное, не в состоянии помочь Флёр обрести такое счастье, о котором она когда-то мечтала, полная наивных надежд. Действительность выглядела иначе, она требовала борьбы, чтобы не погибнуть и не поддаться отчаянию. И Флёр снова прибегла к своему оружию — острому языку.

— Если вы видите себя в роли глупца, сеньор, то я не берусь оспаривать такую оценку вашей личности. Жене не полагается противоречить собственному мужу.

— Ведьма!

— Вся ваша без остатка, супруг мой!

Флёр взяла несколько конфет и была вынуждена напрячь все силы, чтобы ее пальцы при этом не дрогнули. Слава Богу, что она сидит! Флёр грызла засахаренную миндальную дольку, не ощущая вкуса. Но окружающим она являла картину полнейшей расслабленности и соблазнительной женственности.

Ив де Сен-Тессе подумал, что эта интриганка просто невыносима и что ее поведение достойно наказания. И все же, ох, как ему хотелось поцелуем смахнуть с ее влажных губ сахарные кристаллики, а прикосновением руки убрать с ее лба ту непослушную прядь волос, что раз за разом падала ей на лицо и придавала Флёр вид маленькой девочки, которая, заигравшись, перестала следить за прической и туалетом.