Тайны уссурийского женьшеня - Николай Семелев

Как было не помнить этого классического описания встречи с женьшенем здесь, в краю, где «корень жизни» до сих пор произрастает!

Кто бы мог подумать, что и в заповеднике могут быть свои проблемы, связанные с растениями и животными?! Я услышал голоса, когда мы шли по тропе. Виктор, ведя обсуждение с Владимиром и Анатолием Федоровичем, как бы вовсе и не обращая внимания на пышные дебри, которые хотят поглотить, уничтожить тропу. Я узнал, что в заповеднике обитает несколько семей леопардов, около тропы ходят тигры, есть кабаны, косули, не говоря уже о более мелких животных и, конечно, насекомых, в том числе и реликтовых, таких как каллипогон. И женьшень можем встретить в любую минуту, встретить тропический эпифитный папоротник-многоножку, который растет прямо на стволах деревьев… и мало ли что еще! Папоротник произрастал рядом с шиповником Бута, высокий, красивый, листья его составляли ажурную аккуратную воронку, глубиной почти в метр. Вместе со страусопером он образовывал сплошные папоротниковые заросли, скрывающие человека по пояс. Именно в таких «джунглях» любят прятаться и подползать к добыче тигры и леопарды…

Трав было много, а по краям тропинки росли довольно высокие кустики с удлиненными листьями и мелкими зелеными шариками плодов. Не успели мы сделать несколько десятков шагов, как брюки наши покрылись сплошным зеленым слоем из этих плодов-катышков. Они казались мелкими на ощупь – из-за множества мелких крючочков, их покрывающих. Есть известная русская пословица: «Пристал как банный лист», – те, кто парился с березовым веником, очень хорошо понимают происхождение пословицы: мокрый распаренный лист действительно плотно прилипает к голому телу. Но противные липкие, зеленые, да еще и не очень приятно пахнущие шарики этой травы пристают еще прочнее – и к телу, цепляясь за кожу, и за каждый волосок так, что порой нелегко их отодрать, и к одежде, и к чему угодно.

– Как называется эта милая травка? – спросил я у Владимира, едва сдерживаясь, чтобы не окрестить ее каким-нибудь неприличным словом.

– Прилипало пристающее! – с некоторым торжеством даже и с веселой улыбкой ответил тот, очевидно, довольный тем, что я обратил особое внимание на представителя местной флоры.

– Прилипало пристающее, – повторил он, смакуя. – Это научное название. Подходит?

– Да, уж…

По-моему, это ботаническое название можно отнести к одному из наиболее метких… «Прилипало»! Да еще «пристающее»! Тавтология здесь, ей-богу, оправдана. Представляю себе, как надоела милая травка ботаникам, если ее так окрестили. Сначала я пытался яростно сдирать цепкие колючки-шарики с брюк, с рубашки, с обнаженных рук, но потом оставил бесполезное занятие: через несколько шагов и одежда, и руки вновь покрывались противным мелким зеленым слоем. Впрочем, именно благодаря свойству семян, столь неприятному для окружающих, прилипало быстро распространяется и растет везде вдоль таежных троп. И чего только не встретишь в природе. «Прилипало пристающее»… Что-то подобное, впрочем, встречаешь и в среде человеческой. Кто не сталкивался с людьми, которым в сердцах, иной раз скажешь: «Пристал как банный лист!»

Неожиданно тропка вынырнула из леса на самый берег реки, довольно высокий и обрывистый в этом месте, и нам открылась широкая панорама. За щебнистой отмелью на том берегу теснились высокие, тонкие и стройные деревья с нежно-зеленой листвой, за которой сквозило небо. То была роща чозений, типичных представителей Юго-Восточной Азии и в частности полуострова Корея, отчего и произошло, видно, их название, которое в переводе с японского означает «кореянка». Эти стройные реликтовые деревья – прародители современных ив и тополей.

Так мы шли часа 3 и, наконец, последний раз перешли речку по огромному, наверное, в метр толщиной, стволу тополя Максимовича, сваленного, очевидно, тайфуном. Пробрались сквозь заросли кустарника и очутились на крошечной уютной полянке. На краю ее, словно избушка на курьих ножках, стоял маленький бревенчатый домик. Весь черный от старости, с довольно высокой двускатной крышей и крошечным подслеповатым оконцем. Рядом с домиком был сооружен дощатый стол, скамьи и очаг из камней с двумя торчащими по сторонам рогульками. Это был кордон – временное жилище обходчиков, лесников, егерей. Я с интересом заглянул внутрь избушки. Деревянная лежанка – нары, стол, скамья… мрак… Зато какое уединение, какое слияние с природой и с прошлым, немыслимые для современного цивилизованного человека! Живи – не хочу. Все участники похода заметно обрадовались, засуетились, разводя очаг и доставая из недр избушки посуду, что-то чистя и отмывая!..

Вот тут Анатолий Федорович и говорит Володе:

– Идите-ка, мои голубки – Николай и ты, Володя, наведите элементарный порядок на нашей женьшеневой плантации. Мы в прошлую осень выкопали на ней 11 корней женьшеня, а семена рассадили там же. Вот Николай их сможет увидеть только на следующую осень, если приедет к нам. – И, глядя на меня с хитрецой прищуренными глазами, добавил: – Не торопись, ты и сам найдешь скоро царя растений. Ну, идите, да торопитесь к ужину прийти.

После этих слов, идя вслед за Володей, я превратился полностью в слух и зрение, – главным образом в зрение, – в ожидании непременных чудес. Мы осторожно двигались от полянки в чащу. Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где обнаружено было в разное время несколько корней женьшеня, считается удачным. Сюда переносят и все другие найденные корни. И уж все их очень берегут! Так что первое, что я увидел – это навесы из кедрового корья, защищавшие женьшень от палящих лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась земля, с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.

Мы занялись работой. В первую очередь убрали сухие ветки, упавшие с деревьев, пересадили 2 каких-то куста и полили их водой. Володя, заметив, что вода идет на полянку слабо, пустил ее побольше. Потом стали полоть сорные растения, но удаляли только самую высокую траву. Владимир очень сильно ругался, когда поблизости находил проростки элеутерококка – плохое соседство. А я во все свои глаза смотрел себе под руки в надежде увидеть росток, хотя бы один росточек женьшеня, но его все-таки не нашел… А как мне хотелось увидеть, прикоснуться к мечте своего детства! Но женьшень пока не желал мне показываться. И я успокаивал себя тем, что, наверное, еще не настал момент нашей встречи. Закончив всю работу, мы вернулись на кордон ужинать. Ночью я спал очень плохо, во снах видел изображение женьшеня, который почему-то постоянно выскальзывал из-под моих протянутых рук…

Младший брат женьшеня

Утром мы покинули кордон, как его называли мои попутчики «Промежуточный», и стали углубляться в тайгу. До кордона «Раздольный», куда мы направились, было, по словам Анатолия Федоровича, 12 км. Но расстояние в километрах всегда относительно. Двенадцать километров по шоссе – 2 часа хорошего хода, и без особой усталости. Двенадцать километров по уссурийским дебрям, пусть даже сначала и по тропинке, – совсем другое. Тропка была узенькая и еле заметная. Я шел последним с расчетом отстать, если попадется что-нибудь интересное для фотографии, а потом нагнать своих спутников. Однако шли они быстро и в нескольких шагах уже исчезали из виду, а тропка местами совсем терялась, к тому же мешал довольно увесистый рюкзак – бежать с ним было неловко, да еще болтался фотоаппарат, планшетка била по боку… Можно было запросто что-нибудь потерять. Как ни прекрасны виды дремучей тайги, по которой мы шли, как ни хотелось мне отстать и поблаженствовать в созерцании (ведь очень может быть, что никогда в жизни я не смогу побывать в этих местах снова и уже не увижу ни вон те гигантские, в несколько обхватов, стволы тополей Максимо́вича, едва проглядывающие в сплошной зеленной массе подлеска, ни тихо журчащий заповедный ручей с неожиданной широкой заводью, в которой как в зеркале открывается голый, наполовину истлевший ствол какого-то умершего великана, ни внезапно выглянувший из чащи яркий цветок или светящуюся, пронизанную тонким прямым лучом, гроздь рябины, от которой к ветви тянется тончайшая, радужно переливающаяся паутина…) – как ни соблазнительно все это было, однако… Что делать! Пришлось опять перестраивать себя на иной масштаб восприятия, на более высокую скорость движения. Временами Анатолий Федорович, правда, понимал меня, замедлял ход, причем делал это очень тактично, как бы между прочим, словно заинтересовавшись каким-то пейзажем или растением, но заботливо поглядывая на меня: успею ли я настроить фотоаппарат? В одну из таких микроостановок я и успел впервые разглядеть плоды растения, производившего не так давно истинную сенсацию в среде ботаников и фармакологов.

В середине 50-х годов XX столетия слава скромного обитателя дальневосточных лесов молниеносно распространилась по нашей стране и за рубежом. «Куст бодрости», «эликсир здоровья», «таежный богатырь», «заменитель женьшеня» – каких только громких названий ни давали этому кустарнику авторы солидных книг и журналов.