Кровавая Мэри. Детективный роман - Леила Хомерики

– Та же история произошла с Соколовыми.

– Что ты говоришь?! – повторила Лола. – Ой, боюсь…

– Уезжай в Австрию, пока не прикокошили.

– Австрия, можно подумать, в Вену приглашает! – горько воскликнула Лола. – Знаешь, что представляет собой этот Тироль? Провинция!

– Провинция! – передразнила я. – Будто в Париже родилась.

– Я выросла в Москве.

– А что Москва, большая провинция, признавайся: когда в последний раз в театре была?

– Не помню, три-четыре года назад.

– В опере?

– Ненавижу оперу.

– Тогда чего потеряла в Вене?

– В принципе ничего.

– Езжай, дорогуша, езжай, пока приглашают. Выращивай цветы, нарожай кучу детей, а мне пришлёшь банку розового варенья.

– Варенья… – смеётся Лола.

Целуя в щёку подругу, я направляюсь к двери с твёрдым намерением – никаких откровенных разговоров с подозреваемыми, а подозреваются все, в том числе Лола и Никита, не говоря об Ире. Холодный разум, горячее сердце и звериная интуиция – вот что нужно для продолжения следствия. Интуиция подсказывает мне повидаться с Володей Шевченко.

Выхожу на улицу, останавливаю такси, диктую адрес.

«»

Вова и Кира Шевченко жили в спальном районе Москвы, в двухэтажном доме с английскими окнами. У Шевченко не было детей. Меня всегда удивляло, что держит Киру с мужчиной, не отличающимся ни внешностью, ни юмором. Уродом Вову не назовёшь, но и красавцем не был. Умом бог не обидел, что касается юмора, хоть убей, не смеялся над Сонькиными анекдотами. Однажды прямо так и сказал: «Травить анекдоты – прерогатива тупых». «Чтоо?..» – взорвалась Соня. «Чем больше анекдотов, тем больнее стране», – Вова моментально дал задний ход. Ядовитых уколов Соньки боялись все.

Вова как японец, национальная черта которых – отсутствие юмора. Я ни разу не посещала Страну восходящего солнца, а японцев видела только по телевизору, но именно телевизионный японец поведал всему миру об этой особенности своей нации. Представляете, если бы наш человек признался, что мы неряшливый народ? То, что мы у себя дома наводим марафет, мало что значит.

Вову с Кирой связывали двенадцать лет совместной жизни. А это кое-что значит. Чёрт знает, какой Казанова прячется за чреслами в мягком теле Владимира, но я сомневаюсь, что там вообще что-то прячется. Кира никогда не обсуждала со мной свою личную жизнь, мы не были закадычными подругами. Главным инициатором нашей дружбы была Соня. Она как огромное светило, вокруг которого вращались мы, маленькие планеты. У светила для всех хватало тепла. Полугодовой вояж Сони в Америку временно рассыпал нас, как горстку рисинок. Я не звонила к друзьям детства, да и они не домогались встречи со мной. Единственный человек, с кем у меня постоянные отношения, Никита. В течение последних четырёх месяцев он три раза одалживал ключи от моей квартиры. У Никиты любовница. Я не в восторге, представляя, как некая красотка прыгает на моей постели, постанывая от удовольствий запретной любви, но Никите не могу отказать. Во-первых, я его люблю как брата, во-вторых, он шафер моего первого мужа.

Кира любила экстравагантную одежду, навороченные машины и чёрные сигареты. Муж, обладатель мясистых щёк и мёртвых, как осенняя трава, волос, был старше жены на тринадцать лет. Кроме вышеупомянутых достоинств, у него имелись маленькие интернет-кафе, рассеянные по всему городу как грибы после дождя. Видно, кафе приносили хороший доход, на зарплату психолога никак не купишь БМВ последнего выпуска, на котором лихо рассекала Кира.

Два года назад Кира привела в дом свою пациентку из детского приюта – тринадцатилетнюю девушку с глазами газели. Какое-то время они разыгрывали полноценную семью – мать, отец, дочь, но семейная идиллия долго не продлилась, девушка была или от рождения клептоманкой, или уже позже сформировавшейся воровкой. Так или иначе, семья этого не выдержала, и неблагодарного подростка вернули назад.

Наконец, такси притормозило у ворот особняка Шевченко. Нажав на звонок, я начала ждать.

Дверь открыла Вера, старая няня Киры, доставшаяся семье Шевченко в качестве приданного, вместе с белой спальней «Людовик» и фарфором «Мейсен». Веру я знала со школьного возраста, Кира не могла без неё существовать. «Арина Родионовна», – подшучивала над ней воспитанница. В роскошном особняке у Веры была собственная комната, отчислялись деньги на мелкие расходы.

Увидев меня, Верины глаза-пуговки наполнились слезами, а моё сердце – стыдом. Как могла я позабыть бедную Веру, всем соболезновала, а о ней не вспомнила. Ведь у неё никого нет, кроме Киры. Горе родителей, конечно, необъятно, но они хоть друг друга поддерживают, а Вера одна в своём несчастье.

– Вера… – шепчу дрогнувшим голосом. – Вера…

Обнявшись, мы стоим у ворот и плачем. Спасительные слезы капают на наши плечи, если бы не они, солоноватые, спасительные капли, человечество высохло бы от горя.

– Пойдём в дом, – толкает во двор Вера. – Кофем напою.

Понурив голову, захожу в знакомый двор. Под вишней стоит плетёный стол со стульями, сколько раз мы собирались под тенью этой вишни. Сонька рассказывала свежие сплетни, Кира покуривала свою длинную чёрную сигарету, Вова с Тимуром обсуждали компьютерные новости.

Вера вводит меня в просторную светлую кухню, за окнами сереют корпуса новостроек, всего три штуки, но достаточно для того, чтобы испортить уютный пейзаж. Вера достаёт банку «Макконы» и весёлые оранжевые чашки.

– Может, пообедаешь? У меня щи по-донски.

– Подонки? – не расслышала я.

– Да нет же, по-донски.

– Нет, не хочу, только кофе.

– А яблочный пирог? – не успокаивается Вера.

– Нет. Садись, Вера, и слушай, разговор будет серьёзный.

Вера смотрит на меня своими наивными глазами, лицо у неё круглое, отёкшее, как у надувной куклы.

– Какой разговор, Иечка… Жизнь кончилась, Кируша мертва, поглотила чёрная земля мою радость. Хоть бы успела ребёночка родить, утешение мне на старость.

– Какого ребёночка? – чуть не вылила кипяток на брюки. – Какого ребёночка? – повторила, не поверив своим ушам.

– Так она беременна была, первый раз слышишь?

– Беременна? – поставив кофейную чашку на стол, я уставилась на Веру расширенными от удивления глазами.

– Да. Не знала?

– Откуда знать, сто лет не виделись…

– В том-то и дело, что не виделись… – Вера с горестным выражением уставилась на свои руки, густо покрытые пигментными пятнами. – Она была такой одинокой, ей так нужна была поддержка друзей. От тебя ни слуху ни духу, от Лолы тоже, Соня в Америку укатила.

– Вера, расскажи, что ты знаешь…

…Последние два года Вера перестала узнавать свою воспитанницу. Кира стала раздражительной, настроение менялось каждый час. Был случай, два дня из спальни не выходила, лежала в своей роскошной постели и иступленными глазами смотрела в потолок. Её растерянность удивляла Веру, обычно аккуратная Кира вечно что-то теряла, а потом весь день искала, будто барабашка поселился в большом доме Шевченко.

Почувствовав беременность, Кира резко изменилась, весенней бабочкой порхала по квартире. В первую очередь бросила курить, дом наполнился медицинскими книгами с пузатыми женщинами на обложке. Бедный Вова был на десятом небе от неожиданного счастья, выполнял любой каприз жены.

Но однажды, это было примерно месяц назад, ещё до убийства Киры, у них случился скандал. Закрывшись в спальне, муж с женой громко выясняли отношения, слышался стук битой посуды и нецензурный рёв Вовы. У Веры чуть не отсохли уши, но она так и не поняла, что не поделили «любящие» супруги.

В тот же вечер Вова перенёс свою постель в кабинет, а из спальни Киры всю ночь сочился сигаретный дым.

– Вера, скажи честно, тебе нравится Вова?

– Да, – выпрямилась Вера. – Неплохой парень, в Кире души не чаял, что касается тогдашней неприятности, с кем не бывает, дело житейское.

– Вова на работе?

– Да не ходил он на работу, с утра как засел в свой бункер, до сих пор не вылезал.

Конец ознакомительного фрагмента.