Порочестер или Контрвиртуал - София Кульбицкая

— Нет, Вы, конечно, простите, что я вмешиваюсь, но… Вы это что, серьёзно?

— А почему нет-то?.. — горестно возразил Порочестер и с тоской глянул на ноутбук, а затем — на покинутый журнальный столик. Видно было, что упоминание о любимой женщине не прошло для него даром.

Но я уже не мог успокоиться:

— Вы ж ни разу её не видели. А вдруг она… ээээ… не ваш тип?

— Я ведь тоже не Жозе Моуриньо, дружище, — мудро заметил мой терпеливый клиент. Но это уж совсем никуда не годилось:

— Мы, мужики, какими угодно можем быть. Купцы-то — мы. А вот они свой товар пускай показывают лицом. Я б на Вашем месте забеспокоился, что она фото зажимает. К чему бы это?..

— Ну, Вы-то, дорогой Герцог, известный женоненавистник, — разулыбался мой друг. — Зажрались! А я вот считаю, что в каждой даме есть что-то привлекательное. Тем более в такой умнице, как наша аcido…

— Ваша аcido, — из вредности ещё поворчал я, — ну и имечко… Женщина-кефир… Тоже мне, нашли в кого…

— Да Вы просто ревнуете, дружище, — кольнул меня Порочестер, и я тут же заткнулся в тряпочку. Я понял, что он прав. Я и впрямь ревновал — обыденную жизнь к виртуальной реальности, нашу только-только по-настоящему завязавшуюся мужскую дружбу — к полувоображаемой даме, которая даже в таком вот, невоплощённом виде обладала извечной дамской способностью всё разрушить.

Кроме того, копнув в себя поглубже, я с ужасом обнаружил, что ещё и завидую. Да-да, я попросту, банально завидовал своему приятелю-карлику со всеми его проблемами. Пусть его любовь была воображаемой и невоплощённой, пусть без фотографий и потенциально не его тип, — но у меня-то и такой не было. Даже в Интернете. Фантазийная пассия Порочестера, которую он, возможно, никогда не увидит, всё же заставляла его страдать, чувствовать и надеяться — совсем как настоящая. А я… За год с лишним виртуальной жизни так и не закрутил ни с кем даже хиленького романчика, не нашёл даже простой симпатии — что было, как я теперь понял, весьма угрожающим признаком — и говорило о том, что во мне всё засохло и заглохло уже окончательно и бесповоротно…

На душе у меня вдруг стало так холодно и страшно, что я быстро шагнул к журнальному столику, плеснул себе коньяку под завязочку — и, с наигранной бодростью поприветствовав бокалом взгрустнувшего Порочестера, проговорил:

— Ну, делу время — потехе час! Поработали и будет. Давайте выпьем за красивых женщин, дружище!!!

— Точно-точно! За аcidophileen! — подхватил Порочестер, радуясь возможности отдохнуть от примерки. Видимо, ему всё-таки было со мной ещё немножечко неловко. А я подумал, что под такой тост правильнее было бы чокаться стаканами с ацидофилином — но благоразумно промолчал.

3

Да уж, псевдонимчик у Лены был ещё тот. Но она не виновата. Как раз на днях — к слову, что ли, пришлось, — она рассказала мне, откуда он взялся:

— Думала, думала, ничего не выдумала, надоело. Села на стул, закрыла глаза и думаю: на что первое взгляд упадёт, так и назовусь. Крутнулась пару раз, открываю глаза — а возле клавиатуры стоит надорванный пакет с ацидофилином… Что ты смеёшься? Это ещё повезло. Запросто мог бы cefeer, moloko или какой-нибудь заварочный chineek попасться…

— Ну, латиницей-то понятно почему — для красоты. А со строчной-то зачем?…

— Ой, ты что! Ты не понимаешь, это такой потрясающий эффект! — и Елена Валерьевна объяснила, что она, мол, давно заметила: стоит написать даже самое банальное имя или псевдоним со строчной буквы, как оно приобретает удивительную глубину и значительность. — Почему так, а?..

— Видимо, потому, — предположил я, — что имя собственное таким образом превращается в нарицательное, и тем самым превращает ничем не примечательного дяденьку или тётеньку в носителя некой абстрактной идеи… В дух самого себя… В нечто высшее и таинственное…

— Ничего ты не понимаешь, а ещё искусствовед. Просто, когда человек пишет себя с маленькой буквы, он как бы говорит: «Посмотрите, мне даже на самого себя настолько начхать… Можете себе представить, КАК я чихал на всё остальное, в том числе и на вас!» И всем сразу становится ясно…

— … что у него сломан капслок.

— Да подожди ты. Сразу ясно, что такого человека ничем не возьмёшь, ни на какой крючок не подцепишь. А это внушает уважение и страх. Плюс говорит о его уме, ведь это только дураки носятся со своим Именем, как с писаной торбой. Вроде всяких Герцогов, ха-ха-ха…

Тут она была права. Я всегда пишу с прописной не только свой никнейм, но и — о ужас! — слова, с которых начинаю предложения. Хуже того, я не гнушаюсь и знаками препинания! Впрочем, иначе мне и нельзя, ведь я прозаик. А вот самокритичная Леночка всегда пыталась хоть как-то декорировать, облагородить свои бедные вирши — как она всегда делала с неудавшимися блюдами, украшая их изысканными мухоморами из половинок помидоров или морковными звёздочками:

я чай пила и вдруг он превратился в кровьи сахар в слёзы превратилсяя новый налила себе и вновьприхлёбывая чай смотрела я в окнотуда где ты однажды появился

Это такая редкость — тонкое эстетическое чутьё, пусть даже при полном отсутствии таланта. Кстати, первое, по-моему, встречается куда реже, чем второе. За это я Лену уважаю ещё сильнее. Если только это возможно.

Но пора, наверное, рассказать, откуда она вообще взялась на нашу голову.

Случилось это во время очередной вспышки военных действий на «Златоперье», когда свирепые Гении атаковали наиболее утончённую и эстетскую, а, значит, и ранимую часть лагеря графоманов — рубрику «Экспериментальная поэзия».

Вообще-то «психоделисты» (как они себя называют) редко участвуют в рулинетных войнах. Обычно они варятся в своём тесном кругу, наслаждаясь свободными потоками сознания друг дружки — потоками, в которых редко можно встретить рифму, ритм, строчную букву или запятую, — и брезгливо обходя «протухшее старичьё», коим они числят обыкновенных, консервативных стихотворцев, скрупулёзно подсчитывающих слоги. Но временами обоюдное раздражение прорывается. Например, когда на сайте объявляется литературный конкурс с крупными призами — в местной валюте, конечно. Кто-нибудь из самонадеянных экспериментаторов нет-нет, да и клюнет на наживку. Всякий раз это заканчивается печально. Судить психоделиста можно только по его собственным законам, весьма и весьма зыбким, а тут на одной доске оказываются совершенно разноплановые шедевры, что и отправляет новатора в заведомые «лузеры» — даже если среди своих он первый талант. Узнав результаты конкурса, разгневанные психоделисты (а они, как любое меньшинство, очень держатся друг за друга!) разом вылезают из своих келий и принимаются дружно, что твои сектанты, биться в истерике — на потеху Гениям-традиционалистам, которые только этого и ждут. Увы, для язвительных критиканов экспериментальная поэзия испокон веку — безопасная и вкусная мишень.

Как Лена затесалась в эту компанию, для меня до сих пор загадка, ибо, как я уже говорил, она обладает качеством, которого настоящий психоделист просто обязан быть напрочь лишён — самоиронией. Впрочем, думаю, она просто-напросто плыла по течению. По её свидетельству, едва появившись на сайте — ещё безо всяких стихов, но уже под своим оригинальным «ником» и красивой кислотной аватарой — она тут же оказалась охвачена любовным вниманием психоделических лидеров, традиционно встречающих любое пополнение с буйным восторгом: «Нашего полку прибыло!» Понимая, что происходит явное недоразумение, она, тем не менее, не стала никого разубеждать, — а предпочитала пожинать плоды, умело поддерживая иллюзию вовлечённости, для чего у неё, слава Богу, хватало чувства юмора. В первую очередь, как мы уже видели, она без жалости отказалась от прописных букв и знаков препинания, что сразу сделало её в глазах психоделистов своей в доску.

Она даже подумывала творчески развиваться и дальше — но её тормозило сомнение буриданова осла перед двумя одинаково соблазнительными, но, увы, разнополюсными возможностями: верлибром (коим у психоделистов считался любой незарифмованный записанный столбиком текст) и как раз вошедшим в страшную моду «быковским стихом». Это была досаднейшая проблема, ибо оба стиля ей ужасно нравились. Только-только она придумала, как их поженить, в результате чего получилась бы вещь, сулившая в кругу «экспериментаторов» бешеный успех — чистый, ничем не замутнённый поток сознания, оформленный в красивый кружочек — как всё резко и внезапно переменилось.

А именно: на горизонте появился Порочестер.

Знакомство их — это вообще что-то. Мне повезло наблюдать всё это в мельчайших подробностях. Старый жук случайно (а, может, и по чьей-то наводке) наткнулся на умопомрачительную, всю в инновациях и экспериментах, страницу новенькой — и затрепетал от особого чувства, адской смеси ярости, возбуждения и азарта, которая часто охватывала его тонкую натуру при столкновении с особо кощунственными оскорблениями святого Искусства. Вам-то смешно, а мне пришлось выслушать такооое!.. Недели две, если не больше, он изводил меня ежедневными отчётами о своих героических изысканиях в крохотной, но, по его словам, отвратительно смрадной кучке «кое-как сляпанных рифмовок недолюбленной дамы».