Журнал "Вокруг Света" № 5 за 2003 год - Вокруг Света

Краб-отшельник (семейство paguridae)

Представители этих ракообразных живут в пустых раковинах брюхоногих моллюсков, пряча в них свое длинное, лишенное твердых покровов, брюшко. В момент приближения опасности они забираются в раковину целиком и закрывают ее устье клешнями.

Petrochirus diogenes

Ареал Карибское море.

Размер панциря до 50 см.

К защитным приспособлениям крабов относится способность к автономии — произвольному отбрасыванию конечностей. Их «отрывание» происходит всегда недалеко от основания, в месте прикрепления мышц-автотомизаторов, которые разгибают «ногу» до тех пор, пока она не отломится. В месте перелома имеются два соединительно-тканных листка, помогающих быстро остановить кровотечение. Через некоторое время на этом месте отрастает новая конечность.

Macrocheira kaempferi

Ареал Тихий океан в районе Японии.

Размер панциря 40—60 см. Вес — 16—20 кг. Расстояние между растянутыми конечностями гигантского краба-паука составляет около 3,5 м. Взрослыми эти крабы становятся только в 10 лет, а продолжительность их жизни достигает 50 и более лет. В Японии этого великана называют «крабом мертвого человека», потому что его часто наблюдают рядом с утопленниками. Хотя на самом деле эти гиганты питаются рыбами и моллюсками.

Neopetrolisthes ohshimai

Ареал коралловые рифы Индийского и Тихого океанов.

Размер панциря 5 см.

Раз в году взрослые крабы линяют. Этот процесс регулируется специальными гормонами, вырабатываемыми в глазных стебельках. Старый панцирь лопается по бокам и сверху, и в течение нескольких часов краб с большими усилиями выбирается из этой «одежды», ставшей ему не по размеру. До тех пор пока новый панцирь не затвердеет, крабы полностью беззащитны, а потому в это время они прячутся в укрытие и ничего не едят.

Birgus latro, или пальмовый вор

Ареал тропические острова Индийского и западной части Тихого океана.

Длина тела до 32 см.

Эти крабы хорошо лазают по деревьям. Питаются они главным образом падающими плодами пальм, хотя не прочь также полакомиться и своими собратьями — другими ракообразными. А вот кокосовые орехи, несмотря на огромную силу своих клешней, разгрызть им не под силу. Дышат такие крабы выростами на стенках жаберных полостей, функционирующими как легкие. Самки с развивающимися яйцами мигрируют к морю и там сбрасывают их в воду, где из них вылупляются личинки.

Gecarcinus lagostoma

Ареал острова Асенсьон, Фернанду-ди-Норонья, Рокас и Тринидад.

Размер панциря 5—7 см.

Эти крабы приспособились к жизни во влажных тропических лесах, однако икру мечут в море. Иногда они для этого преодолевают по нескольку километров. Достигнув морского берега, самки или заходят в воду, или забираются на камни и стряхивают яйца в воду. В дальнейшем личинки развиваются в море, там оседают на дно и только через некоторое время выбираются на сушу. Удивительной их способностью является умение ориентироваться по звездам. Поэтому начало их миграции, которая происходит в определенной фазе Луны в одно и то же время года, можно всегда предсказать с точностью до дня. 

Музеи мира: Племянник Эрмитажа, Третьяковки старший брат

Если вы полагаете, что старейший отечественный музей русского искусства — Третьяковская галерея или Русский музей, то ошибаетесь. Первым общедоступным художественным собранием в дореволюционной России стал Саратовский музей, открытый в 1885 году внуком мятежного писателя Александра Радищева Алексеем Боголюбовым.

Музей имени Александра Радищева располагается на Театральной площади, в самом центре старого города. Там, рядом с новостройками, почти нетронутыми сохранились улочки XIX века. Их украшают особняки с колонными портиками, дома с мезонинами и резными наличниками окон. Через древние арки въездных ворот запросто можно зайти во внутренние дворики, где на чугунных балюстрадах старинных галерей сушится белье, в садах растет рябина, а в конурах дремлют меланхоличные сторожевые псы. Посреди улицы шествует дама в шубе с коромыслом и двумя ведрами — идет набрать воду из колонки. Вся эта “уходящая натура” становится живой картиной русского передвижника или импрессиониста, Прянишникова или Юона. А если забраться на высокую гору и посмотреть на Волгу, окажешься внутри зимнего пейзажа Брейгеля или весеннего — Левитана. Мерой зрительного восприятия мира в Саратове становится само искусство. Будто на глазах у тебя фильтр — образы старых картин. Такой город просто не мог не стать очагом художественной жизни России.

Основатель музея Алексей Петрович Боголюбов совсем даже не саратовец. Он родился в селе Померанье Новгородской губернии в семье офицера. Служил на флоте, учился в петербургской Академии художеств, участвовал в деятельности Общества русских художников в Париже и Товарищества передвижных художественных выставок. Однако в своих “Записках моряка-художника” Боголюбов подчеркивал: “По роду я саратовец, ибо эта губерния дала России Радищева”. Мать Боголюбова, Фекла Александровна, была дочерью знаменитого писателя. В Саратовской губернии находилось родовое имение Радищевых — Верхнее Аблязово. Алексей Боголюбов настоял на том, чтобы создаваемый им музей был назван Радищевским.

Не будем обольщаться — жившему в 1870-е годы в Париже профессору живописи Алексею Петровичу Боголюбову намерение устроить в “столице Поволжья”, крупном торгово-промышленном городе Саратове, русский Лувр стоило немало нервных клеток. “Наскучив бездействием саратовцев, я решил просто написать в Саратовскую Думу ультиматум, где сказал, что отдаю городу вес мое художественное имущество, стоящее по крайней мере 75 тысяч рублей, требуя от города постройки музея с помещением для школы прикладных искусств по моему плану, а ежели не хотят, то пойду искать счастья в другой угол России, более отзывчивый. Ультиматум возымел действие, и после жарких споров и жгучих речей за и против господа-думцы решили принять предложение в принципе, с тем чтобы прислать депутацию в Москву для осмотра моих сокровищ и что стоят ли они их затрат”.

Не так страшны огонь—вода, как казуистика расейской бюрократии! И все же в поединке с ней Боголюбов вышел победителем. В мае 1883 года на Театральной площади города было заложено здание музея по проекту петербургского архитектора Ивана Штрома. Высочайшим покровителем благого дела стал “сочувственник” Боголюбова в деле художественного просвещения России и “нарождении ремесленных школ” император Александр III.

Саратову волею судеб было уготовано стать буфером между Россией и Западной Европой. Только сейчас благодаря лежащему на противоположном берегу Волги городу Энгельсу и налаженному конвейеру перевозки за бугор российских немцев это буфер — социальный, а полтора столетия назад это была территория арт-коммуникации России с европейскими странами, и прежде всего с Францией.

Долгое время живший в Париже Боголюбов был единственным в России приверженцем пленэрного метода живописи так называемой Барбизонской школы. Пленэризм (от франц. “plein air” — открытый воздух) — живопись на открытом воздухе, позволяющая чутко передавать в красках изменения окружающей свето-воздушной среды. Барбизонская школа именуется по названию деревни Барбизон близ замка Фонтенбло. Мастера-барбизонцы не были импрессионистами, они не вышли за пределы реалистической тональной живописи, но достигли изощренности в использовании валеров — нюансов цвета и света в границах одного тона. Поэтому небо в их камерных по формату пейзажиках было влажным, ветер — холодным, а земля — пористой и тяжелой, как невыжатая губка. Подобно коллегам из Франции (пейзажистам Теодору Руссо, Шарлю Добиньи, Жюлю Дюпре, Камилю Коро), Боголюбов был не прочь шикануть собственным мастерством колориста. Внутри почти монохромной живописи серебристого тона вдруг нечаянно блеснет янтарная капелька — подсвеченный солнцем стог сена или черепица на кровле дома.

В Саратове собрана самая богатая коллекция работ Боголюбова: свыше 200 картин и этюдов, около 1 000 графических листов, многие из них попали в музеи по завещанию автора.

Таким образом, благодаря Боголюбову Саратов стал центром новейших течений французской живописи последней трети XIX века. А благодаря другому замечательному художнику, Виктору Борисову-Мусатову, — остался референтом парижской живописной моды и в начале XX столетия. Трехлетнее пребывание Борисова-Мусатова в 90-е годы в Париже, увлечение ею методом художников-символистов (Пюви де Шаванна) позволили мастеру стать путеводной звездой русскою живописного символизма. Главной темой художников “саратовской школы”, по образному определению искусствоведа Дмитрия Сарабьянова, явилось “ощущение пластического всеединства мира”. И у самого Борисова-Мусатова, и у саратовских почитателей его живописи — в будущем прославленных на всю Россию художников Павла Кузнецова, Петра Уткина, Кузьмы Петрова-Водкина — реальность сама по себе перестает быть героем картин. Искусствоведы называют картины саратовских символистов “миражами, сценами, доступными лишь привилегии сна”. Во сне разрываются трех измерений узы. Все сплетается со всем. Возможно, гений места самого волжского города помог художникам обрести всеединство.