Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р. - Павел Фокин

Влечение к книге и к знаниям у молодого Масанова было огромное. Необходимость самостоятельного заработка и тяжелая физическая работа в юности не только не убили в нем жажды знания, но, наоборот, – как бы укрепили ее. В период службы конторщиком Масанов особенно усиленно занимался самообразованием, знакомился с классической литературой и критикой, не щадя своих скромных заработков на приобретение необходимых книг и журналов. В эти же годы он старательно изучает немецкий язык и эсперанто, на котором впоследствии не только свободно говорил, но и вел переписку с корреспондентами самых дальних уголков земного шара; изучает историю, интересуется театром и шахматами, а также цветоводством.

Когда приходилось посещать его в Черкизове, то чего только не видывал я в его крошечном садике! Помимо овощей, необходимых для жизни, сколько и каких цветов, лишь по два-три экземпляра, не бывало на грядах у Ивана Филипповича! И в этих цветах, в этом уклоне от деловой прозаической работы была простая и скромная поэзия человека, любившего жизнь и ее красоту.

С 90-х годов Масанов начинает помещать мелкие историко-литературные и исторические заметки в небольших московских газетах, затем печатает ряд библиографических работ во „Владимирских губ. ведомостях“, „Трудах Владимирской ученой архивной комиссии“, затем в „Историческом вестнике“ и в „Русском архиве“. Эти выступления обратили на скромного автора должное внимание. Первая работа Масанова посвящена родному Владимирскому краю и вызвала положительную оценку современной критики как „бесспорно драгоценное приобретение и настольная книга для всякого желающего познакомиться с историей губернии“. Вслед за ней выходит „Библиография сочинений А. П. Чехова“. Строгий к себе Чехов большое количество сочинений не включил в прижизненное (марксовское) Собрание сочинений. Огромное наследство „начинающего“ Чехова обнаружилось только после его смерти, и открыл его именно Масанов.

„Спустя два года после смерти Чехова И. Ф. Масанов предпринял нелегкий труд пересмотра всех юмористических журналов и всех московских иллюстраций поры чеховской молодости и подвел итог даже всем мелочам, вышедшим из-под его пера. Это было поистине целое открытие!“ Так писал в своем предисловии А. А. Измайлов.

…Вслед за публикацией библиографического указателя сочинений Чехова началось усиленное переиздание его „забытых и затерянных рассказов“.

Такой строгий и крайне щепетильный к выбору сотрудников своего журнала „Русский архив“, как П. И. Бартенев, счел необходимым опубликовать у себя эту выдающуюся работу библиографа-самородка, а затем поручил ему же составление указателя содержания „Русского архива“.

Масанов не только любил и ценил высоко Чехова, но ему была дорога буквально каждая его строчка, каждая мелочь найденных сочинений. В процессе его библиографических исканий он с радостью заводил знакомство с людьми, близкими писателю, – сестрой Марией Павловной Чеховой, с женой О. Л. Книппер-Чеховой, с В. А. Гиляровским, Белоусовым, Лазаревым-Грузинским…

…В начале девятисотых годов Масанов приступает к составлению многотрудной своей работы „Словарь псевдонимов русских писателей и ученых“ и с 1904 года начинает частично опубликовывать собранные материалы, памятуя, что многие крупнейшие русские писатели, как Гоголь, Лев Толстой, Салтыков, Короленко и другие, начинали свою литературную деятельность под псевдонимом. Он рассылает работавшим в те годы писателям, независимо от их литературных взглядов, просьбы сообщить свои псевдонимы, и все отвечают ему, охотно раскрывая свои вымышленные имена. Один только Амфитеатров вознегодовал на Масанова и даже выступил со статьей в газете „Русь“ с протестом против опубликования псевдонимов, усматривая в этом покушение на „литературную собственность“ и даже „одно из самых тяжелых литературных преступлений“. Это так повлияло на Масанова, что он остановил свою работу, но по просьбе друзей и большинства писателей, заинтересовавшихся такой работой, считавших выступление Амфитеатрова нелепостью, стал продолжать свои изыскания, поддержанные рядом историков и литературоведов, как дело нужное и дорогое при изучении истории нашей художественной литературы и публицистики.

В результате многолетнего неутомимого труда Масановым составлен словарь, охватывающий свыше 60 тысяч псевдонимов» (Н. Телешов. Записки писателя).

МАСЛОВ Георгий Владимирович

Поэт и литературовед. Публикации в журналах «Рудин», «Богема», «Огни», в сборниках «Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных З. Н. Гиппиус» (Пг., 1917), «Арион» (Пг., 1918). Поэма «Аврора» (Пг., 1922). Муж Е. Тагер.

«Кружок, в который меня ввел мой сосед по „пушкинскому семинару“ [С. А. Венгерова в Санкт-Петербургском университете. – Сост.] поэт Георгий Маслов, пламенный поклонник не только стихов Языкова, но и его житейского студенческого обихода, был, пожалуй, самым малым по количеству участников и самым серьезным по поставленным задачам. Мы дерзостно мечтали о сокрушении еще недавно столь пленявшего нас символизма, тщательно изучали все его творческие приемы, чтобы „бить врага его собственным оружием“, и намеревались явить миру новые образцы свободного в интонациях и выразительного поэтического языка.

…Мы слушаем Георгия Маслова, автора поэмы „Аврора“. Он стоит у стены, высокий, несколько сутулый, с насмешливым заостренным лицом, еще не успевшим потерять летний симбирский загар. Прямые, закинутые назад волосы придают ему подлинно поэтический вид. Под распахнутой тужуркой – синяя, расстегнутая на две пуговицы косоворотка. Вытянув руку, слегка покачиваясь и глядя куда-то в закат над Невою, он мерным, несколько монотонным голосом, то ускоряя, то замедляя темп, читает стихи, в которых много молодой страстности, мифологических образов, обращений к поэтам классической поры.

О мой ямб, звонконогий мой конь,Непокорный рабам буцефал,Я хочу укротить твой огонь,Я свободным и дерзостным стал…

Г. Маслов в пушкинской эпохе чувствовал себя как дома и весь загорался, как только заходила речь о декабристах, о „классиках“ и „романтиках“, о людях 30–40-х годов XIX века. Он являлся сдерживающим началом во всех наших увлечениях поэзией современности. Но ему нравилось модернизировать свои архаические пристрастия, хотя он и не шел дальше пределов, указанных Валерием Брюсовым» (Вс. Рождественский. Страницы жизни).

«Я помню Маслова по Пушкинскому семинарию Петербургского университета. Здесь он сразу и безмерно полюбил Пушкина, и хотя занимался по преимуществу изучением пушкинского стиха, но, казалось, и жил только Пушкиным, и недалек был от чувственного обмана: увидеть на площади или у набережной его самого. Дельвиг и Баратынский тоже стали для него ощутимы до физического чувства их стихов. Маслов жил почти реально в Петербурге [18]20-х годов. Он был провинциалом, но вне Петербурга он немыслим, он настоящий петербургский поэт» (Ю. Тынянов. Георгий Маслов).