Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2. - Дмитрий Волкогонов

В важном консилиуме, состоявшемся 21 марта, приняли участие Геншен, Бумке, Штрюмпель, Нонне, Ферстер, Ко­жевников, Елистратов, Крамер. Врачи констатировали, что после 10 марта произошло ухудшение состояния Ленина: появилось явление сенсорной афазии, то есть затруднение понимания обращенной к нему речи. Но к маю положение несколько улучшилось, и больного перевезли в Горки, со­блюдая всяческие меры предосторожности.

Но до этого в марте произошло еще одно событие, тща­тельно скрывавшееся долгие годы. Правда, М.И.Ульянова в своих записях, которые увидели свет только в декабре 1989 года, указывала: "Зимой 20/21, 21/22 годов В.И. чув­ствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособно­сти сильно беспокоили его. Не знаю точно когда (курсив мой. —Д.В.), но как-то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина сло­во, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.

Почему В.И. обратился с этой просьбой к Сталину? По­тому что он знал его за человека твердого, стального, чуж­дого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой".

Мария Ильинична еще раз возвращается в своих восьми страничных записях к этому мотиву: „С той же просьбой обратился В.И. к Сталину в мае 1922 года после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потре­бовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Ста­лина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут пять, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И.просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо обо­дрить В.И., и Сталин вернулся снова к В.И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно… В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и ска­зал Сталину:

—  Лукавите?

—  Когда же Вы видели, чтобы я лукавил…"

Воспоминания М.И.Ульяновой хотя и страдают некото­рой неточностью, тем не менее свидетельствуют, что мысль о самоубийстве не покидала Ленина с момента прихода к нему роковой болезни.

Характерно, что Сталин в обоих случаях обещал испол­нить волю Председателя Совнаркома. Думаю, это было в личных интересах Сталина, который боялся сближения Ле­нина с Троцким и давно уже вынашивал далеко идущие честолюбивые планы.

Но архивы партии сохранили для истории более точный документ. В силу важности приведу его полностью.

„Строго секретно.

Членам Пол. Бюро

В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном „просьбу Вл. Ильича Стали­ну" о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность до­стать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что „Вл. Ильич переживает неимоверные страдания", что .дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала „не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И.дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал „согласия Сталина"), я не счел возмож­ным ответить отказом, заявив: „Прошу В. Ильича успокоить­ся и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний испол­ню его требование". В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил вы­полнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.

21 марта 1923 г. И.Сталин".

Ниже выражена реакция членов Политбюро на записку.

„Читал. Полагаю, что „нерешительность" Сталина — правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.).

Томский Читал: Г.Зиновьев Молотов Читал: Н.Бухарин Троцкий Л.Каменев".

Без даты, но есть еще одна записка, написанная Стали­ным, видимо, 17 марта 1923 года, такого содержания:

„Строго секретно"

Зин., Каменеву.

Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в „ужасном" со­стоянии, с ним припадки, „не хочет, не может дольше жить и требует цианистого калия, обязательно". Сообщила, что пробовала дать калий, но „не хватило выдержки", ввиду чего требует „поддержки Сталина".

Сталин".

„Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя!

Г.Зиновьев Л.Каменев".

Документы чрезвычайно примечательны и свидетель­ствуют, что идея самоубийства в мыслях Ленина была устойчивой, даже навязчивой.

Стоит отметить несколько обстоятельств этих писем. Не очень ясно, как Ленин, утративший возможность гово­рить, 17 марта 1923 года просил „порцию цианистого ка­лия". Возможно, жестами. Сталин подчеркивает несколько раз, что Надежда Константиновна „упорно настаивала" с „особой настойчивостью" дать цианистый калий и даже „пробовала" это сделать… Это утверждения Сталина. Воз­можно, что Крупская, доведенная до отчаяния состоянием мужа, подавленная собственным бессилием уменьшить его страдания, была близка к исполнению желания Ленина. Но откуда у нее цианистый калий? Ведь это не просто препа­рат, который лежит рядом с таблетками от кашля… Или яд был уже раньше приготовлен? А может быть, его передал Сталин? Это загадка истории.

Не менее важно и другое обстоятельство: Сталин каж­дый раз соглашается дать яд „без колебаний". Более того, он считает эту „миссию гуманной и необходимой". В этом фак­те рельефно прослеживаются не только нравственные пара­метры личности Сталина, но и трудно скрываемое желание ускорить развязку. Пока с превратившимся в несмышленого ребенка Лениным возятся врачи, правда без особых надежд, в Политбюро разгорается борьба за наследие. На Ленина не жалеют денег и сил, но, похоже, уже больше для того, чтобы продемонстрировать свою правоверность ленинизму, идее, делу вождя. Кто больше… Бюллетени для народа ежедневно публикуются такого содержания, что почти не­возможно понять истинное состояние больного. Политиче­ский контроль уже в действии.

„Бюллетень № 3

О состоянии здоровья Владимира Ильича.

Затруднение речи, слабость правой руки и правой ноги в том же положении. Общее состояние здоровья лучше, температура 37,0, пульс 90 в минуту, ровный и хорошего наполнения.

14 марта, 2 часа дня 1923 г. Проф. Минковски, проф. Ферстер, проф. Крамер, прив. доцент Кожевников, наркомздрав Семашко".

„Бюллетень № 6

Вместе с продолжающимся улучшением со стороны речи и движений правой руки наступило заметное улучше­ние и в движениях правой ноги. Общее состояние здоровья продолжает быть хорошим. 17 марта, 1 час дня 1923 года".

Трудно было судить по этим сообщениям об истинном состоянии парализованного вождя. Многие считали, что это очередное „недомогание". В Кремль шли телеграммы из пар­тийных организаций: как реально себя чувствует Ленин? Орджоникидзе из Тифлиса запрашивал Сталина: „Сообщи действительное положение здоровья Ильича". Но ЦК пар­тии уже научился манипулировать информацией. Сообща­лось то, что считалось необходимым для политического спокойствия.

Троцкий, выступая 5 апреля 1923 года на VII Всеукраинской партийной конференции, заявил: „Когда мы обсуж­дали первый бюллетень о здоровье Ленина в марте, мы ду­мали не только о его здоровье, но мы думали также о том, какое впечатление число ударов его сердца произведет на политический пульс рабочего класса и нашей партии". Троцкий задает тон в оценке роли Ленина: „Нет и не было в историческом прошлом влияния одного лица на судьбы человечества, не было такого масштаба, не создан он, чтобы позволил нам измерить историческое значение Ленина…"

Каждый старался продемонстрировать свою особую приверженность вождю, его идеям и устремлениям. Хотя в действительности ни для кого не было особых сомнений в окончательном отходе их лидера от активной политической деятельности. Все понимали, что эта длинная политическая агония — фактически переход в неизвестность. После удара 10 марта 1923 года в "Дневнике дежурного врача" появляют­ся записи, которые дают весьма полную картину состояния больного.

11   марта. „…Доктор Кожевников зашел к Владимиру Ильичу в 11 с четвертью часов. Цвет лица бледный, земли­стый, выражение лица и глаз грустное… Все время делает попытки что-то сказать, но раздаются негромкие, нечлено­раздельные звуки… Сегодня Владимир Ильич, в особенности к вечеру, стал хуже понимать то, что ему говорят, иногда он отвечает „нет", когда, по всем данным, ответ должен быть положительным".

12  марта. „Сегодня приехали проф. Минковски и Ферстер. С вокзала доктор Кожевников с ними поехал на засе­дание Политбюро, а оттуда к Владимиру Ильичу… Со сто­роны нервной системы сознание ясное (по-видимому!), поч­ти полная моторная афазия, сегодня Владимир Ильич ниче­го не может сказать… Владимир Ильич плохо понимает, что его просят сделать. Ему были поднесены ручка, очки и реза­тельный нож. По предложению дать очки Владимир Ильич их дал, по просьбе дать ручку Владимир Ильич снова дал очки (они ближе всего лежали к нему)… После посещения Владимира Ильича все врачи снова были в Политбюро…"