Учебка. Армейский роман. - Андрей Геращенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А может, и в самом деле, газеты врут про музыку? Бывает, что и не такое в «Служу Советскому Союзу» показывают», — засомневался Игорь и, в конце концов, согласился с сержантом.
Вместе со всеми встав из-за стола, Игорь попытался отыскать в толпе родителей мать и Славика, но увидел лишь брата, уже выходившего из столовой. Построились тоже без лишних криков и сразу же отправились в казарму.
Перед казармой Денисов построил роту и, прежде чем отпустить, объявил:
— В дальнейшем будет следующий распорядок дня: сейчас в каждом взводе офицерами, прапорщиками и сержантами будут определены лучшие курсанты, которые будут поощрены увольнениями за пределы части. Сразу хочу предупредить — из каждого взвода в увольнения будет отпущено не больше трети курсантов. Поэтому не должно возникать никаких недоразумений по этому поводу. Что будут делать остальные? Остальным мы тоже разрешим быть с родителями вплоть до ужина, но через каждый час они должны будут докладывать сержанту о своем местонахождении. Специально будет открыт актовый зал в клубе для того, чтобы вы могли посидеть там с родителями… Для увольняемых сообщаю — не позже, чем в двадцать два двадцать вы должны будете явиться в казарму и отметиться у дежурного по части. В увольнении вести себя соответственно, формы одежды не нарушать. О возможных замечаниях со стороны патруля незамедлительно доложить своему непосредственному начальнику сразу же по приходу в расположение. Спиртные напитки, естественно, ни в коем случае не употреблять! Чтобы не путаться, я сказал родителям нашей роты, чтобы они ожидали вас на спортгородке. Так что идите туда. Разойдись!
Уже в расположении Мищенко построил взвод и в свою очередь сообщил:
— Мы посоветовались с сержантом Гришневичем и младшим сержантом Шорохом и решили, что в увольнение пойдут: Сашин, Фуганов, Албанов, Каменев, Вурлако, Бытько и Байраков. Кого назвал — выйти из строя! Вам предоставлено право сходить сегодня в честь праздника принятия присяги в увольнение. Вот вам увольнительные записки и идите готовьтесь. Через полчаса вас осмотрит и проинструктирует старшина роты прапорщик Атосевич, а затем уже внизу — дежурный по части. Бытько!
— Я!
— Закрась кремом нитки на своих ботинках, а то их за километр видно.
— Как закрасить? — не понял Бытько.
— Ну не краской же акварельной! Закрась кремом — вымажи.
Игорь был неприятно разочарован тем, что распределение в увольнение уже состоялось, и он не попал в список. «Сашина, Фуганова и Албанова отцы в увольнение взяли — с ними все ясно. К Вурлако родители из Украины приехали, тоже нельзя было не отпустить. Бытько очко рвал перед сержантом… И с ним понятно. А вот почему Байракова и Каменева отпустили?» — с досадой размышлял Тищенко. Еще одной загадкой для Игоря было то, что Мазурин не попал в список. Это было настолько странно, что когда Мищенко распустил взвод, Игорь не выдержал и спросил:
— Слушай, Мазурин, а что это ты в увольнение не пошел? Ведь все военные своих детей забрали домой?
— Все, да не все! Мой отец сегодня в наряде, а мать… Она просила Гришневича…
— Ну и что?
— Что, что. Этот гандон сказал ей, что я плохо нес службу, а для увольнения у нас есть более достойные!
— Это кто более достойный — Фуганов, что ли?! — возмутился Игорь.
— Фуганов, например. Надо было ей сразу к Мищенко подойти, а теперь уже неудобно. Да и Гришневич может припомнить.
Гришневич не любил Мазурина, и это уже давно было ясно Игорю. Сержант в последнее время то и дело ставил его в наряды. Мазурин уже два раза сходил в наряд по роте и раз в столовую, в то время как Сашин — лишь один раз в наряд по штабу, считавшийся одним из самых легких. Большой любви к Тищенко Гришневич тоже не испытывал, но Игорь, хоть и с некоторой опаской, все же решил попросить увольнение:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться — курсант Тищенко?
Казалось, что Гришневич знает, зачем пришел Игорь. Исподлобья глянув на Игоря, сержант хмуро произнес:
— Слушаю тебя.
— Товарищ сержант, ко мне мама и брат приехали.
— Хорошо, что приехали. Хочешь пойти к ним?
— Никак нет. То есть да… Они далеко ехали… не минчане… Товарищ сержант, а мне нельзя с ними в увольнение сходить? Город очень хочется посмотреть.
— Тищенко, а как ты думаешь — ты хорошо служишь?
— Не знаю. Наверное, не очень…
— Я тоже думаю, что не очень. А ведь ты сам слышал, что ротный говорил — в увольнение можно отпустить только треть взвода. А ты разве относишься к лучшей трети?
Игорь ничего не ответил.
— Ну, вот ты и сам, Тищенко, видишь, что в увольнение тебе пока рано. Ведь так?
Тищенко насупился и неожиданно резко спросил:
— Товарищ сержант, а разве Фуганов к лучшей трети относится?
— Во-первых, Тищенко, это не твоего ума дело. А, во-вторых… Я отвечу на этот вопрос: с Фугановым решал Мищенко, а не я. Я бы Фуганова не отпустил! И к тому же, Тищенко, я не имею права, и Мищенко тоже его не имеет, чтобы отпустить больше трети взвода. Мы уже треть отпустили. К тому же я тоже, наверное, право на увольнение имею? А, Тищенко?
— Так точно — имеете.
— Хорошо, что ты меня отпускаешь. Иди к своей матери и можешь побыть с ней до ужина. Только все время младшего сержанта Шороха держи в курсе того, где ты находишься. Все — иди!
Только тогда, когда Игорь уже отошел, он вспомнил о том, что на стрельбище стрелял лучше всех в отделении. «Вот дурак — почему я сразу не сказал?! А-а — черт с ним! Гутиковского и Улана ведь тоже не отпустили», — вначале терзался, а потом успокоил себя Тищенко. Игорь уже собрался, было, уходить, как вдруг увидел, что к Гришневичу подошел Кохановский со своими родителями. Кохановский тоже был у Гришневича далеко не на самом лучшем счету, поэтому Игорь был абсолютно уверен, что сержант откажет ему в увольнении. Родители Кохановского были одеты очень просто, и Игорь без труда понял, что они простые колхозники. Вся компания принялась улыбаться, но затем смех утих и, вначале Гришневич, а потом Кохановский и его родители стали какими-то хмурыми и озабоченными. «Вот и отказали», — подумал Игорь. Каково же было его удивление, когда Гришневич крикнул вслед уходящему Кохановскому:
— Но только чтобы ровно в половину одиннадцатого он был в казарме! И ни капли спиртного!
— Ой — да што вы, ен у нас не пьеть! А прыдем мы ящэ раньшэ — у нас поезд у палавине девятага, — заверила Гришневича мать Кохановского.
«Вот те на — и Коху отпустили! Может, мне тоже надо было маму попросить, чтобы она поговорил? Хотя Мазурина ведь не отпустили… Не угадаешь, какая сержанта муха укусит. А все же почему он Кохановского отпустил?» — Тищенко в глубоком раздумье направился на спортгородок. Прошло не больше десяти минут с того момента, как сержант отпустил взвод, а кроме Игоря в казарме больше никого из второго уже не было (не считая тех, кто готовился идти в увольнение).
Спортгородок, как, впрочем, и вся часть, был похож то ли на огромный, недавно разбитый цыганский табор, то ли на шумную, пеструю ярмарку. Отыскать нужного человека было не намного легче, чем иголку в стогу сена. Но все оказалось проще. Если для Игоря все вокруг казалось одинаковым, то Славик сразу же заметил курсанта, бродившего по городку. Приглядевшись, Славик узнал брата и громко его позвал:
— Игорь! Игорь!
Игорь услышал голос Славика, но, сколько не вертел по сторонам головой, все равно никак не мог увидеть своих. Славик крикнул еще несколько раз и, убедившись в бесполезности этого занятия, решил подойти к Игорю. Игорь, еще недавно слышавший голос брата, растерянно стоял посредине двух рядов спортивных снарядов и с досадой смотрел на часы: «Уже десять минут прошло, а я их никак не могу найти. Вроде бы рядом Славик кричал и вот опять ничего не слышно».
— Руки вверх! — неожиданно услышал Игорь голос брата.
— Наконец-то! А я вас ищу, ищу… Где вы пропадаете? — обрадовался Игорь.
— Эх ты — четыре глаза, а ничего не видишь!
— Да ладно тебе! А где мама?
— Она на скамейке с Мироненко сидит.
— С каким Мироненко? Со Славой, что ли?
— С каким Славой?
— Он тоже со мной служит, только в третьем взводе.
— Нет, не с ним. Но, наверное, с его родителями.
— С Ольгой Петровной?
— Да. Она у вас историю вела?
— Вела. А чего это они с вами сидят, а не с сыном? Или он тоже там?
— Говорю ведь, что нет. Его в увольнение отпустили, так он пошел в казарму готовиться. А они пока с нами сидят. Пойдем быстрее.
Мать и в самом деле разговаривала с родителями Мироненко. Игорь сразу же узнал полноватую фигуру Ольги Петровны, а вот отца Мироненко он видел впервые. Так уж получается, что обычно о втором секретаре райкома пишут в районной газете часто, а вот фотографий почти не помещают — обычно второй попадает в тень первого. Игорь хотел, было, сказать: «Здравствуйте, Ольга Петровна!», но потом подумал, что это будет невежливо по отношению к ее мужу, и ограничился одним лишь «Здравствуйте».