Под тенью Феникса - Андрей Годар

– Это что? Кровь? Подстрелили?

– Херня, бывает. Как обычно, в самый дурацкий момент, – в горле хлюпает, стараюсь говорить так, чтобы этого не было слышно. Получается.

– Что значит херня?! Да тебе весь бок разворотило! – Томми стоит во весь рост, будто не замечая сверкающих у него над плечами пуль. Пули его щадят, обычное дело.

– Да говорю же, царапина! – выкрикиваю я, чуть не поперхнувшись кровью. – Сейчас отлежусь чуток и нормально.

Одна из пуль пролетает прямо возле плеча Томми, вспарывая складку его гимнастёрки. Он тут же прыгает за развёрстый на земле Джаганат, прикладывается к пулемёту и начинает крыть короткими очередями. В перерыве кричит мне:

– Держись! Наши ломят! Сейчас медик будет!

Я невольно любуюсь его напряжённым, будто вырубленным из камня лицом, этим благородным профилем и вздувшимися скулами. Настоящий Аполлон. Такие банальные сравнения… Но мне сейчас не зазорно. Боль уже начала отступать, и я вспоминаю, что это означает. Успеваю поднять руку и перекрестить подрагивающего в такт пулемётным очередям Томми. Хорошо.

____________________________________________

Эпилог

Вечерняя заря отгорела всего около получаса назад, но рано взошедшая ущербная луна уже обустроила небо на свой вкус. Теплый, цвета остывающего после горна металла, отблеск заходящего солнца съежился и угас. В лунном свете растянутые облака из темных зазубренных лезвий превратились в прекрасных серебристых птиц, щеголяющих своим новым серебристым опереньем. Теплый ветерок заметно посвежел, намекнув на раннее августовское похолодание.

На самой опушке обступившего поляну леса проснулся и затяну свою песню соловей. Самозабвенно он выводил удивительные трели, время от времени пресыщаясь уже сложившимся мотивом и переходя к новому. Громкие жизнерадостные рулады сменялись печальными посвистами, которые затем снова переходили в неистовую щелкающую и рокочущую композицию. Будто он вскоре собирался покинуть этот мир и спешил поделиться всем пережитым со всеми, кто мог его услышать.

Вдоль опушки, по самому краю поляны, шли два человека. Один то и дело вертел головой по сторонам. Другой вел себя спокойнее и всё больше смотрел под ноги. Не желая тревожить соловья, они совершили крюк, обойдя большое дерево, на ветвях которого вовсю старался ночной певец, стороной. Люди шли молча, будто не находя ни причины ни повода для того чтобы начать разговор. Затем они спустились к нижнему краю поляны и разложили небольшой чемоданчик с оборудованием. Проверив показания аппаратуры и укрепив на шлемах приборы ночного видения, они продолжили свой путь вдоль подступавшего леса. Иногда они останавливались и вглядывались через массивные визоры в чащу, остальное время предпочитая держать забрала открытыми, что позволяло насладиться угасающими запахами летнего вечера.

– Ты где это палец держишь, рядовой? – раздался низкий и чистый, как отзвук бронзового колокола голос.

– Виноват, товарищ сержант! – поспешно ответил ему второй голос: помоложе, на полтора тона выше. Охотно признавая свою вину, рядовой встряхнул рукой в воздухе и снова взялся ею за рукоятку автомата, с показательной старательностью вытянув указательный палец на ствольной коробке.

– Знаю, что виноват. И чему вас только в лагере учили. Пятьдесят отжиманий.

– В учебке двадцать полагалось!

– С двадцати, я смотрю, до тебя не дошло. Упал – отжался!

Положив автомат в траву, рядовой принял упор лежа и резво заработал, сгибая и разгибая руки. Отжиматься в броне с полной выкладкой было куда сложнее, и последние несколько движений он совершил с большими перерывами. Затем, громко сопя, подобрал под себя ноги и, пошатываясь, встал.

– То-то же – заметил сержант. – Вот ты фырчишь, а я своими глазами видел, как один салабон, который не знал где палец нужно держать, чихнул и отстрелил напарнику яйца.

– Так я же ствол в другую сторону направил и предохранитель…

– Пререкания со старшим по званию? Еще двадцать раз отжаться хочешь?

– Вас понял, молчу.

Затем они прошли еще две сотни метров, снова поколдовали с аппаратурой и продолжили свой путь.

– Разрешите обратиться?

– Разрешаю.

– А для чего нужны эти обходы, если весь периметр контролируется автоматической системой? Я это из желания глубже понять службу, так сказать, интересуюсь.

– Ох, и откуда тебя такого только перевели. Хотя да, это ж твое первое место службы. Система сама требует постоянного надзора и диагностики. Сейчас мы вручную проверяем все сенсоры и передатчики, проводим визуальную разведку периметра. На тот случай, если противник найдет способ как-то эту систему обмануть или вырубить незаметно.

– А что, может?

– Конечно, может. Не бывает таких созданным человеком загадок, чтобы другой человек не смог их разгадать. Ну или не человек. Ты вообще привыкай, что технике нужно доверять постольку поскольку. Когда автомат поймал клина и батареи посажены, один на один с проблемами ты останешься сам, как есть.

Рядовой кивнул в ложной благодарности за озвученную без особого на то повода прописную истину. Кажется, сержант это уловил. Чтобы уйти от нежелательного развития разговора, молодой боец поспешно поинтересовался:

– А скажите пожалуйста, откуда у вас такая кличка – «Динамит»?

– Пожалуйста-хреналуйста, бонжур жетем се ля ви. Ты блин как из пансиона благородных девиц.

– Прошу прощения.

– Да хорош уже! Еще реверанс тут изобрази, я тебя до конца службы отливать сидя заставлю.

Сержант сплюнул и опустил на лицо визор. Стоял он так достаточно долго, подкручивая фокус линз и хмыкая себе под нос. Когда начало казаться, что разговор безвозвратно прерван, он откинул визор и на ходу заговорил спокойным тоном:

– Динамитом прозвали меня еще в духанке, за взрывной характер. Ну, было дело, когда в службе еще не разобрался, старому бока намял. За дело. Этого козла в части никто не любил, но за честь старых нужно было выступить. Иначе – сам понимаешь – субординация под угрозой, молодые теряют стыд и так далее. Меня отловили, за ремень на улицу вывели и начали объяснять почему был неправ. Объясняли в общем правильно и внятно, но как-то чересчур грубо. Я понял, что если сейчас прогнуться, то потом жизни не дадут вовсе. Думаю, будь что будет. И лбом заряжаю в челюсть самому их главному, он передо мной стоял. Потом начинаю отмахиваться от остальных, но не понимаю, что глаза заливает. Липкое, горячее. Оказалось, когда таранил, о зубы лоб рассек.

В общем один против пятерых, тут сказ короткий. Занесли меня потом в казарму, на койку положили. В объяснительной написал, естественно, что сам с лестницы упал. Перелом двух ребер, посеченная морда и множественные ушибы. А у нас лестница в казарму такая большая, на четыре ступеньки. Смех, да и только. Зато потом, когда из медблока вышел, меня уже не трогали. Но – так служили. У вас сейчас всё намного проще, правильнее. Некогда дурью маяться. Я своим прошлым особо не горжусь, но и стыдиться его не буду.

– Здорово… – невпопад заметил рядовой. И, спохватившись, добавил – В смысле, интересная история.

– Тебя-то за что прозвали… как там, Жекан? Жидкун?

– Жикам. Это я сам себе придумал. «Живой камень» значит, сокращенно.

– Это что, у салажат сейчас такая мода – самим себе клички придумывать?

– Нет, не сказал бы. Просто… если правильно себя поставить, то можно заслужить. То есть, сделать так, что тебя будут называть так, как бы тебе самому хотелось. Я вот например сразу себе такую наколку во всю спину сделал. Ну и само собой уже дальше пошло. Главное, поддерживать уважение к себе на нужном уровне. – говоря это, рядовой позволил себе улыбнуться.

– Экий ты жук. И почему живой камень?

– Я в детстве очень ленивым был. А потом изменился. Вот поговорка про лежачий камень, под который вода не течет – про меня была. Чтобы всегда об этом помнить, и кличку взял. В честь новой жизни, так сказать. А еще «живой камень» – это такое предупреждение, когда в горах связка идет. Что вот, мол, камень на склоне некрепко держится и может сорваться, не наступайте на него.

– И что, не наступают?

– Пока нет.

– А если опереться? Тоже, стало быть, не подойдет? Ненадежный ты значит, Жикам?

– Нет. Это… Ну просто так, шутка смысла получилась. Если честно… Не думал об этом.

– А вот и зря. В кличках, в позывных, в названиях особая сила есть. Во первых, показывает, к чему люди стремятся. А во вторых, помогает им туда прийти. Конечно, не напрямую, иронии всегда место есть. У нас вон был комчасти Вялый – так более крепких во всех смыслах людей я не встречал. Но. В общем и целом можно понять, к чему идем. У вашей роты свое название было?

– Ну, да. Хотя так, больше баловство если подумать – мы же только учились еще…

– Какое? И почему?

– Хорьки. Потому что быстрые, резвые. И потому что хищники. Выполняем задачу без лишнего шума, аккуратно и жестко.