Архиепископ Василий (Кривошеин) Преподобный Симеон Новый Богослов - Василий (Кривошеин)

Духовная битва за и против пр. Симеона продолжается, хотя никто, как будто бы, не оспаривает его значительности и искренности. Нужно, однако, иметь в виду, что в требовании достижения высоких мистических состояний, видения света прежде всего, пр. Симеон менее категоричен, чем кажется на первый взгляд. Вообще у пр. Симеона немало здравого смысла, даже умеренности, как, например, можно видеть из его осторожного и сдержанного отношения к экстатическим явлениям. Кроме того, как раз это чувство (что цель христианской жизни — видение Христа во свете — еще не достигнута) может, в глазах пр. Симеона, стать спасительным, ибо покаяние и слезы, которые оно порождает, быстро приводят к состоянию «духовного опьянения». Божественная же любовь является вершиной всякого совершенства и плодом обожающего Святого Духа.

Понятно, что больше всего нас интересует у пр. Симеона его непосредственный мистический опыт, но он неотделим от всей его богословской установки. Поэтому мы и захотели в этой работе дать подобающее место его богословской мысли, показать все богатство созерцания Бога и Его действий. Показать, кроме того, внутреннее единство его умозрения, которому не мешает отсутствие какой–либо систематизации, которое существует даже вопреки некоторым видимым противоречиям и известной расплывчатости в формулировках. Но это единство, если можно так выразиться, диалектическое.

В центре созерцания находится тайна спасения человека, от сотворения мира до второго пришествия и всеобщего воскресения. Все едино и неразрывно связано в спасительных действиях Святой Троицы, но воплощение все же занимает основное место в богословском видении пр. Симеона, о нем он говорит чаще всего. Оно является главным источником обожения человека, оно также основа Евхаристии, которая получила у пр. Симеона то место в монашеской жизни, которого не имела у древних аскетических писателей.

Человек Духа Святого, о Котором он обильно, более предшественников, писал, пр. Симеон является тем не менее самым христоцентричным из всех греческих отцов. Для пр. Симеона Христос действительно является всем. Он нашел новые, поразительные выражения своей нежной и восторженной любви к Нему, он сумел найти неслыханные слова, описывая переживания видения божественного света. Драматический характер обладания и потери Божественного в сердце человека также описывается пр. Симеоном с силою, редко встречающейся у других отцов. В богословских рамках воплощения можно лучше всего понять несколько озадачивающие и вместе с тем реалистические пассажи пр. Симеона о человеческом теле и его частях, а также несколько смелые «брачные» образы в текстах о бесстрастии и описаниях божественного эроса, смущавшие некоторых в его время и еще смущающие теперь. Является ли это причиной сдержанности, проявленной по отношению к пр. Симеону церковной иерархией, поэтому ли ему отводится столь скромное место в официальном богословии? Мы этого не думаем. Во всяком случае это недостаточное объяснение. Скорее, его необычайная личность, мистическая и вместе с тем воинственная, его апостольское рвение проповедовать видение Бога всем христианам, все это было слишком для спокойных людей и они предпочитали забыть о пр. Симеоне. С другой стороны, пр. Симеон жил слишком поздно, и вследствие этого ему трудно было приобрести авторитет отца церкви. Так, например, св. Григорий Палама, относившийся к нему с симпатией и почитанием, все же не цитирует его среди других святоотеческих авторитетов [1202]. Его духовное богословие, гораздо более систематическое, чем богословие пр. Симеона, также могло содействовать оттеснению последнего на второй план. Но для нас пр. Симеон навсегда останется человеком глубокого личного мистического опыта, сумевшим притом потрясающим образом его выразить. Его значение несравненно и непревзойденно в православной духовности всех времен. Мы восхищаемся также замечательной свободой его духа, умеющей, однако, сживаться с аскетическим и догматическим преданием Православия.

Народная греческая пословица говорит: «У бедного святого нет славословия». Можно было бы сказать, что правда этой пословицы подтверждается на примере пр. Симеона Нового Богослова двояким образом: буквально, поскольку его место в церковных торжественных службах очень скромно (никогда ни один храм не был посвящен его имени); духовно, потому что он всегда остается тем «братолюбивым нищим», о котором говорит в своих Огласительных Словах и который дарит нам свои «златницы», свои вдохновенные писания.

ОБ АВТОРЕ

Всеволод Александрович Кривошеий (будущий Высокопреосвященный Василий, архиепископ Брюссельский и Бельгийский) родился 17/30 июля 1900 года в Петербурге. Его отец, А. В. Кривошеий, был министром земледелия и землеустройства в царствование императора Николая II. Окончив гимназию в 1916 году, Всеволод поступил на историческое отделение историко–филологического факультета Петроградского университета и с 1917 года продолжил обучение на том же факультете в Московском университете. В 1924 году в Париже он окончил с дипломом филологический факультет Сорбонны.

В 1924 году Всеволод записался студентом в только что основанный митрополитом Евлогием Св. Сергиевский Богословский институт в Париже. В сентябре 1925 года Всеволод Александрович выехал в Хоповский монастырь в Сербии на съезд Русского христианского студенческого движения, а оттуда вместе с С. Сахаровым, впоследствии схиархимандритом Софронием, направился в паломническую поездку на Афон, издавна привлекавший его как место подлинного воплощения в жизнь духа и традиций Православия. Прибыв 19 сентября 1925 года в Русский Пантелеймонов монастырь (все даты, относящиеся к Афону, даны по принятому там старому стилю), он отправился пешком по Святой Горе: посетил русские Андреевский и Ильинский скиты и большинство греческих монастырей, а также пустынную Карулю, где подвизался среди скал архимандрит Феодосии (в прошлом инспектор Вологодской Семинарии; + 1937). 21 ноября 1925 года, в праздник Введения Пресвятой Богородицы во храм, был принят послушником в Русский Пантелеймонов монастырь и поставлен на послушание в мастерскую по починке облачений. Его духовником и руководителем был отец Кирик, бывший настоятель Пантелеимоновского подворья в Одессе, опытный, мудрый и добрый наставник, которому он ежедневно исповедовал свои помыслы.

24 марта 1926 года, в канун праздника Благовещения Пресвятой Богородицы, послушник Всеволод был пострижен в рясофор с именем Валентин, а 5 марта 1927 года — в мантию с именем Василий. С того времени монах Василий получил новое послушание: учиться вместе с отцом Софронием (Сахаровым) греческому языку. Для монастыря было необходимо ввиду постоянных общений с греками как на богословском, так и на житейском уровне иметь людей, хорошо владеющих греческим языком. После двухлетнего обучения и пребывания в Карее (1927–1929) монах Василий был назначен монастырским секретарем–грамматиком, в обязанности которого входила переписка с афонским Кинотом, Константинопольской Патриархией, греческими правительственными учреждениями, а также деловая переписка по экономическим вопросам.

С 1937 года монах Василий, ставший к тому времени членом монастырского Совета, почти ежегодно назначался вторым «чрезвычайным» представителем монастыря на общеафонских собраниях двадцати монастырей, где обсуждались и решались наиболее важные святогорские вопросы. С 1942 года был постоянным представителем (антипросопом) Пантелеимонова монастыря в Святом Киноте (афонском «парламенте»), а в 1944–1945 — одновременно и членом эпистасии (афонского административного органа). Кроме того, учитывая знание им нескольких иностранных языков, ему поручали сопровождать гостей–иностранцев, посещавших Афон в летнее время. Среди них было немало образованных людей, византологов, интересовавшихся древними рукописями, и католических монахов, изучавших иноческий быт.

Постепенно, наряду с обычными монастырскими послушаниями, овладев греческим языком, отец Василий стал вести канцелярскую работу монастыря и получил доступ в книгохранилище обители, где находятся древние греческие рукописи и архивы. С этого времени он начал заниматься изучением духовного наследия святых отцов, и у него появился интерес к истории Византии. Плодом этой работы явился его труд о богословии отца Церкви святителя Григория Паламы, получивший признание специалистов по патристике и византологии. Как в западной науке, так и при дореволюционных Духовных академиях в России еще в XIX веке была проделана огромная работа по систематизации и изучению трудов отцов и учителей Церкви. Во второй половине прошлого века французский католический аббат Минь совершил поистине гигантский труд — он собрал и напечатал в хронологическом порядке все писания греческих и латинских отцов Церкви. Но внимание ученых привлекали, в основном, отцы Церкви доконстантиновской, эпохи вселенских соборов. Труды отцов Церкви поздневизантийского периода — эпохи Македонской династии и Палеологов — даже изданные аббатом Минь, до недавнего времени были еще мало изучены. Между тем, до падения Константинополя, захваченного турками в 1453 году, богословская мысль Византии переживала эпоху творческого расцвета.