Бакунин - Наталья Пирумова

Работая над своей программой, Бакунин в то же время, то есть с конца 1864 года, погрузился в создание своего первого тайного международного революционного общества. Об этом свидетельствует как 3. Ралли в своих воспоминаниях, так и сам Бакунин, впоследствии писавший, что в 1864 году он вместе с несколькими итальянскими друзьями «образовали интимный союз. Это первое социалистическое общество в Италии приняло название Союза Социалистической Демократии».

Первыми итальянцами, примкнувшими к Бакунину, были: Джузеппе Фанелли — архитектор по профессии и революционер по призванию; Северино Фриша — врач из Сицилии — сначала участник заговоров против Бурбонов, потом — походов Гарибальди; Карло Гамбуцци — неаполитанский адвокат; Себастиано ди Лукка — журналист; Альберто Туччи и Кармелло Палладино.

О том, как Бакунин вербовал членов в свое «Братство», рассказал в своих воспоминаниях профессор санскритского языка Губернатис, который был тогда еще молодым человеком и жил во Флоренции.

На вечерах у графа Пульского Губернатис внимательно слушал все, что говорил Бакунин о немецкой философии. Однажды, заметив пристальный интерес молодого ученого к своим речам, Бакунин приостановился со словами: «Но зачем я говорю вам об учении Шопенгауэра? Вот кто способен рассказать о нем больше моего, так как может показать, откуда Шопенгауэр заимствовал свои мысли».

«Я был застигнут врасплох, — пишет Губернатис, — и дал легко овладеть моей душой». Спустя некоторое время Бакунин, подойдя к нему, осведомился, не масон ли он и не мадзинист ли. Получив отрицательный ответ и выслушав пространные объяснения молодого человека о необходимости свободы, Бакунин крепко пожал ему руку со словами: «Ну, значит, вы наш, так как мы и работаем в этом направлении. Вы должны примкнуть к нашей работе». Я возражал, что желаю остаться свободным и хочу публично отвечать за все свои поступки. Тогда он пустил в ход все свое немалое красноречие и убедил меня, что ввиду мрачного заговора государств против интересов общества необходимо этому заговору противопоставить другой. Он говорил: «Реакционеры все действуют согласно, напротив, сторонники свободы рассеяны, разделены, несогласны; необходимо добиться их тайного соглашения в международном масштабе».

«Я немного противился еще, но, наконец, объявил, что если дело пойдет на социальную революцию непосредственную, то я вступлю в тайное общество».

Сила убеждений Бакунина так поразила Губернатиса, что, вернувшись домой, он не спал всю ночь, переживая «гнусность и бесполезность» своей прошлой жизни, убеждая себя в том, что был бы «тем более гнусен, если бы остался еще один час дольше» со своими республиканскими и революционными чувствами на государственной службе. Наутро он подал в отставку и все силы свои решил отдать тайному «Братству».

«Бакунин, видя мою решимость взяться за работу, поручил мне преподавать социальный Катехизис двум молодым людям, пользовавшимся тогда некоторым влиянием среди рабочих».[316]

Революционное увлечение Губернатиса продолжалось недолго, вскоре он вышел из «Братства» и уехал из Флоренции. Однако рассказ его важен не только как иллюстрация пропагандистских приемов Бакунина, но и как свидетельство того, что уже во Флоренции им были предприняты попытки проникновения со своей агитацией в рабочую среду. Условий для широкой деятельности среди рабочих в городе не было, поскольку не существовало еще здесь и фабричной промышленности, а рабочий вопрос находился, как свидетельствует Мечников, в «зачаточном состоянии».

Неаполь представлялся Бакунину более подходящим местом для его пропагандистских целей. Однако он не сразу перебрался туда. Во Флоренцию приехал брат его Павел Александрович с женой Натальей Семеновной.

Узы не только родства, но и духовной близости объединяли его с братом и особенно с новой родственницей, с которой он был знаком лишь по переписке.

Еще в 1861 году, вскоре после того как Наталья Семеновна стала женой Павла, она написала Михаилу Александровичу, что «будет работать в Премухине во имя той же святой свободы, которая ей дороже всего, и для того же бедного народа…». «Дай бог вам успеха во всем добром, — писала она в другом письме. — Я убеждена, что в душе мы хотим одного и того же и признаем ту же святую истину».[317]

Бесспорно, что гигантские революционные планы Бакунина не были доступны его родственникам, да и вряд ли он раскрывал им их, но общие разговоры о свободе между ними, конечно, велись. Воскресшая же с приездом брата тень премухинского мира была чрезвычайно приятна Михаилу Александровичу.

Лето 1865 года обе семьи провели в Сорренто. После отъезда Бакуниных-младших Антонина Ксаверьевна писала Наталье Семеновне: «Здесь жизнь течет спокойно и правильно по-прежнему. Встаем рано, Michel обливается и садится пить кофий да ест виноград — мы съедаем три ротоли в утро, — а я отправляюсь купаться… Michel целое утро пишет, а я то читаю, то перевожу с итальянского на французский, то шью. В три часа Michel идет спать, в 4 я его бужу, в пять отправляемся купаться, а в шесть обедаем. В 7 часов отправляемся гулять; …в 9-м возвращаемся и пьем чай на террасе, а после чего Michel опять принимается за свою работу, а я за свою, я до 12, он до часу и даже до двух».[318]

Помимо работы над программой, Бакунин в это лето начал писать мемуары, аванс за издание которых он получил в последнюю поездку в Стокгольм. Однако писание это прекратилось с переездом в Неаполь, где новые конспирации и новые люди заняли все его время.

Поселились Бакунины на окраине города, в доме, расположенном на холме. Из окон их квартиры открывался вид на весь Неаполь, узкой лентой окаймлявший залив, и на величественный Везувий. Но красоты природы и архитектуры не волновали Бакунина, он не замечал их. Антонина Ксаверьевна, напротив, целыми днями просиживала на балконе, любуясь пейзажем, по вечерам же часто бывали в театрах и в гостях. В марте 1866 года она писала Н. С. Бакуниной: «Зима прошла для нас незаметно. Michel много и неустанно работал, а я веселилась. Наехало сюда много американских семейств, мы сблизились с некоторыми, Michel с мужчинами, хотя он от дам, а я от мужчин не прочь, но американские мужчины интересны, пожалуй, во всех других отношениях, только не в отношении к поворотливости — и Michel с ними очень подружился… устроил себе корреспонденцию с американским журналом, — что он туда пишет, не знаю. Ведь я политикой не занимаюсь».[319]

За время жизни в Неаполе Бакунин перестал идеализировать интеллектуальные возможности своей супруги. «Посмотрите на мою Тосю, — сказал он однажды Г. Н. Вырубову, — она у меня глупенькая и совсем не разделяет моих убеждений, но она очень мила, чрезвычайно добра и отлично переписывает мне важные рукописи, когда мне нужно, чтобы не узнали мой почерк».