Год 1942 - Давид Ортенберг

И картина заводского труда:

"Директору звонят из литейной, что снаряды ложатся все ближе. Как быть? Прекратить литье - об этом никто не думает. Он велит оставить минимальное количество добровольцев, а остальным уйти в укрытие. "Есть уйти в укрытие всем, кроме добровольцев!" Через час обстрел прекращается. Директор звонит: "Ну, как? Все в порядке? Кто оставался добровольцем?" Кто остался! "Все остались". Никто не ушел, работали нормально".

Вторая часть письма - рассказ о фронте. "Мы исходили вдоль и поперек ходы сообщений, напомнившие мне знакомые картины фронта первой мировой войны. Так вот во что превратилась "молниеносная война" Гитлера! Окопы против окопов, снайпер против снайпера, проволока против проволоки. И методическое истребление немцев, заставившее их забыть, как ходят люди во весь рост. На брюхе ползут они, спасаясь от пуль, в свои блиндажи и сидят там ночью, опасаясь удара... И никакой генерал не объяснит немецкому солдату, что же дальше, потому что дальше только поражение и неизбежный разгром..." Люди, защищающие Ленинград, - "это люди особой породы. Они остановили немца, закопали его в землю. Пусть он подымет голову - он ее потеряет незамедлительно!"

* * *

Леонид Высокоостровский прислал с Калининского фронта любопытную корреспонденцию "Партизаны сорвали маневр врага". Шла передислокация немецких войск с одного участка фронта на другой. Чтобы скрыть ее, немцы стали передвигаться небольшими колоннами по разным дорогам. Здесь их и застукали партизаны. Идет рассказ о том, как умело и доблестно партизаны это сделали. В одном месте взорвали мост. В другом устроили засаду. Маскировка. Внезапность. Огневые налеты. Словом, потеряв немало солдат и офицеров, немецкое командование больше не рисковало...

17 июня

Вернулся в Москву из далекого Ташкента Алексей Толстой. На второй день "по долгу службы" явился в редакцию. Его, как всегда, прежде всего интересовала обстановка на фронте: Керчь, Харьков. Севастополь, а также перспектива текущего года. Рассказал я, что знал, не так уж и много, но во всяком случае гораздо больше, чем сообщало Совинформбюро и что печаталось в нашей газете. Подвел к карте, занимавшей чуть ли не полстены в моем кабинете, показал новую линию фронтов, очерченную красными флажками. Что будет дальше? Что я мог сказать?

Конечно, был разговор и о том, что ему писать для газеты. И мне вдруг пришло в голову:

- Завтра открывается сессия Верховного Совета СССР для ратификации договора с Великобританией. Нужен очень ответственный репортаж. Не смогли бы вы взяться за это?

Попросил - и самому стало неловко: репортаж - Алексею Толстому! Писатель, видимо, почувствовал в моем голосе смущение и сразу же сказал:

- Напишу. Я ведь когда-то писал такие газетные вещи, в первую мировую войну. Дело для меня не новое. Старый репортер...

После окончания сессии Толстой сразу же пришел в редакцию. Репортаж был написан с писательской страстью. Главное, он дышал верой, верой в победу. Под таким заголовком и был напечатан.

Кстати, во время нашей беседы о предстоящей сессии, когда зашел разговор о поездке Молотова в Вашингтон, я поплакался Толстому, что никак не могу пробить очерк Симонова о том полете нашего бомбардировщика. Видно, Алексей Николаевич намотал на ус эту историю, и в том же репортаже появились строки о Молотове: "И туда и обратно он летел на нашем великолепном и грозном самолете, покрывшем расстояние от Москвы до Вашингтона немного больше чем в полсуток". А на публикацию этих строк разрешения мы не стали просить.

А еще через день был опубликован Указ о присвоении звания Героя Советского Союза "за отвагу и геройство, проявленные при выполнении задания Правительства по осуществлению дальнего ответственного перелета" экипажу бомбардировщика майорам Э. Пусепу, С. Романову и А. Штепенко. Может быть, не всем, но многим нетрудно было установить в подтексте связь между тем, что писал Толстой, и Указом...

* * *

Почти в каждом номере газеты печатаются корреспонденции, статьи, очерки о наших боевых комиссарах, политработниках, парторгах - об их работе в полках, ротах, на переднем крае. Вот и сегодня опубликована статья военкома полка Н. Кузьмина "Воспитание любви к своему оружию". Статья на неожиданную тему. Один из батальонов полка вел наступление. Комиссар батальона, заметив, что некоторые бойцы, продвигаясь вперед, редко стреляют, тут же спросил рядом лежавшего стрелка:

- Почему не стреляете?

- А зачем? Бьет наша артиллерия, бьют минометы. Этот огонь сильнее винтовочного...

Комиссар запомнил ответ бойца. Вскоре батальон занял оборону. Военком целый день просидел в первой линии окопов и видел, что некоторые бойцы и здесь редко ведут огонь по врагу. И он стал действовать. Беседами не ограничился. На рассвете два коммуниста ушли вперед, окопались и стали выслеживать противника. Один боец в этот день сразил двух немцев, а другой, парторг Гришин, - трех. И сразу же комиссар собрал коммунистов. Гришин рассказал об этом боевом дне, а комиссар потребовал, чтобы все партийцы стали настоящими стрелками...

Это был рассказ о том, как в полку стали ценить и уважать винтовку.

* * *

В эти дни опубликованы большие, размером в три полные колонки статьи начальника фронтового отдела "Красной звезды" полковника И. Хитрова "Некоторые вопросы вождения войск" и начальника танкового отдела подполковника П. Коломейцева "Танковый бой". Это был не просто рассказ об опыте боев какого-либо полка или соединения. Статьи отличались широким тактическим кругозором. Вдумчивые опытные офицеры, хорошо разбирающиеся в вопросах тактического и оперативного искусства, они за год побывали на многих фронтах, многое увидели, многое услышали, тщательно собирали все новое, что рождалось на нолях сражений, и теперь раскрывали все это читателям. Много доброго мы услышали об этих публикациях в Генштабе, в управлениях наркомата и на фронте. Как было нам, в редакции, не радоваться!

Заговорил о Коломейцеве и вспомнил вдруг такую деталь. Коломейцев любил в своих статьях выделять главные мысли жирным шрифтом, иногда этим злоупотреблял.

- Зачем? - как-то я спросил Петра Илларионовича. - Разве читатель сам не разберется, где главное?

- Так статья лучше смотрится, - смущенно ответил он.

Эту "слабость" мы, кажется, ему прощали.

* * *

В сегодняшнем номере Илья Сельвинский напечатал стихи "Севастополь Балаклава". Даже не знаю, как их назвать: героические, лирические или как-то еще. Пусть читатель сам решит. Но я могу определенно сказать - эти стихи о двух сражавшихся до конца плечом к плечу крымских городах брали за душу.

Как девушка, что ранена в бою,