Шри Ауробиндо. О себе - Шри Ауробиндо

тут могут быть некоторые сомнения, но она всё равно сильно отличается по тону от строк Вордсворта о Ньютоне:

Voyaging through strange seas of Thought, alone… —

Путешествуя по чужим морям Мысли, один…

где есть сверхумственное видение, а разница в том, что «dreaming soul» у Шекспира ощущается сердцем и витальным умом до того, как находит выражение. Именно эта постоянная витальность, витальная волна шекспировского языка и делает его высшим выражением не ума или знания, а жизни.

Вопрос: Считаете ли вы, как и многие критики, что Гамлет представляет собой ментальный тип? Как бы вы охарактеризовали суть его философии?

Ответ: Гамлет представляет собой Ум, интеллект, но интеллект, который, как это часто бывает, слишком много смотрит по сторонам и слишком многое видит, чтобы обладать волей к действию. Он строит прекрасные планы, которые так и остаются планами. А когда начинает действовать, то им руководит лишь витальный импульс. Шекспир видел в нем, хотя не показал, что Гамлет – идеалист, человек светлых иллюзий.

Вопрос: Правильно ли будет прокомментировать знаменитый отрывок из Шекспира:

Our revels now are ended. These our actors,As I foretold you, were all spirits, andAre melted into air, into thin air:And, like the baseless fabric of this vision,The cloud-capp’d towers, the gorgeous palaces,The solemn temples, the great globe itself,Yea, all which it inherit, shall dissolveAnd, like this insubstantial pageant faded,Leave not a rack behind. We are such stuffAs dreams are made on, and our little lifeIs rounded with a sleep. —

Окончен праздник. В этом представленьеАктерами, сказал я, были духи.И в воздухе, и в воздухе прозрачном,Свершив свой труд, растаяли они. —Вот так, подобно призракам без плоти,Когда-нибудь растают, словно дым,И тучами увенчанные горы,И горделивые дворцы и храмы,И даже весь – о да, весь шар земной.И как от этих бестелесных масок,От них не сохранится и следа.Мы созданы из вещества того же,Что наши сны. И сном окруженаВся наша маленькая жизнь. —

таким образом: «Смысл, лежащий на поверхности, состоит в том, что для каждого из нас жизнь проходит как сон, а потом остается лишь смертный сон, вечно длящийся покой. Но существует и более глубинный смысл: как актеры-духи не разрушились, а только исчезла их видимая игра, тогда как они сами, растаяв в «воздухе прозрачном», возвратились в свой неизведанный мир сознания, так и смертный сон есть лишь видимое небытие – в сущности, это неизвестное состояние, которое является нашей природной формой существования. Это не всё: с четвертой строки и далее язык и ритм призваны пробудить огромное и глубокое предвкушение, интуицию некоего трансцендентного Божественного «Я», поглощенного и далекого, которое переживает через каждую индивидуальную жизнь сон-интерлюдию между божественным покоем и просто покоем, на время вызывая духи «бестелесных масок» своей творческой фантазией между двумя состояниями самопоглощенного сверхсознания. Мы вспоминаем описание мистического транса из Упанишад, где весь мир тает, как иллюзия, и индивидуальная душа вступает в неописуемый сон-экстаз верховного Духа. Интуиция Шекспира не совсем совпадает с Упанишадами, верховный Дух не так ясно ощущается, и имеющаяся глубина туманна и бессознательна. И всё же неясный мистический свет появляется, задерживается ненадолго, находит предполагаемый контур, прежде чем отойти на задний план и раствориться в величественной музыке смерти».

Ответ: Не думаю, что Шекспир держал в голове подобную мысль. Он ведет речь о непрочности, хрупкости этого мира и человеческой жизни. «Мы … из вещества того же» не указывает на какое-либо присутствие Божественного. «Греза» и «сон» должны были бы подразумевать, что существует Некто, кто грезит и спит, но тут оба эти слова всего лишь метафоры. Шекспир не интеллектуал, не философ-мыслитель и не мистик. Все, что здесь можно увидеть, это впечатление или намек на иллюзию Майи, на сходство характера жизни со сном, и вы не найдете здесь понимания или намека на то, что же стоит за сном или иллюзией. В этом отрывке нет никакого даже смутного присутствия чего-либо достоверного – всё непрочно, всё «в воздухе, и в воздухе прозрачном», «призраки без плоти», «бестелесные маски», «мы созданы из вещества того же, что наши сны». «Вещество» скорее определяет некий инертный материал, а не того, кто видит эту духовную грезу или сон. Конечно, можно ради собственного удовольствия вкладывать какой угодно смысл, но…

Вопрос: Я согласен с тем, что Шекспир не был ни философом, ни мистиком, а также с тем, что у него не было стремления вкладывать в этот отрывок мистический смысл. Но разве великая поэзия создается всегда сознательно? разве бессознательное или случайное не проникает в нее помимо того, что вкладывает поэт, преследуя свои цели или, по крайней мере, не вполне осознавая всё, что он вкладывает? Подлинно мистический оттенок самого высокого свойства есть и в цитате, которую я прислал вам несколько дней назад:

… the prophetic soulOf the wide world dreaming on things to come.

…пророческая душаВсего мира, сновидящая будущее…

Если прочесть ее в связи с этими строчками о Просперо, то в них можно найти не только ощущение иллюзии Майи, но также и то нечто подлинное, что стоит за иллюзорностью; слово «сон», которое есть в обоих отрывках, говорит очень о многом. Но поскольку Шекспир не был последовательным мыслителем, наверное, было бы неправильно строить здесь какую-либо философию. И в своей статье я тоже не хочу этого делать. Но что меня, однако, удивляет, так это ваше заявление, будто здесь нет даже намека на присутствие чего-либо подлинного. В волшебном спектакле, который Просперо устраивает для Фердинанда и Миранды, именно духи создают симулякр[269] материальной реальности – весьма убедительный симулякр, который должен был бы увлечь юных любовников до тех пор, пока Просперо не напомнил им о своих словах, которые сказал раньше: «В этом представленье актерами, сказал я, были духи». Они тают в прозрачном воздухе, но не исчезают бесследно из сознательного бытия, пусть и неземного: они просто становятся невидимыми, а исчезает лишь видимое зрелище, разыгранное ими, видимость материальной конструкции, которая была просто фантомом. Из этой видимости Просперо выводит, что всё, что внешне и материально, является фантомом, сном, который должен исчезнуть бесследно. Но, поскольку актеры-призраки не исчезли вместе с празднеством, термины «безосновный», «непрочный» приобретают здесь не совсем тот смысл, который вкладываете вы. Они означают, что празднество не имеет основы в материальной природе как противоречащей природе духов; и оттого, что «мы созданы из вещества такого, как наши сны», весь внешний земной мир, населенный людьми, тоже рассматривается как подобие сна, поскольку у него нет неизменной опоры в материальной реальности. Возможно, я чересчур увлекаюсь разговорами о Божественном, но вот что, учитывая всё сказанное, меня поражает в аналогично заложенном подтексте этого отрывка, это что «мы» и всё земное суть визуальные проекции вымышленного действа некоего нематериального создания или созданий. Не могу точно сказать, имеются ли в виду духи, подобные Ариэлю и его команде, или некое сверхсознательное Божественное; но, однако, мне кажется, что общий контекст здесь безусловно предполагает оккультную, если не мистическую, реальность, которая и создает это действо человеческой жизни и земного существования. Если бы нужно было выбирать между оккультным и мистическим, то я склонился бы к последнему; ощущение Майи настолько сильно, что в подтекст вполне могли лечь смутные отзвуки «Упанишад», и слово «сон» тогда, возможно, оказывается намеком на некое высшее, удаленное от нас, сосредоточенное на себе сверхсознание. Всё это здесь дано смутно и расплывчато, потому что мистическое вдохновение у Шекспира скорее случайно, и ум его не легко нашел для этого вдохновения форму. Сложность усиливается еще и тем, что это мистицизм больше в индийском, нежели в христианском смысле. Только в тех полутора строчках о пророческой душе и видно более или менее отчетливо его надхристианское мистическое чувство – ощущение чуда, какого ждешь не всегда. Возможно, все эти мои сложные впечатления ошибочны, и если вы, поразмыслив над тем, что я написал, потом снова мне скажете, что я совершенно не попал в точку, тогда я сразу выброшу свои наброски.