Формирование личности ребенка в общении - Майя Лисина

Знакомство с зарубежными работами показывает, что к числу наиболее широко распространенных концепций психологии младенчества относятся сейчас теории, выдвинутые в рамках психоаналитического подхода (З. и А. Фрейд, Дж. Боулби, М. Эйнсуорт, Р. Спиц), и взгляды, сформулированные в традициях поведенческой психологии (Р. Сирс, Р. Шаффер, Дж. Гевирц). В обзорах психоаналитический и необихевиористский подходы рассматриваются обычно отдельно друг от друга (Авдеева, 1982; Божович, 1968; Мещерякова, 1979). Но с годами близость работ представителей этих двух направлений все более возрастает. Они все чаще используют аналогичные методы сбора фактов (опросники, интервью, рапидную киносъемку), одинаковые математические способы их обработки (вычисление корреляций, определение надежности различий), а главное – ставят в центр внимания одни и те же вопросы. Поэтому в своей статье мы решили исходить из существа проблемы психологии младенчества и лишь во вторую очередь постараемся дифференцированно оценить вклад неофрейдизма и необихевиоризма в разработку этой отрасли детской психологии.

II. Проблема влияния раннего опыта

Главный вопрос, который вот уже 80 лет стоит на повестке дня психологии младенчества, – это вопрос о значении событий, совершающихся на первом году жизни, для последующего психического развития человека, или проблема роли раннего опыта.

Существует старый афоризм: «Мальчик – это отец мужчин». Никто не верил в него больше, чем З. Фрейд. По мнению создателя психоаналитического направления, события раннего периода жизни играют решающую роль в формировании зрелой личности. Младенец необычайно впечатлителен, – полагал Фрейд, – и податлив словно воск; первые столкновения с миром глубоко отпечатываются в нем и хранятся всю последующую жизнь. Но дело не только и даже не столько в пассивной впечатлительности психики младенца: Фрейд утверждал, что духовная жизнь младенца сложна, насыщена волнующими событиями, прямо проецирующимися в личность будущего взрослого человека. Согласно его теории, ребенок проходит ряд последовательных фаз развертывания либидо (оральную, анальную, генитальную), на которых обнаруживает особую чувствительность к определенным видам воздействий. Так, на первом году жизни младенец проходит оральную фазу развития либидо, осуществляющуюся в связи с сосанием, заглатыванием, кусанием. При дефиците этой фазы у взрослых обнаруживается «оральный характер», отличающийся повышенной зависимостью от других людей, пассивностью и «ротовыми привычками». Дж. Данн связывает «оральный характер» взрослых (обусловленный депривацией на младенческой стадии психосексуального развития, когда интересы младенца сосредоточены на сосании и ощупывании ртом) с пессимизмом, склонностью к депрессии и даже такими качествами, как «требовательность, садизм и агрессивность» (С. 49).

Аналогичным образом дефектное прохождение анальной стадии развертывания либидо рассматривается как причина становления «анального характера» со склонностью к порядку, скупостью и упрямством (Шаффер, 1977. С. 15). Так, личность взрослого прямо выводится из того, как канализировались физиологические потребности младенца. Важнейшими детерминантами формирования личности взрослого, по Фрейду, оказываются тип вскармливания (грудное или с помощью рожка), режим кормления, возраст и внезапность отнятия ребенка от груди, строгость требований к соблюдению навыков опрятности. Он не ратовал за одно только самое мягкое отношение к ребенку, считая, подобно Р. Спицу (1967), полезной и известную долю фрустрации, но настаивал на фатальной роли переживаний младенца в первые месяцы его жизни.

Свои утверждения З. Фрейд прямо не доказывал, а ограничивался в лучшем случае ссылками на клинические случаи (младенческий опыт своих пациентов он восстанавливал ретроспективно и по косвенным источникам). Но в 30–40–е гг. было выполнено великое множество работ на животных и детях, направленных на проверку влияния процедур кормления и гигиенического ухода на последующее психическое развитие детей. Помимо сторонников психоаналитического направления в этой исследовательской работе приняли широкое участие и приверженцы поведенческой психологии. Содержательный обзор указанных работ можно найти в статье Бетти Колдуэлл (1964), а их анализ – в книге Р. Шаффера (1977).

Общее заключение авторов состоит в том, что представление Фрейда о значении ранних форм ухода за младенцами для последующего психического развития не подтверждается.

Серьезные размышления приводят к выводу, что роль раннего опыта вообще очень трудно доказать даже чисто методически: ведь между младенчеством и взрослостью лежат долгие годы, заполненные разнообразными событиями, которые нельзя сбрасывать со счетов. Лишь в лабораторных опытах на животных можно прямо сопоставить начало жизни и зрелость. И в таких опытах влияние раннего опыта действительно обнаруживается. Наблюдения же за детьми никак не подтверждают наличие подобного стойкого и непреодолимого влияния. Скорее как раз наоборот. Опыты Уэйна Денниса (1973) свидетельствуют о том, что недостаток впечатлений на первом году жизни не мешает позднее детям быстро продвигаться вперед, когда их помещают в благоприятные условия: усыновляют в семьи или переводят в новое детское учреждение с обогащенной средой и более интенсивным воспитанием. Аналогичные факты установили также Дж. Каган и Р. Клейн (1973), проводившие исследования в Гватемале. Даже очень сильное отставание в первые год–два, вызванное традиционным отношением индейцев к своим младенцам, не помешало их быстрой компенсации в более старшем возрасте, когда детей, как обычно, подключили к хозяйственным делам взрослых. Р. Шаффер сообщает также, что хорошее раннее развитие, обеспеченное благоприятными условиями, может «истаять без следа», если не получит закрепления в последующие годы (1977).

Признание фатальной роли раннего опыта многие авторы связывают с концепцией критических периодов, с представлением о сензитивности и с близкими этологическими понятиями, вроде, например, запечатления («импринтинга», Амброуз, 1961), приложимость которых к младенцам не доказана. Они выступают против утверждения, будто ранние события оказывают столь большое влияние, что нет нужды принимать в расчет что–либо еще. По–видимому, – считает Р. Шаффер, – этот взгляд слишком упрощен. Малыш не становится другим взрослым, – пишет этот автор, – из–за того, что его кормили не грудью, а из рожка или рано отняли от груди (1977. С. 29). Имеющиеся факты скорее свидетельствуют о том, что изолированные происшествия редко, а может быть, и никогда не оставляют постоянных следов, какими бы они ни были травмирующими и ранними (С. 23). Подобный вывод вселяет оптимизм, поскольку не обесценивает последующий, более поздний опыт воспитания и обучения.

Таким образом, первый раунд экспериментальной верификации роли раннего опыта окончился не в пользу концепции З. Фрейда: процедуры кормления и грубые различия в способах физического ухода за младенцем, по–видимому, не оказывают существенного влияния на формирование личности взрослого человека, в какого тот превращается. Да и иные события в раннем опыте не играют фатальной роли.

Но психоаналитическая концепция не сводится к истолкованию психического развития как развертывания этапов психосексуального процесса: она, пожалуй, впервые в истории психологии связала генезис психики ребенка и его взаимоотношения с окружающими людьми. Особое значение в психоаналитической теории приобрела фигура матери.

III. Проблема «mothering»

Деятельность матери, ухаживающей за маленьким ребенком, в глубинной психологии окутана мистическим туманом. Для ее обозначения был предложен особый термин – mothering, равный по значению словосочетанию maternal care (материнская забота, уход), но отличающийся тем особым акцентом, который в нем ставится на персоне матери. Mothering как явление подвергалось исследованию с самых разных сторон. В книге Р. Шаффера, которая так и называется – «Mothering», выделены четыре главных несовпадающих подхода к анализу деятельности матери. Эта деятельность рассматривается либо как 1) физический уход, 2) как система позиций, 3) как стимуляция, либо 4) как диалог.

1. О деятельности матери по физическому уходу за младенцем мы уже говорили выше. Правда, мы не упоминали при этом о матери, отмечая лишь ее действия. Но для Фрейда мать и не выступала как сколько–нибудь яркая самобытная личность – имела значение ее биологически фиксированная функция, ее кровная связь с ребенком и ее тесное с ним единство, обеспечиваемое грудным вскармливанием и гигиеническими процедурами. Ребенок выступал в качестве пассивного объекта воздействия, органические нужды которого либо полностью удовлетворялись, либо отчасти фрустрировались матерью. При этом утверждалось, что в зависимости от степени и характера удовлетворения первичных нужд между ребенком и матерью складываются отношения, вторичные по отношению к своей врожденной основе.