Рыцари пятого океана - Андрей Рытов

— Задача будет выполнена, — пророкотал в трубке спокойный голос Ивана Семеновича. — Разрешите лететь самому?

Самохин, разговаривавший по телефону, посмотрел на меня: что, мол, ему ответить? Момент был таков, что колебаний нельзя допускать, и я согласно кивнул: пусть летит. В последнее время мы старались придерживать на земле неугомонного генерала. Но в данном случае личное участие Полбина в боевом вылете могло еще больше воодушевить летный состав и принести очевидную пользу.

фашисты отказались капитулировать. Они отчаянно сражались в окружении, поэтому ничего другого не оставалось, как покончить с ними силой оружия. В ликвидации группировки приняла участие и авиация. Штурмовики с бреющего полета ракетами и снарядами уничтожали мечущиеся в панике фашистские войска, бомбардировщики наносили удары по узлам связи и скоплениям техники.

22 июля с окруженными в районе Бродов неприятельскими войсками было покончено. Упрямство обошлось им в 38 ООО убитыми. 17 750 гитлеровцев сложили оружие.

К исходу 25 июля войска 1–го Украинского фронта завершили окружение львовской группировки противника. И снова начались бои на истребление, в ходе которых противник понес не меньший урон, чем под Бродами.

После освобождения Львова, Ярослава, Перемышля и Станислава наши войска форсировали Вислу, захватили на ее западном берегу плацдарм и с помощью авиации начали расширять его. В воздухе нашим самолетам немцы ничего серьезного противопоставить уже не могли. Их авиация была в значительной степени обескровлена. В среднем противник производил 100–180 самолето — вылетов в день, мы же — по 600–700, а в хорошую погоду — до 2000.

Еще в Крыму мы заметили, что у фашистских летчиков произошел психологический надлом. Дрались они менее уверенно, чем раньше, чаще стали уклоняться от боя. И это вполне объяснимо: старые кадры гитлеровского воздушного флота в большинстве своем были перебиты, а новые, наспех испеченные фольксштурмовцы не отличались ни выучкой, ни закалкой, ни уверенностью в своих силах.

Я помню, как нагло вели себя немецкие летчики, захваченные в плен в 1941 году. Они не сомневались, что Гитлер непременно победит. Эту мысль внушала им геббельсовская пропаганда. Теперь же, выпрыгнув из подбитого самолета, вражеские летчики уже не оказывали сопротивления и, чувствуя себя обреченными, поднимали руки и безропотно плелись на пункт сбора военнопленных. Не раз отмечалось, когда летчики — истребители, спасая свою жизнь, в трудную минуту бросали сопровождаемых «юнкерсы» на произвол судьбы.

Пассивнее стало и воздушное прикрытие войск. В летописи 8–й воздушной армии отмечен такой факт. 18 июля 1944 года группа бомбардировщиков Пе-2 в составе семидесяти двух самолетов, ведомая командиром 1–й гвардейской Краснознаменной бомбардировочной авиационной дивизии гвардии полковником Ф. И. Добышем, нанесла в районе Поморжан массированный удар по скоплению войск и боевой техники противника. Появившись над це лью на высоте девятьсот метров, экипажи с горизонталь ного полета сбросили на врага сотни бомб. Вспыхнуло двадцать очагов пожара, произошло двенадцать сильных взрывов. Всю местность, где находились немецкие войска, затянуло сизым дымом.

Враг был настолько деморализован, что даже не пы тался организовать какого‑либо противодействия. Батарея «эрликонов», стоявшая на опушке леса, открыла было огонь, но заранее выделенные для этой цели эки пажи тут же заставили ее замолчать. Бомбардировщики вернулись на аэродром без потерь.

Противник продолжал отводить войска за реку Западный Буг. Переправу через этот широкий водный рубеж он прикрыл сильным зенитно — артиллерийским огнем и истребительной авиацией. Наши попытки уничтожить переправу с воздуха пока не давали успеха, а разбить ее надо было во что бы то ни стало: такую задачу поставил перед нами командующий фронтом.

— Иван Семенович, — снова обратился к генералу Полбину Самохин, — готовь своих снайперов — бомбардиров и кончай с этой проклятой переправой.

На второй день Полбин докладывает:

— Вылетаю, товарищ заместитель командующего.

— Куда? — переспросил его Самохин.

— На переправу.

А через два часа он звонит снова:

— Все. С переправой покончено, прямое попадание.

Генерал поблагодарил командира корпуса и его воздушных снайпердв.

Еще до личного знакомства я слышал о Полбине как о талантливом военном летчике. В 1939 году он командовал эскадрильей скоростных бомбардировщиков и за бои на Халхин — Голе был награжден орденом Ленина. Осо — бенно отличился во время Сталинградской битвы. Ои лично разбомбил с пикирования огромный склад горючего, который охранялся гитлеровцами особенно тщательно. Вскоре ему присвоили звание Героя Советского Союза.

И вот Полбин в нашем соединении. Крепкий, широкоплечий, он смотрел на собеседника ясными, проницательными глазами, в которых нельзя было не заметить огромную волю. Иван Семенович никогда не суетился, в любой обстановке сохранял присутствие духа, и эта черта командира, пожалуй, больше всего импонировала людям, встречавшимся каждый день с опасностью.

Подчиненные любили его, видели в нем пример для подражания, и каждое его слово воспринималось беспрекословно.

Но самое примечательное в характере Полбипа было, на мой взгляд, то, что он проявлял какую‑то неиссякаемую жажду ко всему новому в боевом использовании техники. Он учил экипажи не только хорошо летать, метко бомбить, но воспитывал в них творческое отношение к делу, развивал дух новаторства, горячо поддерживал разумную инициативу. В самолете он видел не просто машину, наделенную конструктором какими‑то определенными тактико — техническими данными, он стремился выявить в ней другие, скрытые, возможности, о которых сам создатель ее порой и не подозревал.

Рассказывали, например, такой случай. На одном из аэродромов, где базировались в начале войны самолеты Полбина, приземлился поврежденный в бою Пе-2. По тому времени «пешечка», как любовно называли машину летчики, была новинкой авиационной техники. Экипаж подбитой машины отправили транспортным самолетом в свою часть, а Иван Семенович с инженером начал дотошно осматривать Пе-2. Он тщательно ознакомился с рабочими местами летчика и штурмана.

— Уж пе лететь ли собираетесь? — спрашивают Полбина.

— А что? — озорно сверкнул он глазами. — Слышал о ней много хорошего. Думаю, что и нам скоро дадут такие.

Потом сказал инженеру:

— Вызывайте ремонтников, пусть сейчас же приступают к работе.

Командира, видать, не па шутку заинтересовала эта машина, и он сам решил ее опробовать. А на другой денг.

такая возможность представилась: полк перелетал на но вый аэродром. Иван Семенович с утра приказал штурма ну ознакомиться с оборудованием кабины. Вскоре она взлетели и благополучно приземлились почти на незнако мой для себя машине.

Полбин был человек редкого военного дарования, исключительной смелости. Спокойный, уравновешенный, с хитринкой в умных голубых глазах, он никогда не бравировал своей храбростью, вел себя в бою так, будто летел на полигон бомбить учебные цели.

На все ответственные задания он лично водил группы самолетов и уж непременно собственными глазами изучал район предстоящих боевых действий, чтобы определить наиболее характерные ориентиры, пути подхода к цели, убедиться, как защищен объект огневыми средствами противовоздушной обороны.

24 февраля 1943 года, когда 301–я дивизия входила еще в состав 3–го бомбардировочного корпуса, к пам позвонил дежурный по штабу и с тревогой сообщил:

— Генерал вылетел за линию фронта в район Орла и до сих пор не вернулся.

На землю уже опустилась ночь.

— Кто ему разрешил лететь? — спросил Каравацкий.

— Не знаю. Вышли они из штаба с инспектором майором Маршалковичем, надели шлемофоны и направились на аэродром.

Командир корпуса вызвал руководителя полетов.

— Полбин заявку на полет делал?

— Никак нет, товарищ генерал, — ответил дежурный.

Мы попросили его немедленно позвонить, как только что‑нибудь стопет известно о Полбине. Но телефоп безмолвствовал. Закралось сомнение: уж пе сбили ли его?

Наконец звонок. Каравацкий порывисто снял трубку и, выслушав короткий доклад дежурного, распорядился:

— Передайте Полбину, пусть немедленно приедет ко мне.

Поздно ночыо под окном штаба послышался шум мотора автомобиля. Полбин, постучав о пол крылечка заснеженными унтами, по — медвежьи, вразвалку, протиснулся в низенькую дверь. Он даже не успел переодеться и как был в летном обмундировании, так и приехал к нам.

Полбин, конечно, понимал, зачем его вызвал командир корпуса, и приготовился к неприятному разговору.

Он терпеливо молчал, пока Каравацкий распекал его. Когда командир закончил говорить, Полбин спокойно произнес: