Криминальная история христианства - Карлхайнц Дешнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, вот они — первые христианские Величества. Константин, его сыновья, императоры Иовиан, Валентиниан I, Валент. Были ли они, ревностные христиане, управлявшие огромной империей, «христианским институтом», дружественней, миролюбивей, гуманней, чем государи до того? Или чем Юлиан — «Отступник»?
С непрерывными бойнями в империи, на границах, в чужих странах переплелись, конечно, и клерикальные свары. Во внутренней же политике господствует открытая борьба двух главных конфессий — их двое, кто тут боксирует ариане и ортодоксы (Гете). При этом в центре находился Афанасий Александрийский, ведущий епископ между Константином и Валентом, один из самых роковых, вызвавших тяжелые последствия учителей церкви всех времен.
ГЛАВА 8
УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ АФАНАСИЙ (ПРИМЕРНО 295–373 гг.)
«Св. Афанасий был величайший муж своего времени, а возможно, церковь, если мы все точно взвесим, никогда не обнаруживала более великого»
Аббат де Блеттеринни«Благодарные потомки дали могущественному александрийскому епископу заслуженное имя «Великий», восточная и западная церкви почитают его как святого»
Иозеф Липл«Любой политический вопрос направляется на теологические рельсы его противники — еретики, он — защитник чистой веры. Противники учатся у него связи богословия и политики. Он предвосхитил тип великого римского папы как род антиимператора, первый из своенравных египетских патриархов, которые освободили египтян от союза с государством»
Г Гентц«Актеры церковной истории повсюду были те же самые, что и в общей византийской истории»
Фридрих Винкельман«Во имя Отца, Сына и Св. Духа богословские высшие школы, папы и патриархи всеми средствами нападали друг на друга с IV-го по VII-е столетие, приговаривали, исключали из духовного звания, ссылали, пускали в ход тайные службы и пропагандистскую машину, конфликтующие направления впадали в дикий экстаз, происходили народные волнения и уличные сражения, убивали, подавляли военные мятежи; пустынники — анахореты при поддержке византийского двора подстрекали толпы, плелись интриги ради благоволения императора и императрицы, свирепствовал государственный террор патриархи восставали друг против друга, поднимались и вновь свергались со своих тронов, как только побеждал другой взгляд на триединство»
Ганс КюнерКюнер продолжает «появляются первые великие учителя церкви и святые, совершающие вопреки всем человеческом страстям, достойную удивления умственную работу, которая равно принадлежит как истории веры, так и истории духа». Однако независимо от того, что это случилось не вопреки всем человеческим страстям, но очень даже благодаря, — кто всерьез воспринимает дух, не может считать одно за два или три, а три за одно Христианская теология называет это сверхразумным, не противо- или неразумным. Она называет это таинством, не абсурдом. И если даже действительно есть многое между небом и землей, что и не снилось нашей школьной мудрости, то не следует все, что ей грезится, принимать за действительное, не стоит даже подымающую волосы дыбом бессмыслицу принимать за истину и великую тайну «Если Бог, — говорит Дидро, — от которого мы имеем разум, требует пожертвовать разумом, то он — фокусник, который все, что дает, заставляет вновь исчезнуть».
СЛОЖНАЯ СУЩНОСТЬ БОГА И ВОТЧИНА МРАКАВсе науки, заслуживающие этого имени, покоятся на опыте. Но что мы узнали о Боге, — при условии, что он существует? В древнейшем христианстве о небесном Духе спорила друг с другом «масса представлений» (теолог Вайнель). Во II и начале III столетия тоже и явно «едва ли кто-нибудь» (теолог Харнак) еще думал о «Святом Духе». В IV веке никто не знает, жалуется учитель церкви Иларий, символа веры ближайших лет. Однако же с течением времени теологи докапывались до него все больше. Они выяснили, что Бог был сущностью (ousia, substantia) в трех лицах (hipostaseis, personal). Что эта трехликость восходит к двум «производным» (processiones) порождение (generatio) Сына Отцом а Духом «дыхания» (spiratio) между Отцом и Сыном. Что двум «производным» соответствуют еще четыре «взаимоотношения» (relationes).Отчее, Сыновнее, дыхание, становление дыхания, а четырем «взаимоотношениям» в свою очередь — пять «особенностей» (proprietates, notiones). Что, наконец, все это дано во взаимном «проникновении» (perichoresis, circuminsessio) лишь одному Богу — actus pirissimus.[163] Хотя в течение столетия и немало попотели, теологи знают, «что вся работа духа над догмой о троичности остается «неоконченной симфонией» (Анвандер), или — хотя уже и славно проникли, — «непроницаемом духовной тайной», как скромно пишет бенедиктинианец фон Рудольф, — всерьез утверждая, что ничто здесь не говорит против разума. Мы ведь не говорим три равны одному а — три лика суть сущность». Не говоря о том, что все это многократно углублялось и развивалось и может развиваться. Ведь кажется же Карлу Ранеру совершенно «само собой разумеющимся, что догматическая история (в широчайшем смысле этого слова) не останавливается и не должна останавливаться. Догматическая история, таким образом, идет дальше».
Сейчас теологи могут многое сказать — processus in infinitum[164] — запутаннейшего понятия, особенно по догматической истории, чьи формулы веры проводили всеми средствами, в том числе всеми средствами силы. Но так как такого рода диспуты никогда не бывают чем-то иным, нежели спором о словах, так как они никогда не обладали ни малейшим опытным базисом, — именно поэтому, говоря вслед за Гельвецием, «царство теологии всегда рассматривалось как вотчина мрака».
В этот мрак в IV столетии попытались привнести свет, причем все становилось еще мрачнее. «Каждый подозревал своего соседа, — сознается учитель церкви Василий, — дана воля любому клеветнику». Но соборы, на которых осиянные Святым Духом, пытались объяснить таинства, приносили только дальнейшую путаницу. Сам Григорий Назианский, св. учитель церкви, осыпает клерикальные конференции насмешками и признает, что они редко хорошо заканчивались, больше разжигали спор, чем смягчали, «так что я избегаю все собрания епископов, ибо еще ни на одном синоде не пережил благоприятного исхода, они не устраняют никакого зла, а только создают новое на них существует лишь соперничество и борьба за власть».
Ориентировка была затруднена различными обстоятельствами. С одной стороны, от важнейшего собора в Никее (325 г) также как и от некоторых других съездов почти ничего не сохранялось. С другой стороны, победители запрещали оппозиционные труды, если не уничтожали. До нас дошли лишь небольшие фрагменты Ария или Астерия из Каппадокии, умнейшего арианина, — в пиле цитат из полемических трудов Правка, католические трактаты тоже часто запрещались, прежде всего — много раз — учителя церкви Илария из Пуатье (ум в 367 г) и.
Афанасия Александрийского (ум. в 373 г). Однако это односторонняя пропагандистская продукция. А едва ли менее тенденциозные историографы V-го столетия — Сократ, Созомен, Феодорит, точно также как строго ариански (точнее евномиански[165]) мысливший Филосторгий, принадлежат кроме того более позднему поколению.
Хорошее представление о духовной историографии этой эры и ее бесцеремонно фальсифицирующей тенденциозности дает первая обширная история церкви после Евсевия, принадлежащая Геласию из Цезареи (ум. между. 394 и 400 гг.). Еще недавно неизвестная, она восстановлена в обширных фрагментах и является тем более весомой, что стала основной моделью для историков церкви V столетия (Руфина, старейшего историка церкви Запада, Сократа и Геласия из Кизика) Геласий, (второй) последователь Евсевия, был также высоким вельможею, архиепископом Цезареи с юридической властью над всей Палестиной.
Фридрих Винкельман очень метко охарактеризовал методы единственной обширной современной истории церкви во время споров о триединстве: полностью клишированное поношение противника. Автор — архиепископ при этом едва заботится о развитии или дифференциации. Об арианах он сообщает только факты коварства, интриг сами они не кто иные как нарушители спокойствия, «куклы дьявола, который говорит их устами». Арию Геласий навешивает клятвопреступление. Он также лжет, что не Константин, а его сын император Констанций хотел реабилитировать Ария. С другой стороны — новая ложь не ссылал Афанасия, противника Ария, более того, со всем уважением отослал в Александрию Геласий первым выдает ложь, будто Константин по завещанию сделал наследником католика Константина II, однако арианский пресвитер отдал завещание Констанцию в обмен на обещание поддерживать ариан. Таким образом епископ из Цезареи не только маскирует все негативное, обходит много из случившегося, но и просто выдумывает — без аппеляционно, вопреки истине, короче, «большой комплекс грубых исторических искажений» становится демонстративным.
