Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер - Людмила Чёрная

Эта краткая хроника событий убедительно показывает, что инициатива заключения договора о ненападении исходила от германского правительства. Советское правительство относилось к этой инициативе чрезвычайно настороженно, сознавая, что за ней скрывается расчет Гитлера. Ни на минуту не сомневаясь в истинных намерениях Гитлера, Советское правительство прилагало новые усилия для того, чтобы прийти к соглашению с западными державами о создании общего фронта миролюбивых государств в борьбе с гитлеровской агрессией. Однако ненависть к Советскому Союзу в правящих кругах Англии и Франции оказалась сильнее чувства самозащиты. Хотя много грозных признаков говорило о том, что политика поощрения Гитлера может обернуться против самих ее инициаторов на Западе, лидеры Англии и Франции слепо продолжали следовать по роковому пути. Они упорно отказывались от заключения соглашения с Советским Союзом о мерах по отпору агрессии. Московские переговоры военных делегаций трех стран — СССР, Англии и Франции — зашли в тупик. 7 августа был отозван на родину глава английской миссии Стрэнг; представителям Советского Союза было заявлено, что у него «более срочные деле» в Лондоне, Английские и французские делегаты, по сути дела, бойкотировали любые предложения, внесенные советской стороной. Это особенно ярко обнаружилось в ходе переговоров, которые велись на протяжении трех дней — 15–17 августа; тогда Запад отверг новые предложения Советского Союза, направленные на решение спорных вопросов. Стало совершенно очевидным, что западные державы не хотят никакого соглашения с Советским Союзом.

В этих условиях Советское правительство сочло возможным дать согласие на приезд Риббентропа в Москву и на заключение советско-германского договора о ненападении. Это было сделано в ответ на вторичную телеграмму Риббентропа, полученную 21 августа. 23 августа советско-германский договор о ненападении был подписан.

Советский Союз почти на два года обеспечил себе передышку, которую смог использовать для укрепления своей обороноспособности. Для западных же держав советско-германский пакт о ненападении означал полный провал их расчетов на то, что им удастся изолировать СССР и вынудить вести войну против гитлеровской Германии один на один.

Западные страны стали жертвами собственных интриг: хитроумный план, рассчитанный на то, чтобы самим остаться в стороне от войны, «над схваткой», заняв позицию «арбитров» и «наблюдателей», оказался битым. В высказываниях крупных военных деятелей «третьего рейха» в гот период явно сквозит чувство злорадства по поводу провала политики Англии и Франции, а главное — чувство облегчения: трезвые немецкие военные очень боялись войны с Советской Россией.

Однако такой оборот событий не устраивал многих влиятельных политиков не только в западных странах, но и в самом нацистском рейхе. Курс последних никогда не менялся — они хотели вести войну против СССР в союзе с западными державами. Сам Гитлер колебался. Он все еще считал возможным уладить «польский вопрос» (т. е. захват Польши) без военного конфликта с Англией и Францией. Под влиянием этих настроений он и решил отсрочить день нападения на Польшу с 26 августа на 1 сентября. Это тем более знаменательно, что фюреру не терпелось ввести в бой свои войска. На уже упомянутом совещании 22 августа он воскликнул: «Теперь я бсюсь только одного: как бы в последний момент какая-нибудь свинья не вмешалась и не испортила все дело!»

Несколько дней передышки были целиком заняты новыми сугубо секретными переговорами между правительствами Англии и Германии о возможном сговоре за счет очередной жертвы Гитлера — Польши. Уже самый метод ведения этих переговоров характеризует гитлеровскую дипломатию: от имени германского правительства их вело «честное лицо», да к тому еще не гражданин Германии, а шведский подданный, знакомый Геринга, Биргер Далерус. На первый взгляд это странно, на самом же деле закономерно. В условиях нацистской диктатуры важнейшие внешнеполитические вопросы (в том числе и самый кардинальный вопрос о войне и мире) решались зачастую неожиданно и причудливо: на тайных встречах каких-то мелких субъектов, на ночных совещаниях узкой кучки посвященных, на секретных рандеву «третьих лиц» и т. д. и т. п.

Итак, ничем не примечательный шведский банковский служащий оказался на несколько дней в фокусе мировой политики. Правда, о его деятельности мировое общественное мнение узнало значительно позже, уже после окончания войны: миссия Далеруса носила совершенно секретный характер. Нет сомнения, однако, что и в Берлине и в Лондоне за его переговорами следили затаив дыхание.

Далерус отправился в Лондон 25 августа с поручением от Гитлера и Геринга; он должен был заверить английское правительство в миролюбии Германии по отношению к Англии. Вернулся он на следующий день с письмом Галифакса Герингу, в котором, как видно, предлагалось урегулировать «польский вопрос». Важность письма настолько очевидна, что оно навряд ли могло быть просто «утеряно» в результате небрежного хранения. Вероятней всего, послание Галифакса Герингу было либо уничтожено сознательно, либо до сих пор хранится в сейфе у тех, в чьи руки оно попало после войны. Дело в том, что письмо содержало, по-видимому, очень широкую программу сотрудничества между Гитлером и британским правительством, программу, которая могла бы еще больше скомпрометировать английских политиков предвоенного периода. Это предположение подтверждается и реакцией Геринга. Несмотря на то, что Далерус вручил рейхсмаршалу письмо глубокой ночью, он, не мешкая ни секунды, отправился вместе с Далерусом к Гитлеру и велел немедленно разбудить его.

Гитлер ознакомился с письмом и пришел в большое возбуждение, он начал бегать по комнате и выкрикивать бессвязные фразы. Вот как описывает Далерус эту ночную сцену: «Внезапно он (Гитлер. — Авт.) остановился на середине комнаты и постоял там некоторое время, уставившись в потолок. Голос его понизился: он производил впечатление сумасшедшего. Отрывисто он произнес такую фразу: «Если начнется война, я буду строить подводные лодки, буду строить подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки, подводные лодки…» Слова его становились все более невнятными; в конце концов я уже ничего не мог разобрать. Потом он взял себя в руки, голос его окреп, и он начал кричать; он кричал так громко, будто произносил речь перед большой аудиторией: «Я буду строить самолеты, строить самолеты, самолеты, самолеты и уничтожу своих противников». В эту минуту он походил на персонаж фантасмагории, а не на нормального человека. Я с удивлением смотрел на него, потом взглянул на Геринга, но на Геринга все это не произвело ни малейшего впечатления».

В эту ночь Гитлер сформулировал условия нового примирения с Англией: она должна помочь Германии аннексировать Данциг и «польский коридор» и заключить соглашение с рейхом о предоставлении ему колоний; в ответ на это Германия гарантирует новые границы Польши, обязуется участвовать в защите Британской империи и готова заключить союз с Англией.

Для Англии условия Гитлера были абсолютно неприемлемы: в обмен на совершенно реальные территориальные приобретения Гитлер раздавал обещания, цену которым англичане уже хорошо знали. Тем не менее, когда Далерус прибыл в Лондон вторично (27 августа), его выслушали с большим вниманием и он добился ощутимого успеха. Чемберлен в принципе согласился на союз с Германией, но поставил одно условие: урегулировать конфликт с Польшей путем прямых двусторонних переговоров между польским и германским правительствами. Кроме того, Лондон потребовал, чтобы новые польские границы были гарантированы не только Германией, но и другими державами. Далерус доложил обо всем этом Герингу поздно вечером 27 августа, и Геринг тут же связался с Гитлером. Фюрер оказался на редкость уступчивым, он заявил, что готов вести на такой основе переговоры. Далерус поспешил в английское посольство и, хотя было уже 2 часа ночи, разбудил английского поверенного в делах — посол Гендерсон находился в это время в Лондоне, он должен был вернуться на следующий день с официальным ответом английского правительства на предложение Германии.

Уже утром 29 августа Гендерсон, только что приехавший из Лондона, встретился с Гитлером и подтвердил английские предложения. Все дело упиралось, таким образом, в прямые польско-германские переговоры. Но Гитлер, дав формальное согласие на переговоры, добивался совсем иного: полной капитуляции Польши. Он потребовал, чтобы уже 30 августа, т. е. на следующий день, в Берлин прибыл представитель польского правительства и подписал протокол о присоединении Данцига и части «польского коридора» к Германии. Это был, в сущности, ультиматум. Смысл его заключался в том, чтобы превратить переговоры в пустую формальность, заставить Польшу безоговорочно сдаться. На такие условия Польша, естественно, не могла пойти, и 30 августа Далерус в четвертый раз отправился в Лондон, чтобы как-то уладить этот спор. Однако судьба Польши была предрешена. Гитлер не желал отступать. Переговоры Далеруса в Лондоне вновь убедили его в том, что правители Англии жаждут соглашения с нацистами, а Польшу поддерживают крайне неохотно, лишь «для вида». Фюрер по-прежнему верил в то, что «польский поход» может пройти так же безнаказанно, как все его предыдущие акты агрессии. Во всяком случае, он считал, что «нить, ведущую в Лондон», сможет восстановить в любое время. В таком настроении он и подписал свой «приказ № 1» — первый из бесчисленных приказов, посредством которых руководил войсками в период второй мировой войны.