Грааль никому не служит - Андрей Басирин

– Ненавижу! – вдруг заорал парень. – Всю вашу лионесскую сволочь! За что вы меня мучаете?

Паралич проходил с трудом. От боли хотелось выть.

– Ненавидь потише, пожалуйста, – попросил я. – Ох, головушка моя…

Я снова попытался встать. Движения мои напоминали барахтанье таракана, попавшего в сгущёнку. Стараясь лишний раз не вертеть головой, я ощупал себя. Так и есть. Пока лежал в оторопи, меня переодели. Конечно же, в «кодлянку»,[4] но и на том спасибо. В момент попадания из парализатора сфинктеры расслабляются и становится очень грязно.

– Вы мерзавцы! – выл Альберт.

– Помолчи, пожалуйста.

Вымыть меня никто не догадался, и от собственного запаха выворачивало наизнанку. С трудом поднявшись, я направился в санблок. По стеночке, по стеночке… Перед глазами плыли круги, в ушах звенело, но я не сдавался. Наконец нащупал дверь.

Неприятный белый свет резанул по глазам. Я стянул с себя кодлянку и, не глядя, бросил на крышку унитаза. Сам же влез под душ. Плотные гелевые струи ударили по голове, по плечам, вымывая из тела тошноту и грязь. Когда мысли прояснились, я догадался переложить кодлянку в бачок дезинфектора. Пусть отмывается.

Гель он везде гель. Даже в карцере, в железном пенале душа. Минимальный набор стимуляторов везде одинаков – и в рудничных пинассах Новой Америки, и в линкорах Земли. Приняв душ, я почти пришёл в себя.

Тревога, терзавшая меня с того момента, как я очнулся, отступила. Свежий и радостный, я вышел из санблока.

«Симба, – позвал я без особой надежды. – Симба, отзовись!»

Едва слышное ворчание ответило мне. Я вышел за пределы прямой телепатической связи с протеем. Плохо. Придётся переговариваться мыслеобразами, через срединническое прикосновение, – а это связь ненадёжная. Я послал протею картинку чистого космоса. Затем – летящий корабль и в нём – железную комнату без выхода. Просто и наглядно. Оставалось надеяться, что мантикора глупостей не наделает.

Альберт лежал в углу ничком. Время от времени протяжно постанывая. Я подошёл к нему, присел на корточки:

– Поднимайся.

Он даже головы не повернул:

– Уйдите. Я ничего не знаю.

– Ты ничего не знаешь, – согласился я. – Хорошо. Сколько мы здесь валяемся?

– Со вчерашнего. Да, со вчерашнего дня.

Ясно. Что ж… Надо обустраиваться. Я уселся поудобнее на пол и привалился к стене. Парень, сопя, пополз прочь. Не хочет рядом лежать. Что ж, его право.

– Господи, – всхлипнул он. – Что же теперь будет? Я домой хочу. К маме, к Маринке. Ну почему я? Почему это всё время случается со мной?

Я молчал. На него это подействовало лучше всяких расспросов.

– Это ведь ошибка? – спросил он, искательно заглядывая мне в лицо. – Да? Конечно же, роковая ошибка. Меня взяли вместо кого-то другого. Я всегда боялся, что так произойдёт.

– Всегда?

– Да. В детском саду, помню… Идём в кино. А навстречу – пёс. Все врассыпную, а я стою, как дурак. Знаю, что на меня кинется. Знаю и стою. Ну, так и вышло. Месяц потом в больнице провалялся.

Мало-помалу мы разговорились. Альберт рассказал мне всю свою жизнь, исполненную тревог и потрясений. Всегда получалось, что он предвидел беду, но сделать ничего не мог. А может, потому и не мог, что знал. Такой вот фатализм.

– Я ведь, когда маленький был, орал много, – с кривой беспомощной улыбкой говорил Альберт. – Мама рассказывала, не переставая. Наверное, чувствовал, как оно будет…

Слова лились потоком. Я не перебивал, только кивал сочувственно. Тяжело парню пришлось. И не скажешь никому – засмеют.

– …Мама знала. И Маринка тоже… Я-то у них на виду был. Маринка сперва перевоспитывала, а потом махнула: живи как знаешь. А я помогу, говорит. Мы пожениться хотели. Через месяц.

По щекам Альберта катились слёзы.

– Жалела она тебя? – спросил я. И сам же ответил: – Жалела… Никуда не денешься. Такой уж ты человек.

Альберт рассказывал что-то ещё, но я не слушал. Раньше я презирал людей его склада характера. Теперь – нет. Каждый из нас носит проклятье себя самого. Это вроде рюкзака: привычки, страхи, умения, возможности. Что-то можно переложить – то, что сверху, – но в основном: с чем вышел в путь, с тем и дойдёшь. От лишнего лучше избавляться, а к остальному привыкать.

Альберт – мой проводник в Лонот. Да, его тревожность тягостна. Уж лучше бы её оборотная сторона – надежда. Но я его таким нашёл и таким дотащу до момента, когда всё завершится. Его и остальных четверых.

За размышлениями я потерял нить повествования. А рассказывал Альберт интересные вещи. О том, как оказался в карцере вместе со мной:

– …и тогда говорит: идём в террористы, это прикольно! А я – нет. Ну, нет и нет… А он – что, зассал жизнь за идеалы отдать? На слабо взял, в общем. Как приготовишку. С Маринкой мы тогда не познакомились ещё… Она бы отговорила. Да… Мы у террористов и встретились.

– Это в «Законе Тайги» было?

– Нет, – Альберт даже не удивился моей осведомлённости. – Сперва я в «Кровавых мстителях» состоял. Затем в «Инкарнации Робеспьера». Меня к цензорам дважды вызывали. Тогда-то меня Маринка и выручила. А в «Закон» я зря попёрся… Гиблое дело, с самого начала было ясно. И когда разогнали нас – тем более. Этот, который цензор, мне потом предложил…

– Борис?

– Ага. Тебя искали… Сказали, что ты на меня выйдешь. – Парень всхлипнул и забился: – Я же не виноват!! Не виноват!!! Я говорил им!.. Ну какой из меня, к чёрту, разведчик?

– Тихо, тихо! Успокойся. – Я сжал его плечи и легонько встряхнул: – Найдём, что сделать. Что у тебя выспрашивали?

Конечно же, карцер прослушивается. Конечно же, я не могу намекнуть, что беды его связаны со мной и исчезнут, когда я отправлюсь в Лонот. Хочет он или не хочет – теперь он следует моей дорогой. И я буду за него сражаться.

– Кто с тобой разговаривал?

– Этот… С бородой… высокий… НЕ ХОЧУ! Нехочунехочунехочунехочу! – вдруг завизжал он. – Не надо!!! Не трогайте меня!!!

Я надавал ему по щекам и засунул под душ. Истерика прекратилась, но ни слова больше я не услышал. Альберт скорчился в углу и скулил. Этот скулёж напомнил мне звуки, которые я слышал в офисе «Новых рунархов».

Оставалось ждать. Рано или поздно лионесцы захотят со мной говорить. Допросить, попытаться перевербовать. Лучше бы раньше – если меня привезут на Лионессе, бежать из мира мятежников будет на порядок сложнее. Хватит с меня Лангедока.

Вот только бы Витман не захотел моей кровью купить благосклонность рунархов. Если он просто передаст меня федави и ассасинам Тевайза – всё кончено. Пророчество Морского Ока я буду исполнять на рунархский лад.

Пить хочется.

Вспомнили обо мне через несколько стандарт-часов. Стена раскололась щелью, и в карцер вошли двое в мундирах внутренней охраны корабля. Оба в цветастых банданах, у обоих – татуировки на щеках. Вооружение – парализаторы и нитевики.