Стрела времени - Антон Мальцев

занятых гарнизоном. Огонь пошёл в другую сторону – к вокзальному ресторану. Немцы спохватились – пламя грозило всему зданию вокзала. К перрону срочно пригнали паровозы и из шланга принялись заливать огонь. А гарнизон подвала продолжал держаться. Новые попытки проникнуть вниз не дали результатов. Теперь против входной двери осаждённые под руководством неутомимого Баснева устроили баррикаду из мешков с сахаром. Укрываясь за ней, бойцы встречали залпом каждого, кто открывал дверь.

У всех окон по-прежнему дежурили стрелки, подстерегая зазевавшихся гитлеровцев. Огонь из подвалов мешал немцам – они торопились наладить движение поездов через Брест. Сапёры получили приказ закрыть эти окна снаружи. Окна находились не в стене: отверстия площадью около одного квадратного метра были вырезаны в перроне рядом со стеной здания вокзала и закрыты стеклянной плиткой. Свет попадал в подвал по наклонной. Из–за такого устройства окон защитники отстреливались из глубины подвалов, не давая противнику проникнуть внутрь. Немцам приходилось подкрадываться к каждому окну сбоку и стараться неожиданно прикрыть чем-нибудь оконную амбразуру. Иногда это не удавалось сделать сразу и бесшумно. Тогда из окна вылетала граната – сапёры всё время несли потери. В конце концов, им удалось заложить все окна толстыми листами железа, шпалами и рельсами. Но стрелки ухитрялись отыскивать какие-то щели или пробивали рядом маленькие амбразуры и продолжали стрелять, хотя, конечно, уже с меньшим успехом; немцы теперь могли вести восстановительные работы.

 Жизнь осажденных текла мучительно и тягуче. Время стало вдруг невыносимо долгим, превратившись в бесконечность. От этого сводившего с ума чувства спасались, как могли. То тут, то там можно было услышать разговоры про политику и международные отношения, про ошибки и промахи, про веру в спасение Красной Армией. Слухи о событиях на вокзале растекались по подвалу вместе с предрассветным туманом.

Один из 30 сотрудников линейного отделения милиции, которые в ту ночь на 22 июня 1941 года находились на службе, рядовой Кулеша, обливаясь потом от нестерпимой жары, рассказывал рядом сидящим детям, пытаясь рассказом отвлечь их:

– Уже на дежурстве ко мне подошла группа пограничников, в ней было человек 30, они приказали отправить их служебным поездом в Высокое и показали документы. Мне сразу что-то в их поведении показалось подозрительным. Я незаметно проследил за ними, – вкрадчиво зашептал Кулеша и ребятня притихла. – И… услышал немецкую речь.

– А что потом? – таким же вкрадчивым голосом спросил один из ребят.

– После этого, я доложил дежурному, как полагается, – назидательно сказал Кулеша.

– Так это фашисты были? Поймали их?

– Конечно поймали, всех, – соврал Кулеша, потому что на самом деле дежурный махнул рукой, сказав, что рядовому причудилось.

А пограничников отправили в Высокое, где те и совершили диверсию.

В другом углу женщина лет сорока щебетала:

– В два часа ночи начальнику линейного отдела милиции Брест-Литовской железной дороги позвонили из оперативного пункта милиции на станции Ивацевичи. Звонивший доложил, что в районе станции Береза-Картузская неизвестный самолет обстрелял состав пассажирского поезда, который следовал в Брест из Москвы. Среди пассажиров поезда есть жертвы.

Слушавшие ее женщины заохали. Две перекрестились.

– А еще из станции Жабинка сообщили, что связь с Брестом прервана, не работают телеграф и телефон.

Командиры бдительно следили, чтобы слухами не культивировались пораженческие настроения и, как могли, пресекали. Но где там уследишь в двухтысячной толпе на тысяче квадратных метрах в полной темноте.

***

Вместо выстрелов раздались щелчки. Через несколько минут Мамин, Поярков, Баснев и Шимченко сидели за столом вместе. Старшина объяснил, что ему удалось связаться с крепостью. Перекинуться словами с полковником Козырем. Полковник не то, чтобы поверил в перемещение из будущего, но отрицать точность предсказаний было невозможно. Поэтому разбирательства оставлены на потом. Одно ясно точно – Мамин и Поярков не предатели. Эксперимент с мнимым расстрелом – придумка Шимченко. Баснев пошел на это нехотя, но объяснил так:

– Важно, чтобы доверие было абсолютным. Нам здесь спиной к спине стоять. Николай не мог поверить до конца, сомневался. Теперь – другое дело. А когда меж своих все понятно, это же…другое дело, – повторил Баснев.

Где документы, который упомянул Мамин в письме, Козырь не знал. Ну, да это обстоятельство, в свете «расстрела», Мамина не очень сейчас интересовало. Во- первых, Санчес был рядом, а это повышало шансы на возвращение от нуля до девяноста девяти; во-вторых, у него самого было мнение, что документы если и существуют, то могут находиться в обкоме.

Баснев спросил, что будет с вокзалом. Мамин честно ответил, что не знает. Этот эпизод битвы за Брест ему не встречался. Поярков, который по мнению Алексея, мог знать, отмолчался. Вообще, Санчес совершенно не изменил своего поведения и демонстрацию отношения к защитникам. Когда они его подозревали и расстреливали, он держался отчужденно и даже надменно. Теперь, когда они готовы были его принять, как своего, он оставался на том же расстоянии. На импровизированном совещании решили, что Мамин с Поярковым вдвоем будут прорываться при первой возможности. Ближайшая из них, как сказал Поярков, сегодня ночью.

Последовал новый ультиматум врага. Теперь гитлеровцы угрожали защитникам подвалов газами. Противогазов было всего несколько штук, поэтому Баснев приказал всем держать при себе платки или любой другой материал, смоченный в воде. Приоткрывая заложенные окна, гитлеровские солдаты начали бросать в подвалы бомбы со слезоточивым газом и химические гранаты. Едкий газовый туман заволок подвальные отсеки. Люди кашляли, задыхались, нестерпимо резало глаза. Газовая атака длилась несколько часов. К счастью, погибли при этом немногие. Газ, видимо, находил какие-то выходы наружу, и концентрация его постепенно уменьшалась. Мало-помалу воздух очистился.

Положение осаждённых становилось все более тяжёлым. Но основная беда пришла не оттуда, откуда ее ждали.

Подвал – замкнутое пространство. Не хватало места даже, чтобы все могли лечь. Спертый, удушливый от недостатка кислорода, воздух после газовой атаки стал нестерпим. Горсточка военных с винтовками и гранатами, то и дело стрелявших из окон, держалась мужественно, без колебаний выполняя свой долг, свою боевую задачу. Этот подвал стал их боевым рубежом, и они были готовы стоять тут насмерть. Но большая часть «жителей подвала» не имела присяги, и их запас прочности оказался гораздо ниже, чем у военных.

Чтобы оборона была крепкой, ей необходим крепкий тыл. А тыл подземного гарнизона отнюдь не способствовал укреплению обороны подвала. Все эти растерянные, охваченные тревогой люди, подверженные панике женщины, голодные, плачущие ребятишки создавали атмосферу крайней нервозности, невольно угнетавшую бойцов. Исправить эту ситуация не мог даже решительный Баснев.

Но он попытался. На 17.00 был объявлен митинг. В самом большом помещении подвала собрались все, кто мог двигаться. Были также подростки и дети. Стол накрыли появившейся красной материей, на