Крах СССР - Сергей Кара-Мурза

В 1970 г. постоянных работников всех сельскохозяйственных предприятий в СССР было 26,8 млн. человек. За 40 лет (1950–1989 гг.) объем производства продукции утроился при небольшом уменьшении численности занятых. Тот факт, что сельское хозяйство, которое развивалось в таком ритме с устойчивым ростом производительности, в общественном сознании (особенно в среде интеллигенции) было представлено негодным, говорит о глубоком кризисе советской культуры 70–80-х годов XX в.

Судьба этой общности после 1991 г., в принципе, схожа с судьбой рабочего класса, хотя во многих отношениях тяжелее. После ликвидации колхозов и совхозов сельское население, утратившее рабочие места, в массе своей «отступило на подворья», занявшись ручным трудом на приусадебных участках. Усиление подворья с его низкой технической оснащенностью — социальное бедствие и признак разрухи. Необходимость в XXI в. зарабатывать на жизнь тяжелым трудом на клочке земли с архаическими средствами производства и колоссальным перерасходом времени — значит не только растрачивать свою жизнь, но и лишать ее общественного смысла. Между современным индустриальным аграрным производством и архаичным подворьем не только экономическая, но и культурная пропасть. Ее неожиданное возникновение травмировало массовое сознание сельского населения. Прямые затраты труда на производство 1 ц молока на подворье, содержащем одну корову, в середине 90-х годов XX в. были равны 48 чел. — ч, а в 1990 г. на колхозной или совхозной ферме — 6,4 чел.-ч. В 2008 г. член Совета Федерации РФ С. Лисовский сказал: «Мы за 15 лет уничтожили работоспособное население на селе». Надо же вдуматься в эти слова! Уничтожили…

Начнем с удара, который был нанесен по общности крестьян «в дискурсивно-символическом аспекте». О.А, Кармадонов пишет: «В худшей [чем рабочие] ситуации оказались крестьяне. В 1984 г. группа занимала в медийном дискурсе «АиФ» 11 и 13 % по объему и частоте упоминания соответственно. После повышения обеих распределений до 16 и 14 % соответственно в 1989J-., что было связано с надеждами на развитие фермерских хозяйств и спорами о приватизации земли, показатели не поднимались выше 4 % (2001 г.), а в 2008 г. составили менее 0,3 % по обоим критериям.

Доминирующая триада 1984 г. «труженики», «успешные» «работают» в 2003 г. приобрела вид «селяне» «нищие», «деградируют, в последующие годы меняясь мало. Крестьяне, как и рабочие, вытеснены в социальную тень и характеризуются негативными символическими образами…

Учитывая доли общественного внимания, достающиеся сегодня тем или иным социально-профессиональным группам, можно выделить группы «абсолютной социальной тени» — это рабочие и крестьяне; группы «социальной полутени» включающие врачей, учителей, военных; группы «социального света» вобравшие в себя, прежде всего, чиновников и бизнесменов» [76].

При этом отметим важный, даже фундаментальный, факт. Подавляющее большинство населения до сих пор именно в рабочих и крестьянах видит общности, которые могут вытащить Россию из кризиса. Здесь— принципиальный разрыв между представлениями населения и политической системы с ее СМИ. Вот вывод из большого исследования (2010): «И в самосознании населения, и в реальности в современной России имеются социальные группы, способные выступать субъектами модернизации, но весьма отличающиеся друг от друга. Принимая в расчет оценки массового сознания, можно сделать вывод, что основными силами, способными обеспечить прогрессивное развитие России, выступают рабочие и крестьяне (83 и 73 % опрошенных соответственно). И это позиция консенсусная для всех социально-профессиональных, возрастных и т. д. групп…

Если говорить о степени социальной близости и наличии конфликтных отношений между отдельными группами… то один социальный полюс российского общества образован сегодня рабочими и крестьянами, тогда как второй— предпринимателями и руководителями…

Можно констатировать, что «модернисты» — на две трети представители так называемого среднего класса, в то время как традиционалисты — это в основном «социальные низы», состоящие почти полностью из рабочих и пенсионеров. В то же время, как это ни парадоксально, именно последние в восприятии населения являются одновременно главной движущей силой прогрессивного развития нашей страны» [47].

Перестройка привела к распаду ценностной и мировоззренческой матрицы интеллигенции— системообразующей для СССР большой специфической общности. В начале XX в. критерием отнесения образованного человека к общности интеллигенции было, разделяет ли этот человек ее стремление «во что бы то ни стало избежать полного втягивания страны в зону абсолютного господства «золотого тельца», ведущего к отказу от духовных приоритетов».

Посвятив себя во время перестройки именно «втягиванию страны в зону абсолютного господства «золотого тельца»», элитарная часть той общности, которую обозначали словом интеллигенция, совершила радикальный разрыв с этой общностью, что привело к ее дезинтеграции. Статус интеллигенции сразу потеряла та часть образованного слоя, которая в конце 80-х годов XX в. впала в социал-дарвинизм и отвергла ценность справедливости. Сама же «трудовая интеллигенция», лишившись своей элиты, пока что в новую общность собраться не может.

Начатая в 1987 г. реформа разорвала общность интеллигенции по тем же самым трещинам, как и другие большие общности, разделив ее по социальным слоям. «Либеральная интеллигенция» в большинстве своем встроилась в новые общности «победителей» как идеологи, предприниматели, эксперты и управленцы. Они были интеллектуальным авангардом антисоветских сил и имеют право на свою долю трофеев. «Трудовая интеллигенция» оказалась не нужна новому «рыночному и демократическому» обществу.

Вот формулировка социолога (2004): «Раскол постсоветской интеллигенции на Небольшую по численности богатую «верхушку» и массы полунищих бюджетников давно привлекает внимание специалистов и простых граждан как одно из наиболее драматичных проявлений социального неравенства в современной России. Есть все основания видеть в нем проявление острой социальной несправедливости и источник социального напряжения в противостоянии «богатые — бедные»…

Бедная интеллигенция — прежде всего люди, работающие на должностях специалистов. Заметен «уход» некоторой, пусть и небольшой (около б%) ее части на должности рабочих. Подавляющее большинство интеллигенции работают на предприятиях государственной формы собственности (около 70 %), чем заметно отличаются не только от группы богатых, но и от населения В целом» [146].

В 90-е годы XX в. интеллигенция стала замещаться «средним классом» — новым социокультурным типом с «полугуманитарным» образованием, приспособленным к функциям офисного работника без жестких профессиональных рамок. З.Т. Голенкова, которая с 90-х годов XX в. изучает изменения в структуре российского общества, пишет (в 1998 г.): «Ситуация сложилась таким образом, что мы «потеряли» средний класс интеллектуалов и интеллигенции (так называемый новый средний класс) и получили средний класс предпринимателей (старый средний класс)» [43].

Что значит «потеряли» интеллигенцию? Прежде всего эту общность вытолкнули со света в «социальную полутень», хотя во время перестройки именно интеллигенция была авангардом наступления на советскую систему. Такая неожиданная «несправедливость» нанесла интеллигенции тяжелую травму и сразу деморализовала ее.

O.A. Кармадонов пишет об изменении в годы перестройки статуса двух массовых групп интеллигенции: врачей и учителей: «Специфична дискурсивно-символическая трансформация врачей. Анализ «АиФ» 1984 г. показывает положительное к ним отношение — 88 % сообщений такого характера. Доминирующую триаду формируют символы советских медиков: «профилактика», «высококвалифицированные» «современные» «бесплатные», «лечат». Объем внимания составлял 16 %, частота упоминания —11 %.

В 1987 г. показатели обрушиваются до 0,1 %. После этого освещение группы в медийном дискурсе приобретает нестабильный характер, не поднимаясь выше 5 по частоте и 6 % по объему. Рост этих показателей объясним популяризацией «национального проекта» здравоохранения больше, чем вниманием к его работникам.

Показательна тональность оценок в сообщениях «АиФ» о данной группе. С 1987 г. больше пишут о недостатках; врачи становятся «труднодоступными» для пациентов. В 1988 г. тенденции усугубляются, появляются первые статьи о врачебных ошибках (доминирующий Д-символ «вредят»), о врачах-мошенниках, нетрудовых доходах (доминирующий К-символ «преступники»). Но еще много «профессионалов», «заботливых» и «самоотверженных» докторов.