Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 52
СТРАХ И НЕНАВИСТЬ
Изяслав с Болеславом, сопровождаемые, как и было условлено, малым числом поляков, въехали в Киев утром 2 мая.
У Золотых ворот встречала князей с поклонами небольшая группа посадских людей. Пустынно было на киевских улицах — горожане в тревожном ожидании затворились в своих домах.
Изяслав ехал молча, в мыслях взывая к Господу: «Прости, Боже, не по своей воле створил! Слаб, не возмог! Не возмог по-иному!»
Те же слова шептал он, стоя на молитве в Софийском соборе, куда Болеслав, ревностный католик, не пошёл, а предпочёл дожидаться его в тереме. Когда же Изяслав воротился, польский князь счёл нужным напомнить ему:
— За помощь надо платить.
— Да, да, брат. — Изяслав называл Болеслава братом, памятуя, что матерью того была Доброгнева, единокровная сестра покойного князя Ярослава. — Вельми благодарен те. Беру на содержание славное воинство твоё. Припасы съестные дам, одежду, златом и сребром одарю. Всё, по уговору. А киевский люд вели не трогать. Злобою преисполнены.
Пока ляхи были здесь, в Киеве, под рукой, Изяслав был спокоен — и от мести простолюдинов охранят, и от братьев, ежели те недоброе измыслят, оберегут. Правда, братья вроде супротив покуда не шли, право его на великий стол не оспаривали, но кто ведает, как отнесутся они к сотворённому Мстиславом? Ведь даже Святополк, родное чадо, и тот, недовольный, умчал в Вышгород, не стал дожидаться отца.
...Ляхи обустроились в городах — в Любеч, Вручий, в Поросье посланы были их отряды на «кормление». Но не учли Изяслав с Болеславом: не в одном Киеве была встань, всюду собирались замученные поборами простолюдины, стекались в разбойничьи шайки, устраивали засады на приречных дорогах, ночами внезапно налетали на дворы, в которых жили на постое спесивые, надменные ляхи.
Тихая, невидимая народная война закипела в Поднепровье. Изяслав и его ближние люди ощущали, как дрожит земля под их ногами, как всё непрочно, неустойчиво стало на Руси.
В конце концов ляхи, несмотря на уговоры Изяслава, покинули Киев и убрались восвояси — слишком велики были их потери в этой тайной войне. На возвратном пути в дикой злобе спалил Болеслав пограничное Берестье[269] — городок на Буге, пусть хоть как-то, но мстя за погибших людей и позорное своё отступление. С Изяславом он крепко разругался, даже слушать не захотел его жалких объяснений, сказал лишь с раздражением на прощанье:
— Сам управляйся с голытьбой своею! Что за страна у вас?! Одни тати[270] да лихоимцы вокруг!
Ляхи ушли, и жизнь, казалось, вернулась в прежнюю привычную колею. Мало-помалу народ поутих, смирился, снова гнули безропотно люди спины на пашне и у кузнечных горнов, но во всём — во взглядах, в неодобрительном шепотке за спиной чувствовал Изяслав скопившуюся против себя ненависть.
Ему становилось страшно, снова хотелось бросить всё и бежать, он призывал к себе братьев, слушал их советы, тонкие намёки, от которых его ещё сильней бросало в трепет. Тягостно было у великого князя Киевского на душе, понимал теперь Изяслав, знал точно — допустил он тяжкую, непоправимую ошибку, за которую ещё предстоит горько расплачиваться.
Глава 53
ЛЕТОПИСЬ ИАКОВА
Свеча неярко горела на крытом грубым сукном столе. Иаков, склонив начинающую седеть голову над листами и свитками харатьи, выводил строгим уставом ровненькие буквицы. Писал обо всём, что наболело, слал долгие послания в далёкую Тмутаракань своему учителю Илариону, ныне — монаху Никону, испрашивал советов, думал, ужасался, сомневался в своей правоте.
«И бысть клятвопреступлению во Рше, и потатчиком в том деле лихом князь Всеволод был... И добежа Ростислав до Тмутаракани, а путь ему указал туда, как говорят, князь Всеволод-Святослав на Снов пошёл, Всеволод же не поверил словам братним и ушёл в Курск... А киянам помочи князи Всеволод и Святослав не дали...»
Почему так любил бывший митрополит князя Всеволода, почему так верил в его разум и справедливость?! Что сделал этот князь большого, значительного за те пятнадцать лет, что прошли после смерти старого Ярослава?!
Много зла сотворилось на Руси за эти годы, и почти за всеми лихими делами смутно вырисовывалась перед Иаковом зловещая фигура некогда способного темноглазого юноши, а ныне осторожного в делах своих, скрытного, всегда неторопливого, рассудительного мужа с кошачьими движениями. Из сумрака кельи, словно наяву, вырастает перед монахом его иконописное лицо, тронутое морщинами и обрамлённое узкой длинной бородой. Он со всеми вежлив, приветлив, но за приветливостью этой таится зло, скрывается неистребимая жажда власти.
Пока, сегодня это понимал только один он, Иаков-мних, молящий в своей утлой келье о спасении Русской земли. Завтра осознают это со страхом и растерянностью многие, цепкую длань переяславского князя ощутит вся Русь, от берегов Двины до причерноморских степей.
Медленно оплывая, догорает на столе свеча. Келья погружается во мрак таинственной неизвестности.
Глава 54
НОВГОРОДСКИЙ ВОЛХВ
Время, словно многоводная река, течёт быстрым бурным потоком, вздымая порой по воле ветра пенящиеся волны, сотрясая утлые лодки — человеческие судьбы, втянутые в это непрерывное, никогда не кончающееся движение. Лодки рано или поздно пристают к берегу, а течение продолжается, оно ломает на своём пути любые преграды, и ничто и никогда не может его остановить.
Четыре года подряд на Руси бушевали неистовые бури, и могучая народная река, ранее покорная и тихая, внезапно забурлила. Высокие волны, поднятые ураганом людского возмущения, с яростью обрушивались на тех, кто до сей поры умело держал их в покорности. И деревянная плотина, ещё молодая и крепкая, но уже изгрызенная червями междоусобиц, заскрипела под напором столь великой тяжести. Но эта плотина пока ещё была прочна, слишком прочна, чтобы можно было её легко разрушить.
Потопленное в крови восстание в Киеве, подобно извержению вулкана, эхом откликнулось в городах, сёлах, слободах. Повсюду — где с ужасающей силой, где лишь слегка колебля воздух — прокатились громовые раскаты. То тут, то там засверкали внезапно сполохи встаней, пролились кровавые ливни. Волнение и тревога охватывали людей, они срывались с насиженных годами мест, всё спешили, уходили куда-то, словно спасаясь от неведомой страшной силы, от грозы, которая вот-вот должна была разразиться.
Эту повсеместную неустроенность, неблагополучие, неизведанность грядущего остро ощущали и те, кто стоял у кормила власти, но так
