Очерки по психологии бессознательного (сборник) - Карл Юнг

Идентификация с коллективным психическим оказывается, таким образом, ошибкой, которая хотя и в другой форме, но заканчивается так же разрушительно, как и в первом случае, который привел к выделению персоны из коллективного психического.

5. Основные принципы лечения

Прежде чем приступить к разрешению вопроса о том, как справиться на практике с ассимиляцией коллективного психического, необходимо выяснить, в чем заключается неправильность этих двух вышеописанных путей. Мы видели, что ни один из них не приводит к желанной цели.

Первый путь приводит нас снова к исходной точке, ибо мы утрачиваем жизненные ценности в коллективном психическом. Второй путь прямо проникает в область коллективного психического, но за счет утраты того отдельного человеческого существования, которое одно только и делает жизнь приемлемой и выносимой. Но как в коллективном психическом, так и в психике каждого отдельного человека заложены те несомненные базовые ценности, которых никак нельзя лишаться.

Итак, ошибка заложена не в коллективном психическом и не в психике отдельного человека, а в том, что, признавая одно, тем самым исключают другое. Этому прежде всего способствует стремление к монизму, который всюду ищет принцип единственности, или уникальности. Монизм как универсальная психическая тенденция является характерной особенностью нашего культурного мышления и чувства. Монизм есть не что иное, как мыслительное и чувственное желание, воспитанное нашим образованием, возвести в верховный психологический принцип какую-нибудь одну функцию. Интровертный тип признает только принцип мышления; тип экстравертный – только принцип чувства[188]. Преимущество такого психологического монизма, или, лучше сказать, монотеизма, заключается в его простоте; недостаток же его – в односторонности и в отсутствии полноты. С одной стороны, такой монотеизм лишает жизнь всего ее многообразия и истинного богатства; зато, с другой стороны, он дает возможность осуществить идеалы нашего времени и идеалы недавнего прошлого; но в нем нет настоящей возможности развития.

Точно такую же исключительность и нетерпимость мы встречаем и в рационализме. Сущность рационализма заключается в беззастенчивом отрицании всего того, что противоречит ему как с точки зрения интеллектуальной логики, так и с точки зрения логики чувства. Подобное отношение к разуму в одинаковой степени монистично и тиранично. Великая заслуга Бергсона заключается в том, что он горячо отстаивал право на существование иррационального начала. Психологии придется уступить и признать множественность принципов, как бы это ни было тяжело для научного мышления. Но иного способа спасти психологию от обмеления нет. В этом отношении мы во многом обязаны пионерской работе Вильяма Джемса.

В вопросах индивидуальной психологии наука должна будет оставить свои притязания. О научной индивидуальной психологии не может быть речи; это является само по себе терминологическим противоречием. Предметом научного исследования в индивидуальной психологии может быть только та ее часть, которая причастна коллективу; индивид же, согласно самому определению, есть именно то, что неповторимо и ни с чем не сравнимо. Психолог, который проповедует «научную» индивидуальную психологию, тем самым отрицает индивидуальную психологию вообще.

Он вызывает справедливое подозрение в том, что его научно-индивидуальная психология не что иное, как его собственная психология. Каждая индивидуальная психология требует отдельного руководства, ибо общее руководство по психологии отвечает лишь на вопросы психологии коллективной.

Этими замечаниями я хотел лишь подготовить почву для дальнейшего исследования проблемы, о которой шла речь выше. В чем заключается основная ошибка двух путей, о которых мы говорили? В том, что в обоих случаях субъект целиком отождествляется с той или другой частью своей психологии, тогда как в действительности его психология и индивидуальна, и коллективна, однако не так, что индивидуальное растворяется в коллективном или коллективное в индивидуальном. Из этого вытекает настоятельная необходимость различать персону и индивида, ибо персона может совершенно раствориться в коллективе, индивидуальность же не может. Ибо индивидуально именно то, что никогда не может исчезнуть без остатка в коллективном и никогда не может отождествиться с ним. Из этого следует, что отождествление с коллективным, точно так же как и произвольное отделение из него, будет явлением ненормальным, т. е. болезнью.

Я уже указывал на то, что индивидуальное выявляется прежде всего в выборе тех элементов коллективного психического, сочетание которых создает его персону. Составляющие элементы, как уже сказано выше, не индивидуальны, а коллективны; сочетание же отдельных элементов или выбор той или иной группы уже сочетавшихся элементов (выбор образца) индивидуально. Это и есть индивидуальное ядро, скрытое под персоной. В особой дифференциации персоны выявляется сопротивление индивидуального в отношении к коллективному психическому. Анализируя персону, мы увеличиваем ценность индивидуальности; но тем самым подчеркиваем и конфликт между индивидуальным и коллективным. Понятно, что в субъекте этот конфликт проявляется в форме психологического противоречия. Отмена компромисса, связывавшего две половины одной пары противоположностей, еще увеличивает действенную силу противоположных элементов данного парного сочетания. В естественной, чисто бессознательной жизни такого конфликта не может быть несмотря на то, что и чисто физиологическая жизнь должна удовлетворять требованиям как индивидуальным, так и коллективным. В естественном бессознательном психическом состоянии царит гармония. Наше тело, его способности и потребности сами собою создают и ограничения, не допускавшие никаких излишеств и крайностей. Дифференцированная же психологическая функция всегда близка к неуравновешенности и всякого рода крайностям благодаря своему одностороннему направлению, которое, однако, поддается сознательной разумной дисциплине. «Ментальная индивидуальность» является также выражением телесной индивидуальности и должна быть отождествлена с ней. (Это верно и со спиритуалистической точки зрения и ничуть не меняет психологического факта тесного соотношения между индивидуальностью и физическим телом.) А между тем тело именно и есть то, что одного субъекта делает в высшей степени похожим на всех остальных, несмотря на то что каждое индивидуальное тело все-таки отличается от всех остальных. Каждая ментальная или моральная индивидуальность является также чем-то отличным от всех остальных и вместе с тем делает каждого отдельного человека похожим на всех остальных. Каждое живое существо, свободное от принуждения и поэтому способное развиваться индивидуально, лучше всего может достичь идеального воплощения своего вида именно благодаря усовершенствованию своей индивидуальности; это придает ему и коллективную ценность.

Да простят мне упоминание о комичной картине, рисующейся мне, когда я думаю о разрешении нашей проблемы: мне представляется осел Буридана, умирающий голодной смертью между двумя вязанками сена. Очевидно, осел ошибался в самой постановке вопроса; вопрос заключается вовсе не в том, какая вязанка лучше – левая или правая, и не в том, с какой ему начать – с левой или с правой, а в том, чего он сам хочет в глубинах своего бытия, куда его самого влечет. Он же думает о сене, а не о самом себе и поэтому не знает, чего он хочет.

Вопрос следует поставить так: что является в настоящий момент для данного индивида естественным жизненным порывом?

На этот вопрос не ответит ни наука, ни житейская мудрость, ни религия, ни самый добрый совет, а единственно и исключительно объективное, честное, непредвзятое наблюдение за зародышами психической жизни, за плодами естественного сочетания и взаимодействия сознательного и бессознательного, с одной стороны, индивидуального и коллективного – с другой. Где же таятся эти зародыши жизни? Один ищет их в сознании, другой в бессознательном. Но ведь сознательный разум есть лишь одна сторона психологии, а бессознательное – другая. Не следует забывать, что сновидения являются компенсацией сознания. Иначе пришлось бы признать их за источник познания, стоящий выше сознания; но тогда нам пришлось бы или вернуться снова к психологии кудесников – толкователей снов, ко всем нелепым суевериям или же, следуя ходячему мнению, отрицать за сновидениями вообще всякую ценность.

Искомую объединяющую функцию мы находим в творческих проявлениях нашего воображения, в фантазиях. Все элементы, активно действующие в психической жизни и определяющие ее, стекаются в воображение. Но воображение пользуется плохой репутацией среди психологов; в связи с этим авторы психоаналитических теорий относились до сих пор к нему отрицательно. Как Фрейд, так и Адлер считают воображение не чем иным, как «символическим» покровом, за которым скрывается то, что для каждого из них является изначальным, основным намерением или влечением. С каузальной точки зрения, воображение, пожалуй, можно таким образом объяснить и девальвировать; но необходимо выдвинуть и другую точку зрения, и не только по теоретическим, а главным образом по практическим соображениям: необходимо указать на то, что воображение является плодородной почвой, на которой выросло все, что когда-либо двигало жизнью человека и развивало ее. Воображение – функция нашей психики и как таковая она обладает исключительной ценностью, только ей одной присущей и незаменимой. Корни этой функции кроются как в сознательных, так и в бессознательных элементах психического, и в коллективном, и в индивидуальном.