Незримая паутина - Борис Прянишников

Трегубов присутствовал на закрытых заседаниях суда И, помимо собственного расследования в среде РОВСа, мог ознакомиться со всеми подробностями судебного процесса. По завершении работ комиссии Трегубов представил Миллеру объемистый доклад.

25 марта 1937 года начальник канцелярии РОВСа генерал Кусонский подписал и разослал помеченный «Не для печати» циркуляр начальникам отделов и подотделов РОВСа. Осуждая предателей Линицкого, Шклярова и Дракина, канцелярия РОВСа рукой Кусонского защищала Коморовского:

«…расследованием с точностью установлена полная неосновательность распространявшихся врагами ротмистра Коморовского слухов о том, что по его вине погибли многие офицеры, чины Русского Обще-Воинского Союза и члены Национального Союза Нового Поколения, посылавшиеся в СССР. Фамилии их всех и условия отправления из Югославии вполне установлены. Ротм. Коморовский в отправке большинства из них участия не принимал, а постигшие многих из них неудачи объясняются, главным образом, отсутствием конспирации со стороны самих пострадавших».

Не пролив ни слезинки по якобы по собственной вине погибшим активистам, Кусонский упрекал его лишь в доверии к Линицкому и в некорректном поведении в отношении генерала Барбовича.

В заключение Кусонский утверждал:

«…Ротмистр Коморовский, уже понесший тяжкую кару, превышающую его вину, отнюдь не был предателем, каковым он представляется своим врагам, но и не показал себя таким выдающимся офицером, каким считали его начальники и друзья».

Подкрепляя Кусонского, «Галлиполийский Вестник», официоз «Вн. линии», в номере от 20 мая 1937 года пером Н. Плавинского категорически утверждал:

«…Никаких интересных для себя сведений Линицкий, несмотря на кажущееся приятельство с Коморовским, получить от него не мог, как выяснилось в суде и следственной комиссии».

Еще до окончания судебного процесса, 11 сентября 1936 года сенатор Трегубов писал генералу Миллеру:

«..лицо, ведшее следствие, вручило мне также протокол очной ставки Линицкого с Коморовским, перевод которого на русский язык прилагается. Я очень удивлен тем, что в этом протоколе обнаружил точный и полный список лиц, отправленных в советскую Россию. Линицкий назвал имена, которые я не мог узнать в ходе производившегося мною расследования. От кого он мог бы узнать их? Линицкий утверждал, что от Коморовского».

(Выдержка из протокола очной ставки между доктором Линицким и ротмистром Коморовским от 5 января 1936 года. Перевод с сербского):

«Я утверждаю, что в течение нашей совместной работы я получил от вас, помимо всевозможных сведений, имена 14 русских эмигрантов, посланных в СССР, и указания о целях отправки их. Так, вы дали мне сведения относительно отправки в советскую Россию следующих лиц: Богдановича, Димитриева, Андреева, братьев Северьяновых, Марии Чавчавадзе, Буркова, Иванова, Стафиевского, Цечко, Полякова, Трофимова, Платонова, Петровского. Равным образом вы мне указали, что РОВС намеревался отправить в СССР Китина и Бакуревича».

Коморовский ответил, что Линицкий лжет.

Комиссия Трегубова опросила многих офицеров, причастных к тайной деятельности РОВСа.

8 марта 1936 года капитан Борис Карпов, член тайной организации «Фаланга», представил комиссии свои показания. «Фаланга» отправляла эмиссаров в Россию. Пять членов «Фаланги» были переправлены в Россию через Румынию под руководством проживавшего в Бухаресте генерала Геруа. Эти отправки прошли благополучно. Один из вернувшихся в Югославию в 1933 году, Северьянов, просил дать ему в помощь еще двух человек. За неимением кандидатов в РОВСе, генерал Барбович обратился к Байдалакову. НТСНП предоставил «Фаланге» Ирошникова и Флоровского. На этот раз отправка производилась не через генерала Геруа, а при посредстве полковника Жолондковского, агента «Вн. линии» в Бухаресте. Эмиссары погибли. Тем не менее Коморовский известил Карпова о том, что Ирошников и Флоровский живы. Откуда Коморовский получил такие вести, Карпов узнать не смог. Коморовский осведомил его также и о провале отправки двух офицеров, проведенной через Жолондковского: офицеры были арестованы в Ленинграде и погибли от руки НКВД.

Подполковник Е. Месснер, участвовавший в делах «Фаланги», подтвердил свидетельство Карпова своими письменными показаниями от 19 апреля 1936 года:

«Я знаю, что в течение нескольких лет группа лиц занималась отправками офицеров в советскую Россию; ею было отправлено около десяти человек. Отправки производились через Румынию, и переход границы всегда удавался. Никакой измены не было. Если впоследствии некоторые эмиссары и погибли, то в силу опасности их работы или в бою. В конце 1932 года эта группа прекратила отправки эмиссаров, ибо эта работа должна была проводиться в тесном контакте с РОВСом. Однако группа считала, что ведение дела РОВСом не давало никакой гарантии. Основаниями для ее впечатлений были: чрезмерная централизация, пользование почтой для связи, хранение документов и писем в архивах, выполнение работы плохо подготовленными людьми, не имевшими никакого опыта в деле. Как пример таких недостатков, можно привести письменный запрос из центра о маршруте и дорожных расходах эмиссаров. Это требование мотивировалось желанием центра вести учет предоставленных средств».

Сбоку на документе генерал Миллер написал:

«Кто требовал этого?»

25 мая 1936 года юнкер Гавриил Орлов дал комиссии свои показания. В феврале полиция «арестовала» Орлова на два дня и подсадила его к Коморовскому и Линицкому.

Первый день Орлов провел в большой камере с Коморовским в обществе сорока арестованных. Орлов и Коморовский были давними знакомыми. Завязалась беседа. Коморовский жаловался Орлову, что его спровоцировал Линицкий, которому он оказал слишком большое доверие. Он признал, что с Линицким виделся часто и что у него с ним была очная ставка.

На следующий день Орлова перевели в небольшую камеру, где в числе арестованных был Линицкий. В лице Орлова Линицкий нашел приятного собеседника. Ему он поведал:

— Я коммунист-идеалист. Как коммунист, я — агент большевиков. Моя задача состоит в работе по разложению русских эмигрантских организаций путем провокации.

— Разве эти организации опасны большевикам? — спросил Орлов.

— Видите ли, отсюда засылают в СССР агентов с поручениями саботажа, уничтожения важных строек или порчи турбин. Впрочем, — продолжал Линицкий, — я занимался и другими делами. Как-то раз, в компании с Коморовским, я сделал несколько снимков Панчевского железнодорожного моста. Да откуда-то взявшийся жандарм помешал мне закончить работу.

Под утро Линицкий разбудил Орлова и сказал:

— Все же Коморовский дурак. Он был слишком доверчив.

Но никто из знавших Коморовского не считал его дураком. Наоборот, это был умный и дельный человек. Он был своевременно предупрежден женщиной-врачом Лисовой, учившейся с Линицким в университете. Она писала Коморовскому, что Линицкий — беспринципный человек, лишенный белогвардейского патриотического чувства, и что на него нельзя полагаться. Тем не менее он стал правой рукой Коморовского.

На суде Линицкий признал, что собирал сведения о русской эмиграции и получал за это деньги от Феликса, советского агента в Праге. Летом 1935 года Коморовский спросил, какому Богу поклонялся Линицкий? Тот ответил — богу Кремля. И тотчас же донес об этом разговоре Феликсу. Узнав об этом, Феликс решил закрепить молчание Коморовского. Он рекомендовал Линицкому забраться в квартиру Коморовского, напечатать на его пишущей машинке письмо по старой орфографии и отправить письмо советскому посольству в Софии. Но до такого письма дело не дошло — нужды в нем не было.

Подведя итоги расследованию, комиссия Трегубова пришла к тревожному выводу:

«…выходит, что, помимо направлявшейся Линицким шпионской организации, должна существовать другая, более замаскированная большевистская организация, поставившая целью сбор сведений о видных лицах русской эмиграции. Поэтому следует рекомендовать различным русским организациям всё больше и больше уделять внимания большевистским провокациям, щупальца которых всё больше и больше проникают в среду РОВСа».

Выводы Трегубова и циркуляр Кусонского расходились в диаметрально противоположных направлениях…

Борьба Е. К. Миллера с «Внутренней линией»

Неоднократные предупреждения со стороны НТСНП, обвинение полковником Федосенко Скоблина в работе на большевиков, странности в деятельности «Внутренней линии», дело Линицкого — Коморовского и заключения комиссии Трегубова встревожили Миллера.