Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство - Кай-Ове Кесслер

последствия ураганного огня для солдат, которым удалось остаться в живых. Уродующие увечья и поражения внутренних органов дополняют этот список. Кроме того, травматические переживания сказывались на психике. Каково было находиться под ураганным огнем, описывает Эрнст Юнгер в своем военном дневнике. 25 июня 1916 г. он отметил, что утром началась атака на их окопы, и он проснулся: «Под страшный грохот взрывов я бросился к своим вещам… Огонь приводил в беспамятство… Каждую секунду 4–5 взрывов. Будто мины вытряхивают из ящиков прямо над нашими окопами»[350]. Тысячи солдат, которым удалось пережить такие длительные канонады и не получить телесных повреждений, все равно превращались в развалины – их физическому и психическому состоянию вредили шум сражения, коммоции и постоянный страх смерти. Большинство людей, страдавших полученным на войне снарядным шоком, нуждались в постоянном уходе до конца своей жизни. Они дрожали всем телом, их мучили беспричинные приступы страха. Современные медики в подобном случае диагностируют тяжелейшее посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), но в начале века это состояние не признавалось болезнью, и помощи для пострадавших не было. Через несколько лет около 5000 «дрожащих невротиков» станут жертвами нацистской программы насильственной эвтаназии[351].

Ужасные переживания глубоко врезались в память солдат. В эпохальном романе «На Западном фронте без перемен» Эрих Мария Ремарк (1898–1970) описывает долгую («целых двое суток»[106]) агонию раненого солдата, которую приходится слышать его товарищам. «Утром, когда мы считаем, что он давно уже отмучился, до нас еще раз доносится булькающий предсмертный хрип». На жаре животы трупов вздуваются. Они «шипят, урчат и поднимаются. В них бродят газы»[352].

В конце Первой мировой войны на прежние поля сражений опускалась тишина, зато назревали политические волнения. Вся Европа превратилась в пороховую бочку: Февральская революция в России, революция 1918–1919 гг. в Германии, подъем фашистов в Италии и Испании и в конце концов приход к власти национал-социалистов. Ослабленная Веймарская республика, лицом которой был взбалмошный и шумный Берлин, скатывалась к диктатуре с ее тоталитарной акустикой. Начиная с середины 1920-х гг. по городам бывшей империи разъезжали машины с громкоговорителями, принадлежавшие либо национал-социалистам, либо коммунистам. На улицах звучали боевые гимны красных и коричневых, звуки труб и барабанов – полный политический хаос, в котором иногда раздавался свисток полицейского.

Получив власть в январе 1933 г., нацисты сознательно сделали ставку на силу образа и звука. Новый режим использовал в своих целях современную технику звукоусиления, недавно появившееся радио, кино и шумные массовые мероприятия. Третий рейх был еще и акустической диктатурой, формирующей новый звуковой образ Германии. Парады на территории съездов НСДАП в Нюрнберге были не только зрелищными. Важными акустическими символами общности был громкий крик тысячи голосов «Хайль Гитлер!», чеканный шаг отрядов СА, СС и членов партии, пение «Песни Хорста Весселя». По словам историка Кэролайн Бердсел, массовые мероприятия нацистов следовали сценарию «христианской литургии»: вступительное хоровое пение, декламация стихов, краткая речь, оркестровая музыка, сама церемония, «Хорст Вессель» в качестве заключения[353].

https://youtu.be/OWTmahvaZhk?si=P4cQPCNIrw5nkUMA

39. Звук революции

1919 г. Речь Ленина, обращенная к Красной армии (оригинальная запись)

Новые власти прекрасно понимали, какую силу и могущество дает им современность, особенно в плане звукоусиления. Так, в своей речи на открытии Международной авто– и мотовыставки 1939 г. в Берлине рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс подчеркивал, что без автомобилей, самолетов и громкоговорителей взятие власти было бы невозможным[354]. Несмотря на наличие звукоусилителей, нацистские лидеры – как Гитлер, так и Геббельс – часто кричали во время выступления. В этом не было необходимости, техника была уже достаточно совершенной, чтобы донести до публики и спокойный голос диктатора. Йозефу Геббельсу, в частности, совершенно не нужно было так вопить во время его пламенной речи в берлинском Дворце спорта 18 февраля 1943 г., когда он раз за разом задавал толпе знаменитый вопрос: «Вы хотите тотальной войны?» Арена располагала современной звукоусилительной техникой с 1926 г.[355].

Конечно, самым известным и пугающим акустическим символом эпохи стали неблагозвучные вопли Гитлера. Американский журналист Уильям Ширер (1904–1993), работавший в Берлине в 1934–1940 гг., не раз присутствовал при выступлениях фюрера и слушал его резкие и грубые речи. За год до начала Второй мировой войны репортер писал в своем дневнике: «Гитлер наконец сжег за собой последние мосты. С криками и воплями (я никогда прежде не видел его в таком сильном возбуждении), он заявил сегодня вечером во Дворце спорта, что получит “свою” Судетскую область 1 октября, в ближайшую субботу (сегодня понедельник). Если Бенеш откажется ее передать, он пойдет на войну в эту субботу… Дважды Гитлер выкрикивал, что это самое последнее его территориальное требование в Европе… Я вел передачу, сидя на балконе как раз над тем местом, где находился Гитлер. У него по-прежнему был нервный тик»[107][356].

Даже сейчас люди хорошо знакомы с акустическими символами нацистской эпохи. Наряду с хриплыми воплями Гитлера и циничными речами Геббельса к ним относится голос Роланда Фрайслера (1893–1945), председателя так называемой Народной судебной палаты. Допрос одного из участников заговора 20 июля 1944 г., графа Ульриха-Вильгельма Шверин фон Шваненфельда (1902–1944), – волнующее свидетельство жестокого судебного произвола в нацистском государстве, дух которого воплотил в себе Фрайслер. «Вы, подлый мерзавец!» – кричал он в лицо обвиняемому 21 августа 1944-го. Этот судья подписал более ста смертных приговоров. Во время допросов он был «намеренно громок и жесток», кричал на обвиняемых и унижал их – своего рода «риторика уничтожения», по определению культуролога Клаудии Шмёльдерс[357].

Фанфары из симфонической поэмы «Прелюды» Ференца Листа служили заставкой нацистскому «Еженедельному обозрению», а начало 5-й симфонии Бетховена с 1941 г. стали позывным немецкого отделения радио Би-би-си («Говорит Англия»). Всего через два дня после своего назначения канцлером, 1 февраля 1933 г., Гитлер уже впервые выступил по радио. Оно стало одним из инструментов утверждения диктатуры, которая формировала программу передач в соответствии со своими почвеннически-национальными идеалами. «Народный приемник» стал ревущим рупором режима – но позволял также втайне слушать Би-би-си и другие иностранные передачи. Когда национал-социалисты снизили до 35 рейхсмарок цену на малый приемник DKE 38, который в обиходе назывался «мордой Геббельса», число радиослушателей резко выросло – в 1943 г. в Германии насчитывалось 16 млн приемников. Благодаря этим устройствам даже после 1933 г. в рейхе играл свинг – музыка, которую нацисты осуждали и по радио не транслировали. Джаз, который стал популярен в 1920-х гг. (в первую очередь из-за Луи Армстронга и Дюка Эллингтона), пережил краткий период своего расцвета во время Олимпийских игр 1936 г. благодаря оркестрам Тедди Штауфера и Курта Видманна – чтобы затем навсегда