Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андропов в Будапеште в 1956 году был еще чиновником, хотя и высокого ранга, но относительно безгласным исполнителем противоречивых предписаний Москвы. Командовали тогда в Венгрии прибывший под чужим именем председатель КГБ Серов, друг Хрущева, тогдашнего хозяина Кремля еще с украинских времен, когда первый секретарь КПСС возглавлял парторганизацию Украины. По инициативе Хрущева на Украине проводились массовые репрессии, исполнителем которых был Серов. Серов был также конкретным исполнителем приказов Сталина о высылке в Казахстан целых «провинившихся сотрудничеством с немецкими оккупантами народов». Так что обоим было не привыкать к жестокому подавлению любого народного недовольства.
В 1956 году в Будапеште по многу недель бывали и другие посланцы Хрущева, члены политбюро Суслов и Микоян. Они оба как деятели КПСС и Советского государства сформировались во времена и под влиянием Сталина. Суслов и Микоян периодически появлялись в мятежном Будапеште, принимали решения на месте или докладывали свою точку зрения Хрущеву, политбюро, технически оформлявшим соответствующие решения. При этом Микоян, изучая ситуацию в Венгрии, был даже большим циником, чем Суслов. Так, мне известно от первоисточника, который присутствовал при том случае, когда Микоян, стоя над незакрытой еще братской могилой нескольких сот советских мальчиков-солдат, погибших на улицах Будапешта, «успокоил» офицеров, печально склонивших головы перед жертвами кровавых событий. Этот видный член политбюро, равнодушно глядя на сотни трупов, сказал со своей широко известной кривой улыбкой: «Ничего, бабы еще нарожают!..»
Специализацией Суслова была идеология. Еще в 1948-м и более поздних годах Суслов резко выступал против главы Югославии, союзника СССР во Второй мировой войне маршала Тито. Для Кремля были неприемлемы идеи Тито и его соратников-коммунистов о рабочем самоуправлении, праве профсоюзов на забастовку и т. п. В коммунистической Югославии Тито узаконил разные формы собственности, разрешил свободный выезд своих граждан из страны, в том числе и на заработки в Западную Германию, не стеснялся критиковать политику и догматизм Москвы. Суслов, а с его подачи и кремлевское руководство усмотрели в событиях в Будапеште 1956 года козни Тито и югославских спецслужб. Их подозрения укрепил и тот факт, что премьер Имре Надь, смещенный в ходе боев в Венгрии со своего поста, укрылся в здании посольства Югославии в Будапеште и оттуда руководил борьбой с промосковскими силами и поддерживавшими их частями Советской армии.
Что касается методологии действий советской стороны в Венгрии, то она отрабатывалась следующим образом: послом велся активный поиск среди мадьяр политической фигуры, которая смогла бы притушить антисоветский пожар в стране, сохранить ее в Варшавском договоре и постепенно снова примирить с Москвой. В этом отношении велика была роль советского посла.
После того как Ракоши пошел на компромисс с ЦК КПСС и назначил после 1953 года Имре Надя в первый раз премьер-министром, Андропов оставался резко отрицательно настроенным к новому главе правительства Венгрии. Видимо, на это у него были свои причины. Может быть, он знал от Куусинена, какую стукаческую роль играл агент НКВД Володя в аппарате Исполкома Коминтерна. Возможно, председатель КГБ Иван Серов прямо сообщил советскому послу об этом факте для возможного оказания посредством его давления на Имре Надя.
Тем не менее брожение в Венгрии, почувствовавшей после смерти Сталина легкое дуновение свободы, усиливалось. Выражалось оно в росте требований об отставке Ракоши. Когда неизбежность движения навстречу этим требованиям была осознана Москвой, Ракоши пришлось покинуть Будапешт и укрыться в Советском Союзе.
Главой правящей партии в Венгрии стал слабый политик и сухой, молчаливый человек Эрне Гере. Для пылких и горячих мадьяр главный руководитель страны, не владевший ораторским искусством и не могший зажечь массы, был неприемлем. При Гере правительство снова возглавил Имре Надь. В Москве очень надеялись на старого агента НКВД, но он с течением времени, как оказалось, превратился в скрытого антисталиниста и либерала. Не без его санкции и влияния в Венгрии продолжали протекать и расширяться революционные общественные процессы. Росла вражда и к «старшему брату» — СССР.
Мне вспоминается в связи с этим маленький эпизод из моей жизни, который мог стоить больших неприятностей. Я тогда только начал работать в штате Советского информбюро. Однажды, когда до меня дошла очередь брать в библиотеке СИБа толстую пачку листов полузакрытой, так называемой «для служебного пользования» информации ТАСС, я по дороге в отдел открыл подборку о странах «народной демократии» и успел прочесть несколько листов о событиях в Венгрии.
Дух свободы, которым повеяло на меня, молодого журналиста, от этих листов, вдохновил меня на громкое заявление. Едва войдя в нашу рабочую комнату, я положил перед начальником отдела Дмитрием Ивановичем Поповым пачку «тассовок» и громогласно объявил пятерым коллегам, сидевшим вместе со мной в этой комнате: «Ребята! В Венгрии — революция!..»
В помещении наступила гробовая тишина, Попов отреагировал на мой восторг первым. Он густо покраснел, что свидетельствовало о крайней степени его волнения. Затем он неожиданно тонким, срывающимся на фальцет голосом закричал на меня:
— Молчи, дурак, пока тебя не услышал кто-нибудь из наших сибовских стукачей!.. И думай, что говорить публично об этом событии впредь!..
Старые и травленые «волки» от журналистики, сидевшие вокруг, так же как и начальник отдела, очень не одобрили мое высказывание. По крайней мере, больше половины коллег, работавших в нашем общем кабинете, были «штрафниками» или «расстригами» — на нашем специфическом языке. Они были переведены в «отстойник» Совинформбюро из МИДа, ПГУ, ГРУ за вольнодумство, строптивость и другие мелкие грехи вроде грубости начальству или распитие в рабочее время с сослуживцами и на рабочем месте бутылочки коньяку. Тогда это все считалось криминалом, подлежащим наказанию в виде изгнания из «рая», которым считалась оперативная работа. «Штрафники» в большинстве своем также симпатизировали вольнолюбивым мадьярам. Прекрасные профессиональные аналитики, «задвинутые» серыми кадровиками и партийными функционерами в клоаку вроде СИБа, они знали, что хрущевская «оттепель» позвенит весенней капелью и сменится жарким идеологическим летом с грозами и засухами. Слава богу, что среди них не оказалось доносчиков, которые припомнили бы мне легкомысленное и «ревизионистское» мнение, когда советские танки в Будапеште по приказу Хрущева, Суслова и Епишева начали расстрел толп народа, собиравшихся на улицах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});