Перпендикулярный мир (сборник) - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоя в дверях, Ложкин подумал, что, видно, наш национальный характер сформировался под влиянием вечных наших очередей. И потому основными чертами стали страх, что не хватит, и боязнь не успеть вкупе с ненавистью к тем, кто стоит впереди тебя. В этом смысле.
Ну что будешь делать? Без масла домой лучше не возвращаться. Убьют. Но и становиться в хвост очереди тоже нельзя. Не успеешь.
Так что сама судьба снова толкнула Ложкина на использование часов.
Он перевел стрелку на три часа вперед, и в очереди люди стали на него посматривать. Среди них были знакомые, они-то просто улыбались.
Ложкин еще перевел стрелку вперед – не было времени на улыбки и сюсюканье. И смело пошел к прилавку.
И тут очередь забыла о том, что ее цель – приобрести молочные продукты. Люди кинулись к Ложкину, принялись его обнимать, лобзать и в экстазе валить на пол.
– Мне масло нужно! – кричал Ложкин. – Только масло! Идите вы все в рай!
Никто его не слушал. За исключением выбежавшей на крик и также охваченной любовью к старику-покупателю директорши Ванды Казимировны. Она принялась метать в Ложкина пачками замороженного масла, чтобы он мог отнести их домой. Пачки ударяли людей по головам, попадало и в Ложкина, он кричал и сопротивлялся, но лишь через несколько минут смог схватиться за часы. В гневе и расстройстве Ложкин перевел стрелку куда дальше назад, чем было дозволено, – в минусовые деления.
И не сразу сообразил, что любовь к нему сменилась недоброжелательством, отвращением, а затем и ненавистью.
Люди отпрянули от отвратительного старика. Им хотелось поскорее покинуть магазин. Только подальше от этого урода!
Все забыли уже о том, что минуту назад стремились целовать его руки.
– Я его обслуживать не буду! – закричала продавщица, стараясь скрыться в подсобке.
– А вот ты, Ванда Казимировна… – сказал Ложкин, кинувший взгляд на часы и сообразивший, что же произошло. – А вот ты меня обслужишь. В порядке очереди, в которой никого, кроме меня, не осталось.
Ванда швырнула в Ложкина пачкой масла и юркнула в подсобку.
– Вот и отлично, – сказал Ложкин, оставив деньги на тарелочке в кассе, потому что был порядочным человеком. – И нужна ли нам любовь, если она выражается в хватании и обнимании?
Ложкин уже сам забыл о сладком моменте единения с кассиршей. Он думал трезво и холодно. На автобусной остановке стояла толпа. Ложкин держал стрелку в нейтральном положении. Он был спокоен, как космонавт перед взлетом в космос. Сейчас должна была подтвердиться его теория. Тогда он окажется самым умным ученым нашей планеты, куда умнее Минца.
Склоняясь набок, подошел перегруженный автобус: желавшие вылезти на этой остановке нажимали на правый бок.
Ложкин встал на изготовку. Автобус затормозил. Люди посыпались из него.
Ложкин перевел стрелку далеко назад и направился к двери автобуса.
Как он и ожидал, все шарахались от него, охваченные нелюбовью к старику.
– Разлюбите Ложкина! – повторял старик, подходя к дверям.
К этому времени народ уже повыскакивал наружу и, стараясь не приближаться к Ложкину, кинулся врассыпную.
Ложкин спокойно ступил в полупустой автобус. Оставшиеся в нем пассажиры ринулись в переднюю дверь. Но не успели, потому что водитель, почувствовав затылком что-то очень неприятное, захлопнул двери, дал газ и помчал машину по улице.
Ложкин спокойно стоял в одиночестве, поглядывая в окна, стараясь понять, где проезжает автобус. И, когда увидел родную улицу, перевел стрелку в нейтральное положение. Водитель затормозил и открыл дверь. Ложкин вышел из автобуса и пошел домой.
Когда Ложкин проходил мимо двери Минца, тот услышал, высунул лысую голову и спросил:
– Как дела? Любит ли вас народ?
– Мне не нужна любовь, – ответил Ложкин и перевел стрелку назад так решительно, что Минц от отвращения к старику захлопнул дверь и запер ее на ключ.
Из коридора донесся удовлетворенный дьявольский смех Ложкина.
С тех пор Ложкин с часами не расстается. Никто его не любит, но всюду его пропускают без очереди.
Перерожденец
Удаловы купили дешевый круиз в межсезонье. Над Средиземным морем хлестали дожди, непогодило даже над островом Капри, где творил когда-то писатель Горький, у которого, говорят, недавно отняли в Москве улицу и передали гражданке Тверской. Удалов о такой революционерке даже не слыхал.
Ксения ждала, когда будет мальтийский порт Ла-Валлетта, потому что там есть кожаные куртки: сыну и внучку нужны качественные изделия. Удалов дождливые дни просиживал в салоне или у пустого бассейна. Изредка позволял себе пропустить по маленькой с Василием Борисовичем, который отдыхал в каюте полулюкс. Василия Борисовича конкуренты звали Питончиком и всё ждали, когда его пристрелят. Может, потому он и потянулся к простому пенсионеру из города Великий Гусляр.
Сидя у бассейна, они переговорили на многие темы. Питончик все больше ругал демократов. За что – непонятно, потому что при коммунистах был таким мелким чиновником, что брал трешки в подворотне, а в демократическую эпоху смог завести себе женщину-референта с ногами, которые начинались от бюста, а о ее бюсте один певец сочинил песню «Как я трогал горы Гималаи».
Удалов, налетавшись по галактикам, тяготел к демократам, так как полагал, что демократы ратуют за демос. Питончику он о своем тайном убеждении не говорил – зачем расстраивать руководящего работника?
На теплоходе «Память „Нахимова“» было пустынно, как на пляже в Сухуми в разгар сезона. В бассейне резвилась только Дилемма Кофанова – известная рок-певица, которую Удалов раньше не знал. Все думали, что ее имя – псевдоним. Только Питончик, который знал все про всех – почему и оставался до сих пор в живых, сообщил Удалову, что Дилемма – ее настоящее имя. А вот фамилия ее – Вагончик. Именно фамилию она и скрывала.
Василий Борисович долго смеялся, прикрыв губы ладонью, – он был человеком смешливым, но знал, как это опасно. Имея телохранителя, Дилемма, тем не менее, тянулась к Питончику, потому что у нее была замечательная интуиция, которая подсказывала, что Питончик при желании может заглотить всех ее поклонников, не поморщившись.
И такой человек, по мановению руки которого к борту подъезжал «мерседес» и которому послы бывшего Советского Союза наносили визиты в черных фраках, имел слабость! Он был жертвой современных суеверий – верил в астрологию, летающие тарелочки, телепатию, колдовство, черную и белую магию, заряженную воду и переселение душ. Переселение душ занимало Питончика более всего. Вытянув вперед волосатые ножки, так что чистые пяточки нависали над бассейном, и потягивая сок гуайявы, Василий Борисович рассуждал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});