Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Немного погодя на балкон вышел бек. Заложив руки за спину, он широкими шагами прошелся из конца в конец балкона и заглянул в раскрытую дверь комнаты Мирзы Алыша, покачал в раздумье головой и ушел к себе. Снова вышел и, облокотившись на перила, уставился во двор.

Ханум не было дома. Близилось время обеда. Бек окликнул меня и велел, чтобы я полил ему на руки. Он любил иногда так умываться. Вымыл руки, лицо и шею. Я протянул ему мягкое, пахнущее чем-то приятным полотенце, он насухо вытерся и, встав перед зеркалом, пригладил свою лысую голову.

Перед самым обедом зазвенели колокольчики, и фаэтон, на котором уезжала ханум, вкатил во двор. И только ступила ханум на балкон, как увидела, что Мирза Алыш плачет.

— Бек, — спросила она мужа, — что с Мирзой? Или ты его ругал?

Не отвечая, он прошел в комнату.

— Почему ты не ответил? — удивилась ханум.

Бек сел в кресло и предложил сесть жене:

— Сядь…

Увидев, что и я, и Имран стоим на пороге комнаты, ханум нетерпеливо воскликнула:

— Входите же!

— Можно ли принести обед? — спросил Имран.

Ханум кивнула головой и снова обратилась к Вели-беку:

— Ты мне так и не ответил. У тебя кто-то был за время моего отсутствия?

— Был.

— Кто?

— Бахшали.

— Я так и думала! Что ж, не будем портить аппетита перед обедом, поговорим после!

Господский обед прошел в молчании.

Я начал убирать посуду со стола, ханум встала и пошла к Мирзе Алышу. Она пробыла там недолго. И тут же зазвенел ее голос:

— Что с тобой произошло, Вели? Или действительно весь мир перевернулся? Как ты мог?!

— Ты права, что мир уже совсем не тот, каким был раньше, — устало поддакнул Вели-бек. — И я давно не хозяин Карабаха. Хозяевами стали такие, как Бахшали… Вспомни о тех днях, которые мы провели в шушинской Чека!

— Будь прокляты эти люди из Чека, которые забыли, что они холопы. Но ты послушал Бахшали и обидел самых верных твоих слуг!

— Можно ли обидеть людей, которые давно забыли про совесть? Была бы ты здесь, услышала бы, что говорил Бахшали! И они, эти твои верные слуги, не могли ему возразить! А он уличил их в обмане, подлости и воровстве!.. Ладно, оставим этот разговор…

В гостиной наступила пауза. Имран, как и я, внимательно прислушивался к каждому слову, доносившемуся до нас.

Ханум кликнула меня и велела позвать Мирзу Алыша.

— Зачем? — Вели-бек поморщился. — Что дадут эти разговоры?

Ханум отмахнулась от слов бека, словно от мухи, и прикрикнула, на меня:

— Иди делай, что тебе сказано!

К моему удивлению, войдя в комнату Мирзы Алыша, я увидел, что он спит. Я растолкал его и передал приказание ханум. Лицо Мирзы Алыша сразу вытянулось:

— О аллах! Защити своего раба.

Он поднялся и, не забыв бросить взгляд в зеркало, торопливо направился в столовую.

Ханум выпрямилась на своем стуле и с благосклонной улыбкой взирала на Мирзу Алыша.

— Я узнала, что тут был неприятный разговор, — начала она. — Я хочу знать правду.

— Да, ханум, — еле слышно произнес Мирза Алыш.

— Ты служишь у нас чуть ли не двадцать пять лет, — мягко продолжила ханум. — Я, как ты знаешь, всегда доверяла тебе и до сих пор в этом не раскаиваюсь. Ответь мне только на один вопрос. Ответь как благочестивый мусульманин, который боится гнева аллаха и его пророка. В гостиной над тахтой висел большой персидский ковер. Когда мы с Вели-беком вернулись из Шуши, этого ковра на месте не оказалось! Где он?

Пот крупными каплями покрыл лоб Мирзы Алыша, лицо его в оспинах было свекольным. Он беззвучно пошевелил губами.

— Я ничего не слышу, говори громче.

Наступило долгое молчание. Ханум не сводила с Мирзы Алыша холодного, чуть брезгливого взгляда. А Мирза Алыш смотрел себе под ноги, лишь на миг метнув в мою сторону полный ненависти взгляд (не нравилось, что я здесь и слушаю). Наконец он решился вымолвить то, что от него ждали:

— Я… Я продал его.

— Хорошо, — сказала холодно ханум, — можешь идти.

В комнате повисло молчание. Вели-бек болезненно морщил в продолжение всего разговора лоб, а тут встал, прошелся по комнате и остановился перед женой.

— Теперь ты сама убедилась… — сказал он.

— О аллах! Нет предела человеческой неблагодарности!

— Не надо отчаиваться. Есть на земле благородные люди. Один из них — Бахшали. Он не забыл добро, которое видел в этом доме. Он вызволил нас из тюрьмы и спас то, что еще оставалось в доме. А здесь хозяйничали наши с тобой, так сказать, преданные слуги.

— Как же мы обманулись?.. — сокрушалась ханум.

— Я полагаю, что теперь нам незачем держать ни секретаря, ни управляющего.

— Но, Вели… — воспротивилась жена. — Это принято, чтобы у бека были управляющие и секретари!

— Дорогая, а слышала ты раньше о стране без шаха? Теперь ты сама живешь в такой стране!

Они помолчали.

— Уедем отсюда! — взмолилась вдруг ханум.

— Куда? Как оставить край отцов и дедов?

— Тогда уедем к твоей сестре, в Союкбулаг!

Вели-бек не ответил. Имран, присутствовавший во время всей сцены в гостиной, бесшумно выскользнул за дверь. Я хотел последовать за ним, но ханум остановила меня:

— Подожди!.. — И ненадолго отлучилась из комнаты. Она вынесла ношеные рубашки своей дочери и протянула мне: — Это твоим племянницам. Я их видела сегодня, они же в лохмотьях!

Я поблагодарил ее и вышел. Уже в дверях услышал голос бека:

— В Союкбулаг — это хорошо. Но только не теперь. Когда потеплеет… возможно, в конце мая и уедем.

ЗНАКОМЫЙ ДВОР

Господская усадьба, которую оглядывал бек, облокотившись на перила, была мне хорошо знакома. Двор даже казался родным. Наверно, потому, что здесь я часто слышал голоса отца и матери.

Да, до боли знакомый мне родной двор. Он был широким и ухоженным. Но рука времени коснулась и его.

В былые дни Мирза Алыш строго следил за тем, чтобы вся усадьба, ее дворы, балконы чисто подметались. Садовник поддерживал порядок в саду. За оградой бекского сада размещалось нечто вроде фабрики, где обжигали кирпичи. В тот год, когда мы, беженцы, нашли здесь приют, на этой небольшой принадлежащей беку фабрике работало шесть мужчин, выходцев из Южного Азербайджана, которые перешли на этот берег Аракса в поисках заработков и нанялись к Вели-беку резать из глиняной массы кирпич и обжигать в специально построенных ими печах. В пасмурную погоду хорошо было видно, как полыхал огонь в печах. Мне всегда хотелось подойти поближе, чтобы почувствовать обжигающее тепло пламени.

Готовые красные кирпичи затем