Декабристы - Бригита Йосифова

30 мая 1826 года члены Следственной комиссии закрывают папки с показаниями декабристов, тяжело и с облегчением вздыхают. Слава богу, их работа наконец Закончена! Председатель высочайше учрежденного так называемого «Комитета по разысканию соучастников злоумышленного общества» доволен. Это военный министр Татищев. В ходе допросов он опирался на авторитет великого князя Михаила (брата императора), князя Голицына и на Голенищева-Кутузова, военного генерал-губернатора Петербурга. Членами этой Комиссии были и Бенкендорф, генерал-адъютант Чернышев, надменный, ограниченных способностей человек, который в ходе следствия терроризировал арестованных, Левашев, Потапов.

1 июня был учрежден Верховный уголовный суд, которому был предан 121 человек: 61 — Северного общества, 37 — Южного общества и 23 — Общества соединенных славян.

Через сорок дней Верховный суд представил царю свой доклад. Люди читали его с ужасом, и особенно заключение, сформулированное в одной фразе: «Все подсудимые, без изъятия, по точной силе наших законов подлежат смертной казни».

Далее, за пышными фразами канцелярско-бюрократического языка, следует: «По сим уважениям суд большинством голосов определил… следующие положения о казнях и наказаниях: …смертную казнь четвертованием… смертную казнь отсечением головы… политическую смерть, т. е. положа голову на плаху и потом сослать вечно в каторжную работу… Заключение на определенный срок».

Пусть все переживут неотвратимость возмездия. И тогда последует царский указ с «безграничной милостью». Преступники из первого разряда, осужденные на «смертную казнь отсечением головы», помилованы императором. Они получают наказание «вечная каторга».

Среди них и Сергей Волконский, которому были предъявлены следующие обвинения: «Участвовал согласием в умьгсле на цареубийство и истребление всей императорской фамилии; имел умысел на заточение императорской фамилии; участвовал в управлении Южным обществом и старался о соединении оного с Северным; действовал в умысле на отторжение областей от империи и употреблял поддельную печать полевого аудиториата».

Император бескрайне «милостив» и к другим, осужденным к «смертной казни четвертованием». Он смягчает им наказание: они будут повешены. Это полковник Павел Иванович Пестель, Кондратий Федорович Рылеев, подполковник Сергей Иванович Муравьев-Апостол, подпоручик Михаил Павлович Бестужев-Рюмин, Петр Григорьевич Каховский.

В ночь на 24 июля 1826 года в специальных тюремных экипажах в Сибирь отправлены осужденные на вечную каторгу — князь Трубецкой, князь Оболенский, Давыдов, Артамон Муравьев, братья Борисовы, Якубович и князь Волконский. Путь далекий и трудный. Целых три месяца добираются они до своих «каторжных нор». Их везли в строжайшей тайне и при усиленной охране.

25 октября 1826 года сопровождавший узников офицер явился к начальнику Нерчинских заводов и рудников Бурнашову и передал ему царский приказ об осужденных: всех привлечь к работе и относиться к ним по установленному для каторжников положению, строжайше следить за их поведением, не допускать общения между собой.

Строго было определено количество руды, которое должен добыть каждый декабрист, — три пуда в день.

В сопроводительных документах подробно описывается внешность каждого декабриста. О Сергее Волконском написано: «Рост его два аршина и 8 с половиной вершков, лицо чистое, глаза светлые, лицо и нос продолговатые, волосы — темно-русые, борода светло-русая, имеет усы. На правой ноге шрам от пули».

Начальник охраны Черниговцев письменно докладывал о группе декабристов: «Все перечисленные восемь душ размещены в Благодатском руднике. Ни один из них не знает никакого ремесла. Владеют грамотой и всякими науками, входящими в курс благородного воспитания. Некоторые из них знают иностранные языки, собственноручно написали на тех языках образцы».

Подробно описывая личный багаж декабристов, начальник охраны добавляет: «У каждого из них есть икона, Евангелие, крест, кресты для ношения на груди, белье, одежды в определенном количестве, шубы, а у некоторых — чугунные кресты, календари и прочее».

После отправки на каторгу Сергея Волконского 20-летняя Мария Волконская твердо решила последовать за супругом и разделить с ним невзгоды и лишения. 26 ноября 1826 года она коротко и восторженно пишет Сергею:

«Дорогой и любимый Сергей, все решила сегодня утром. Я еду, как только установится санная дорога».

Под этими словами ее отец, старый генерал, добавил дрожащей рукой:

«Ты видишь, мой друг Волконский, что твои друзья сохранили к тебе старые чувства. Я отступил перед желанием твоей жены. Уверен, что не задержишь ее дольше, чем нужно. Сына будущей весной возьмет с собой. С богом, мой друже, будь великодушен. Твой друг Н. Раевский».

Это письмо еще больше укрепляет убеждение Марии, что уже ничто не может ее задержать — ни привязанность к родителям, ни спокойная, исполненная столькими удовольствиями жизнь, ни запрещение ее брата. Она отрекается от всего во имя одного: облегчить участь осужденного супруга! Мария Волконская отправляется в Петербург. Она останавливается в семье своего мужа, где сталкивается с неприязнью и высокомерием старой княгини Волконской и ее дочери Софьи, которые ранее упорно распространяли слухи, что в Сибирь, чтобы разделить участь сына, отправится мать Сергея. В конечном счете она никуда не поехала и ее заботы о сыне выражались разве только в пустых письмах о жизни в Петербурге, о пышных балах и приемах.

Восемь лет спустя после заточения Сергея Волконского на вечную каторгу старая княгиня решила просить императора помиловать сына и вернуть его в Петербург. Всемогущий монарх удовлетворил ее просьбу, узнав о ее смерти: срок каторги для Волконского был сокращен… на один год!

Находясь в Петербурге, Мария пишет письмо Николаю I в надежде, что он разрешит ей поехать в Сибирь. Ведь только он и никто другой может решить этот вопрос.

Потянулись тягостные дни неизвестности и ожидания. Нужно купить новую карету и сани, приготовить небольшой необходимый багаж. Нужны шерстяные чулки, белье, шубы для Сергея, нужны лекарства, нужны деньги.

Наконец долгожданный ответ от императора пришел. В нем говорилось:

«Я получил, княгиня, Ваше письмо от 15 числа сего месяца; я прочел в нем с удовольствием выражение чувств благодарности ко мне за то участие, которое я в Вас принимаю; но во имя этого участия к Вам я и считаю себя обязанным еще раз повторить здесь предостережения, мною уже Вам высказанные относительно того, что Вас ожидает, лишь только Вы проедете далее Иркутска. Впрочем, предоставляю вполне Вашему усмотрению избрать тот образ действия, который покажется Вам наиболее соответствующим Вашему настоящему положению.

Благорасположенный к Вам 1826, 21 декабря Николай»

Теперь нельзя терять ни одной минуты. Нужно спешить. Мария может уже ехать, невзирая на то, что император запретил женам осужденных брать с собой в Сибирь детей. Тем самым он надеялся сломить волю и самых сильных духом, считая, что материнский долг сильнее супружеского.

Для Марии это неожиданный, жестокий удар. Но для себя она уже решила все — осталось только попрощаться, осталось тяжелое расставание с семьей. Прежде чем показать письмо отцу, она уведомила его о своем отъезде и о том, что уполномочивает его быть опекуном ее маленького сына. Если до этого старый генерал все еще надеялся на отказ императора, то теперь, при наличии этого письма, которое Мария дрожащими руками подала ему, понял, что расставание неминуемо. Отец поднял руки в отчаянии и громко сказал: «Прокляну, если не вернешься через год!» Он был не в состоянии вынести разлуку с дочерью, не мог свыкнуться с мыслью о ее добровольном изгнании. Он, прославленный генерал войны 1812 года, который в самый опасный и тяжелый момент боя при д. Дашковке, в священном порыве любви к родине встал с двумя малолетними сыновьями Александром и Николаем перед своими солдатами и повел их в атаку, остановив таким образом отступление. А сейчас откуда взять силы, где найти утешение?

В ту же ночь, 21 декабря 1826 года, Мария отправилась в путь.

… В последний раз она наклоняется и целует руку отца. Он благословляет ее и резко отворачивает голову, чтобы скрыть выступившие слезы.

«Все кончено, — вспоминала в своих „Записках“ Мария, — больше я его не увижу, я умерла для семьи».

Лошади мчались по Петербургу. У Марии осталась еще одна обязанность — попрощаться со свекровью. Та вручает ей пачку ассигнаций — столько, сколько необходимо заплатить за лошадей до Иркутска. Мария никого не просила о помощи, о деньгах. Накануне она пошла в ломбард, где оставила свои бриллианты. На полученные деньги она оплатила долги мужа, остальные зашила в одежду. Она знала, что жандармы могут ее обыскать и конфисковать багаж.

Итак, карета мчит ее по снежным дорогам, по безлюдным просторам между Петербургом и Москвой. В руках Мария держит драгоценный для нее ларец. В нем она хранит письма, которые уже получила из Сибири. Первые письма Сергея из страшного мира каторги, из глубоких рудников. Она даже не может себе представить весь ужас его положения. И что может понимать она, которая знает лишь теплый, уютный мир дворцов и имений!