Портрет кудесника в юности - Евгений Лукин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Значит, любопытствуешь, как… – неторопливо начал колдун. – В столбик, Глебушка, в столбик… Карандашиком на школьной тетрадке…
– Не понял…
– Сейчас поймёшь, – пообещал старый чародей, беря щербатую чашку за обломок ручки. – Про «Доски судьбы» слыхал? Ну вот что-то в этом роде… Короче, с предсказаний я начал, Глебушка. Верней даже, с предсказания…
* * *Первые школьные годы вихрастый Ефремка Нехорошев был не в меру задорен и проказлив, а потом – как подменили мальчонку: необщителен стал, мрачен, учёбу забросил напрочь. Собственно, он и раньше-то в отличниках не числился, но хотя бы, получая очередную двойку, делал вид, что огорчён! А теперь… Учителя разводили руками и списывали всё на переломный возраст, однако сам Ефрем с угрюмой взрослой ясностью сознавал причину перемен. Причиной было горе. Не какая-нибудь там мальчишеская обида, а именно горе. Народное. Предстоящее.
А всё началось с обычного нудного до собачьей зевоты урока наиновейшей истории, когда рассеянный слух будущего колдуна внезапно уловил в монотонной речи учителя нечто такое, что заставило нерадивого Ефремку схватить карандаш и лихорадочно произвести в тетрадке несколько простеньких арифметических действий.
Результат поразил его настолько, что Нехорошев оцепенел. Затем вскочил.
– Григорий Петрович, можно выйти?
Прерванный на полуслове историк раздраженно повернулся к Ефрему, но, увидев в глазах мальчонки неподдельный ужас, понял, что каждая секунда на счету. Молча кивнул на дверь.
Пулей вылетев из класса, Ефрем кинулся бегом по коридору. Миновав туалет и учительскую, ворвался в библиотеку.
– Маргарита Михална! У вас гимн есть?
Пергаментная старушенция гневно воззрилась сквозь очки на дерзкого пришельца.
– Какой тебе ещё гимн?
– Наш! Российский! И оба советских тоже!
…Спустя полчаса мрачный вихрастый мальчонка медленно вышел из библиотеки, пристроил мятую тетрадку на подоконник и, горестно сопя, проверил расчёты.
Вот они:
В 1944 году советский поэт Сергей Михалков пишет слова государственного гимна на музыку Александрова, где воспевает «партию Ленина, партию Сталина». И ровно через двенадцать лет после первого исполнения сталинизм подвергается строгой критике, а самого Иосифа Виссарионовича выносят из Мавзолея.
В 1977 году тот же Сергей Михалков пишет новый вариант слов на ту же музыку, поминая добром лишь «партию Ленина» и «великий, могучий Советский Союз». Проходит четырнадцать лет (двенадцать плюс два) – и КПСС перестает существовать, а Союз распадается.
В 2001 году правопреемница Советского Союза Российская Федерация, презрев в очередной раз исторический опыт, решает восстановить чреватый сглазом гимн на музыку Александрова. Текст в новой редакции, естественно, снова принадлежит Сергею Михалкову, который, возможно, и сам не подозревает о своей зловещей способности наводить порчу в глобальных масштабах.
«Двенадцать плюс два плюс два… – испуганно бормотал мальчуган, вырисовывая цифру за цифрой, – получается шестнадцать. Две тысячи один плюс шестнадцать…»
Грядущая дата грозно глянула на него с тетрадного листа – и Ефремка оцепенел вновь. До очередного семнадцатого года оставалось всего-ничего. Можно было смело бросать учёбу.
В тот вечер он выпил впервые.
* * *– Слушай, Ефрем, – с некоторой неловкостью проговорил Портнягин, дождавшись конца истории. – А разве Суслов независимость в семнадцатом получил?
В отличие от стариков юное поколение в большинстве своём весьма скверно запоминает дату последнего государственного переворота, особенно если переворот был именно демократический, а не тоталитарный. И причина тут даже не в том, что молодёжь не чувствует за собой вины, поскольку произросла позже – так сказать, на развалинах предыдущей державы и вживе её в глаза не видела. Просто новая власть обязательно преподаст недавний развал страны как нечто светлое и прогрессивное. Ну и кому интересно запоминать такой скушняк?
Иное дело старики, заставшие историческое событие, не покрытое ещё полипами идеологии, то есть во всей его мерзопакостной наготе. И рады бы забыть, да поди попробуй!
Поэтому нетрудно было предвидеть, что Ефрем сейчас злобно фыркнет и намылит Глебу холку за дремучее невежество. Вместо этого старый колдун недоумённо сдвинул космы бровей и поскрёб в собственном затылке.
– Да Бог его знает, – тоже вроде бы слегка смутившись, отозвался он. – Я ведь в календарь памятных дат лет десять уже не заглядывал… Да и телевизор мы с тобой, почитай, не смотрим…
– И что? – ошалело переспросил Портнягин. – За десять лет дата в календарях перепрыгнула?
Ответить кудеснику не дали: пришёл постоянный, порядком надоевший клиент и, по обыкновению, заныл, запричитал с порога.
– Что ж это за времена такие настали, Ефрем Поликарпыч! – сетовал он. – Ничему верить нельзя. Уже и приметы врут…
– Часто?
– Да то и дело!
– Ну, например?
– Все до единой!
– Да ладно тебе! – урезонил Ефрем. – А скажем, такая: кто себя плохо в детстве вёл, до пенсии не доживёт…
– Есть такая примета? – ужаснулся посетитель.
– Точно говорю! Кого из пенсионеров ни спроси – каждый золотым ребёнком был. А остальные, видать, повымерли. Так что ты конкретней, конкретней давай… Какие именно тебе приметы врут?
– Ну вот, например, плюёшь-плюёшь через левое плечо – и всё, видать, мимо да мимо…
– Стало быть, бес попался увёртливый, – объяснил колдун.
– Или вот позавчера, – обиженно продолжал гость, – зачесалась левая ладонь. К убыткам, значит. Я, как положено, чмок её – и под мышку…
– Та-ак… И что?
– Всё равно долг выколачивать пришли, – с убитым видом поведал клиент.
Кудесник задумался на миг.
– А вот, скажем, входишь ты в подъезд, – начал он издалека. – Тьма – кромешная. И вспоминаешь, что есть такая примета: щёлкнешь выключателем – свет зажжётся… Щёлкнул, а он, зараза, не зажигается! Почему? Очень просто – хулиганьё лампу кокнуло… А назавтра заходишь в тот же подъезд: щёлк – горит! В чём дело? Кто-то из жильцов новую лампочку ввернул…
Клиент слушал с напряжённым вниманием, кивая чуть ли не при каждом слове.
– Так вот, в астрале, мил человек, то же самое, – проникновенно и доходчиво втолковывал Ефрем. – Особенно в некромире. Столько хулиганья, прости Господи, что светлые силы лампочки вкручивать не успевают… образно говоря… Оберегом пользуешься?
– Н-нет…
– А! Тогда понятно… Ты ж против хулиганов этих всё равно что безоружный. Вот они и беспредельничают…
Тем временем свечерело окончательно, в комнатёнке заклубился полумрак, и Глеб Портнягин, подумав, включил верхнее освещение. От неожиданности посетитель вздрогнул.
– Не продадите амулетик? – жалобно спросил он.
– Какой тебе? – спросил колдун, с кряхтением поднимаясь с табурета.
Остановились на относительно дешёвом устройстве, представлявшем собой деревянный шлифованный кружок размером с блюдце и толщиной с большой палец. Выгравированные с обеих сторон магические знаки создавали поле, в котором проказливая негативная энергетика должна была чувствовать себя дискомфортно и вяло. Носить оберег полагалось на шейной цепи с крупными звеньями, тянувшей на добрых полкило (желательно, поверх одежды, поскольку спрятанный амулет теряет защитную силу).
* * *– Так что там с две тыщи семнадцатым? – спросил Портнягин, еле дотерпев, когда певучая дверь закроется за отягощённым цепью посетителем. – Чем кончилось? Угадал ты тогда или как?
Держался он теперь непринуждённо, чтобы не сказать раскованно. Если уж учитель дату переворота запамятовал, то с ученика-то какой спрос!
– А это как посмотреть, – загадочно отозвался старый чародей. – Долгосрочные предсказания, доложу я тебе, штука умственная, невразумительная…
– А Нострадамус? – с ехидцей осведомился Глеб – и учитель с учеником ухмыльнулись.
К Нострадамусу оба относились юмористически.
– Взять того же Даниила Андреева, – снова становясь серьёзным, продолжал колдун. – Вот слились у него на небесах Украина с Россией в один, прости Господи, затомис…
– Во что слились?
– Ну, в град небесный… Стало быть, лет через тридцать они и на земле слиться были должны. Ан всё наоборот! Как так? Кто наврал? На небесах промахнулись или сам он… того-этого…
– Ну? – выжидающе глядя на Ефрема, сказал Портнягин.
– А никто не наврал, – с таинственным видом объявил тот. – Правильно напророчил Даниил…
– Как же правильно, если не сбылось? – возмутился Глеб. – А-а… – сообразил он спустя малое время. – Тоже, что ли, как с приметами? Опять тёмные силы в астрале нашкодили?
– Да если бы, – вздохнул колдун. – Тут видишь, Глебушка, какое дело… Ты-то, чай, думаешь, что физический мир – один. А их – до чёртовой матери! Учитель мой говаривал: на меже, Ефремка, живём, разными глазами разные миры видим… Возьми нарочно проверь! Сперва левый глаз зажмурь, потом – правый. Сам заметишь: и оттенки малость отличаются, и чёткость… Во-от… Причём так: смежные миры, считай, одинаковые. Почти. Ну а чем дальше от нас – тем больше разницы…